Непобедимый. Право на семью (СИ)

— Дай пройти, пожалуйста, — прошу, уводя взгляд.
Тихомиров несколько долгих секунд не двигается. А потом, вызывая у меня вздох облегчения, отступает в сторону.
— Спасибо, — шепчу в пустоту, прежде чем уйти. — Я приму душ и буду в порядке. Сразу заберу Егора.
— Нет нужды. У нас есть, чем заняться, — и вновь в голосе резкость, от которой все мое тело звенит. Невольно морщусь и тянусь пальцами к вискам. — Иди, отдыхай.
Я даже с сыном не в силах попрощаться. Сама себе удивляюсь… И просто сбегаю. Очень хочется, чтобы это странное состояние поскорее прошло, но я никак не понимаю, что должна сделать.
Может ли быть, что после сна все действительно пройдет? Надеюсь. И… крайне сомневаюсь. Но все же поступаю так, как планировала. Принимаю душ, накидываю первую попавшуюся сорочку и забираюсь в постель.
Что, если он снова поедет к ней? Как мне это выдерживать?
Нет, он ведь не оставит Егора, зная, что мне плохо?
А если вдруг оставит? Мне стоит проверить… Да, я проснусь через пару часов и пойду к сыну…
Мысли назойливо зудят в моем сознании, пока перегруженный мозг не отключается.
Но ночью Миша не уезжает. Ночью он появляется в моей спальне… Третий раз за последние сутки без разрешения и каких-либо предупреждений. Резко просыпаюсь, когда ощущаю на своем лбу прикосновение горячей ладони.
— Что ты делаешь? — шепчу отрывисто.
Пытаюсь заглянуть в глаза, но в комнате слишком темно.
— Проверяю.
— Со мной все нормально… — заверяю взволнованно. — Убедился?
Он не отвечает. Вместо этого внезапно наклоняется и… заменяет свою ладонь губами. Мое сознание воспламеняется. После оглушающего взрыва кажется, что расслаивается. Множится десятками различных реальностей.
Чувствую его запах, тепло и, помимо дрожи, выдаю свою нервозность срывающимся дыханием.
Даже когда Тихомиров отстраняется, на лбу словно клеймо горит.
— Убедился, — отвечает едва слышно, в то время как я уже забыла, о чем спрашивала.
Заторможенно припоминаю, что таким способом мне в детстве проверял температуру папа.
Все понятно. Миша просто переживает, что я все-таки дурочка и из упрямства умру в его квартире.
Ладно. Не страшно.
Нет, правда. Нормально.
— Миша… — выдыхаю, когда он поднимается, чтобы уйти.
Не отзывается, но притормаживает, давая мне возможность закончить.
— С Егором все в порядке? Он спит? — не придумываю ничего лучше.
— Спит, — отвечает и сразу же отворачивается.
— Миша…
И снова замирает. Почему мне кажется, что он меня видит? Это невозможно.
— Почему ты не женился? — вырывается раньше, чем я осознаю, что спрашиваю. Задыхаюсь… Сердце вот-вот остановится. А с другой стороны, когда еще выпадет возможность спросить, не глядя в глаза? — Ты ведь так хотел семью и сам считал, что время поджимает…
— Ответ очевиден.
Он проявляет твердость. А я — настойчивость:
— Нет, не очевиден. Озвучь его для меня.
Тишина затягивается немыслимо. Миша и не выходит, и не отвечает. Стоит и стоит там в темноте.
— Ты очень сильно меня ненавидишь? Это никогда не пройдет, да?
Только когда я, не сдержавшись, задаю эти вопросы, Тихомиров отвечает на предыдущий.
— Мне нужна была именно ты.
Несмотря на то, что его голос звучит абсолютно обездушенно и равнодушно, эта информация заставляет меня оцепенеть. Мысленно и физически. А когда мой организм с крупной дрожью выходит из этого состояния, Миша уже покидает спальню.
  
29
 
Полина
— Полина, ешь, — шепчет Мишина мама. Пару минут назад она с тем же посылом забрала у меня Егора. Несмотря на мой поступок и очевидное напряжение, которое царит между нашими семьями, она по-прежнему добра ко мне. — Ты очень бледная. Поешь, а то я переживаю.
Последнее уже похоже на мольбу, и мне становится стыдно. Киваю и тянусь за вилкой. Прежде чем отправить в рот небольшую порцию салата, неосознанно оглядываю зал.
Миша с моими братьями вышел на террасу больше получаса назад. Неужели это беспокоит лишь меня одну? О чем они там разговаривают? Вдруг подерутся?
 
Ну, нет… Взрослые мужчины ведь… А что если да?
Папа с дядей Тимуром тоже о чем-то разговаривают. Но вроде как в спокойных тонах. По крайней мере, по жестикуляции и мимике все выглядит достаточно мирно. Они даже чокаются и пьют между общими тостами.
Боже, где же Миша? Может, написать ему? Или выйти на террасу?
— За меня, мои дорогие! — громкий дребезжащий выкрик Ларисы Петровны перехватывает мое внимание. Она сегодня по праву звезда вечера. Отмечаем ее семидесятипятилетие. — Все-все поднимайте бокалы! Иначе я обижусь!
Машинально отпиваю со всеми полбокала шампанского. И тут же ощущаю безумное головокружение. Мало того, что давно не посещала таких мероприятий, так еще забыла, когда в последний раз пила алкоголь. Сначала беременность, потом долгое грудное вскармливание… Кошмар, я улетаю.
Доедаю салат лишь для того, чтобы как-то тормознуть этот процесс. Стоило, конечно, сделать это перед тем, как тянуться к алкоголю. Но уже как есть. Едва заканчиваю, в зал входит Миша и сразу за ним мои братья. Быстро их всех оглядываю и с облегчением выдыхаю.
Подскакиваю на ноги раньше, чем соображаю, зачем это делаю. В надежде на то, что это поможет сохранить равновесие, очень быстро шагаю. Не останавливаюсь, пока не влетаю Тихомирову в грудь. Он машинально ловит мои плечи, и, наконец, мы сталкиваемся взглядами.
— Что случилось? — явно теряется Миша.
— Давай потанцуем, — выпаливаю сдавленным шепотом.
Он долго колеблется. Видно, что не желает этого, но, очевидно, не решается перед всеми отказывать. Так ничего и не ответив, тяжело вздыхает, отстраняется и, взяв меня за руку, не особо деликатно протаскивает на танцпол.
— О чем вы говорили? — спрашиваю, едва прижимает обратно к груди.
Даже не смотрит на меня. Я голову задираю, чтобы какие-то эмоции в его глазах прочесть. Но Миша стискивает челюсти и смотрит поверх меня.
— Из-за этого выскочила?
— Ну, конечно, из-за этого, — все еще эмоционирую я. — Не танцевать же с тобой хотела! Переживаю…
— А когда-то хотела, — выдает Тихомиров с каким-то упреком.
— Что вспоминать теперь… — дыхание срывается.
И внутри все до такой степени сжимается — буквально скукоживается. До жгучей боли доходит. Не отдавая отчета своим действиям, я вдруг подаюсь вперед и прикасаюсь к Мишиной шее лицом. Он напрягается и… все равно вздрагивает. Задыхаюсь, когда понимаю, что это значит — не справился.
То ли из-за проклятого шампанского, то ли из-за волнения в моей голове такой шум стоит, что я не могу нормально улавливать все звуки. Замечаю, как Тихомиров совершает резкий глубокий вдох лишь по движению грудной клетки. А потом… Улавливаю, как сильно бьется его сердце, и будто в прошлое улетаю.
«Стонов и вздохов ты от меня не услышишь… Но у тебя всегда будут куда более явные ориентиры. Я не железный, принцесса…»
Ладонь будто сама собой соскальзывает с каменного плеча и целенаправленно движется к левой половине груди. Прижимается и замирает.
— Не железный, — повторяю его давние слова.
И едва сдерживаю писк, так крепко после этого Миша меня стискивает.
— Что ты делаешь? — выдыхает отрывисто у моего виска.
— Ничего, — так же шумно выпаливаю я. Становится так стыдно, что даже оправдываться не получается. Шепчу просто: — Извини, — и быстро возвращаю ладонь на его плечо. Отстраняюсь на приличное расстояние. — Так о чем вы говорили?
Тихомиров делает еще один мощный вдох и, наконец, смотрит на меня. Нет, не смотрит… Сжигает дотла. Вмиг забываю, что спрашивала, кто мы сейчас и где находимся. С алчной жадностью загребаю все, что Миша выдает. Какая в этом во всем сила — сродни сумасшествию! Он… Он выглядит так, будто одержим мной. И я, вопреки всем установкам, не могу это не принимать. Пусть даже погибну после. Пусть…