Ташкент - Москва книга вторая, Халхин-Гол до и после, часть первая (СИ)
- Товарищ Булгаков, побывать в «Метрополе» и не попробовать знаменитого русского борща из этого ресторана – это выше моих сил. Кроме того, я с утра почти ничего не ел, готовился к разговору с вами. Давайте обмоем наш договор, по старому русскому обычаю. Как завсегдатаю этого заведения – вам и карты в руки. Заказывайте, Михаил Афанасиевич, я плачу.
- Ну что же, Фарид Алимжанович, какой сорт коньяка вы предпочитаете в это время суток?
- В это время суток из коньяков я предпочитаю водку. И кроме борща хотелось бы на закуски чего-нибудь из выбора Филиппа Филипповича Преображенского. Очень вкусно у вас описаны их обеды.
И Булгаков заказал:
- из холодных закусок была селедка каспийская, немного красной икры, язык говяжий под хреном и немного ветчины;
- на горячее был борщ,
- из горячих закусок – расстегайчики со стерлядью.
- салат из соленых огурчиков и 300 граммов водки двойной очистки венчал выбор Михаила Афанасиевича.
Не спеша и без суеты, выдерживая столичный шик, официанты довольно быстро накрыли стол, не забыв при этом поменять приборы, пепельницы и салфетки.
Пока «халдеи», как иногда называли столичных официантов заезжие купчики, делали свое дело, Ахмеров достал из своей сумки наушники и смартфон, нашел фильм «Иван Васильевич меняет профессию» и предложил Булгакову посмотреть.
- А наушники зачем?
- Мы и так привлекаем внимание, а тут еще на весь зал будет звучать музыка из кинофильма, - объяснил Ахмеров, заодно показывая, как этим всем пользоваться.
Булгаков, уже без недоверия проделал все, что порекомендовал Ахмеров и погрузился в просмотр фильма созданного по мотивам его пьес. Так прошли пятнадцать минут, понадобившихся людям для завершения выполнения заказа. Булгаков с сожалением снял наушники, поставил фильм на паузу и взялся за рюмку. Поблагодарив Ахмерова за заказ, упомянув при этом, что материальное вознаграждение за работу не помешают, Михаил Афанасиевич предложил выпить за здоровье Фарида Алимжановича. Выпили и закусили маленькими расстегайчиками и огуречным салатом. Водка оказалась не плохой, не хуже чем «Нежная» в Ташкенте, литрового разлива. Потом был борщ. Даже так - БОРЩ. С маленькими печеными пирожками с творогом. Фарид Алимжанович попробовал все, и все производило высочайшее впечатление. Второй тост подняли за здоровье товарища Сталина. Булгаков с удовольствием поддержал предложение Ахмерова. За неспешным потреблением деликатесов, тихонько беседовали о погоде, о том, что ждет Булгакова в Ташкенте. Булгаков спросил, не даст ли Ахмеров свой смартфон временно попользоваться, уж очень хотелось досмотреть фильм. Ахмеров с сожалением отказал, объяснив, что надо потерпеть, в Узбекистане Булгаков и этот фильм досмотрит и еще много чего интересного увидит, главное, чтобы не забывал исправить рукопись, недельки за четыре. Булгаков обещал сразу же приступить к работе. Фарид Алимжанович поинтересовался – не помешает ли принятое сегодня «на грудь» работе.
- Мастерство не пропьешь! – был ответ Михаила Афанасиевича. Почему то Ахмеров ожидал именно этого ответа.
- Вот вы, Фарид Алимжанович, сказали про оппозиционный «флер», который, будто бы, за мной замечают западные наблюдатели. Все это ерунда, я не оппозиционер Советской власти, я оппозиционер всяким «Швондерам», которые присвоили себе право говорить от имени Советской власти.
- Все правильно вы говорите, Михаил Афанасиевич. Но ведь «Швондеры» - это явление присущее не только нашей власти, они есть везде, при любом режиме. Тот же Митрофанушка, над которым вволю поиздевался барон фон Визен, ведь именно «митрофанушки» составляли основной офицерский костяк в войсках Суворова, Румянцева, Кутузова. И через Альпы они ходили, и Берлин брали и Париж, и на Дворцовую площадь и на Сенатскую они выводили солдат. Так и Швондер, как только страна прикажет, наденет шинель и пойдет воевать за свою страну. А то, что он не образован как надо, так откуда в ешиве или в хедере Швондеру получать высшее образование. Все не так просто. И я не уверен, что в случае войны приват-доцент Борменталь пойдет на фронт, или хотя бы во фронтовой госпиталь. Или так и будет пересаживать обезьяньи яйца молодящимся нуворишам. А может и пойдет воевать. Не знаю. Все не так однозначно. Вот и товарищу Сталину я хотел объяснить, что эти деятели культуры, которые «гостили» у товарища Берии, тоже в случае чего, наденут серые шинели на свои сутулые плечи и пойдут убивать и помирать за свою страну, за свой народ. Кажется, меня поняли.
Так, беседуя на окололитературные и прочие темы, Ахмеров и Булгаков закончили не спеша обед, выпили, поданного официантом чаю, покурили сигареты, любезно предложенные Фаридом Алимжановичем, и настало время расчета. Булгаков долго не соглашался с тем, что за все будет платить Ахмеров. Он все порывался достать деньги из конверта. Фарид Алимжанович категорически запретил это делать, сославшись на то, что деньги, которые он израсходует – это учтенные как представительские расходы. Возмущенный Булгаков с трудом согласился не платить, но взял с Ахмерова обещание, что в следующий раз платить будет Михаил Афанасиевич. На том и порешили. Сам метрдотель принес счет на 137 рублей 70 копеек. Ахмеров уплатил 150 рублей и попросил о сдаче не беспокоиться. Кроме того, Фарид Алимжанович рассказал метру, что у него есть хобби, он собирает образцы приборов тех классных ресторанов, где он бывал впервые. Поэтому он просит метра выяснить, сможет ли ресторан продать ему суповую ложку, такую, какой он ел прекрасный борщ, на память о ресторане и встрече с Булгаковым. Метрдотель, ни сколько не удивившись, удалился на несколько минут и принес аккуратный сверток, в котором была завернута не только ложка и счет на 9 рублей 70 копеек. Положив сверток на стол перед Ахмеровым, он сказал, что в счете цена посеребренной ложки, а вилка и чайная ложка – за счет заведения. Ахмеров вручил метрдотелю свой, личный червонец и положил приборы и счет в свою сумку.
В гардеробе Булгаков отверг предложение Ахмерова, дать на чай мелочь, и сам протянул какие-то копейки гардеробщику и тепло распрощался с ним. То же самое произошло и со швейцаром. Булгаков собирался пешком идти домой. Ахмеров, показав на «эмку» стоящую у входа, специально выделенную Берией для такого случая, предложил подвезти. Булгаков с благодарностью принял предложение. По пути, еще раз проговорили, что Булгаков собирается сразу после Первомая ехать с Еленой Сергеевной в Ташкент и ждет машину, которую Ахмеров пришлет за ним.
Виктор Александрович Шафоростов, которого Виктором Александровичем, практически, ни кто не называл, кроме участкового, приходившего раза два, по поводу пьянок гражданина Шафоростова, сидел на скамейке и мысли медленно шевелились в его, заполненной пьяными парами голове. Он рассуждал, что если все предыдущее, кроме ночной пьянки, то есть, после ночной пьянки, ему привиделось – то вот он, червонец все еще в руках. А если, не привиделось, то, что ему делать? Громкий голос его высокоблагородия, товарища подполковника, все еще звучал в его голове. Но постепенно прохладный, или даже холодный, по раннему утреннему времени ветерок, привел в относительный порядок самочувствие бедного «алкаша» (впрочем – еще не совсем спившегося). «Кончай бухать!» - стучало колоколом громкого боя в ушах напутствие этого странного незнакомца, встреченного Шафоростовом в это несчастное утро. А может быть и не несчастного. «Червонец-то, вот он в руке». Бухать – в кругу Виктора Александровича не говорили, но по тону говорившего, его грозному обращению к пьяному, Шафоростов понял, что строгость касалась пьянки. «Теперь я буду следить за тобой». Витя, как его называли друзья, на всякий случай оглянулся кругом. Нет – строгого дядьки в пределах видимости не было. А, в прочем, чем черт не шутит, может и следит откуда-нибудь. Шафоростов медленно поднялся со скамейки и пошел в раздумье, даже не различая, что по привычке шел в сторону дома. Коренной москвич – Витька Шафоростов, просто Витька, как звала его между собой жена, шел и недоумевал, какой дьявол занес его из родного Замоскворечья в центр города, да еще ночью. И как он не попался родной милиции в пьяном виде, ведь она родная «меня бережет», или стережет. Это как попадешься. Так раздумывая о жизни своей, и как он до этого докатился, он медленно, но верно шел в сторону моста через Москву реку. Все-таки, стараясь не попасться на глаза милиционерам. Конечно, можно было воспользоваться советом строгого дядьки и похмелиться с червонца, а потом и с шиком доехать до своей Малой Калужской на извозчике. Но где в центре столицы найти пивную, чтобы не слишком дорого и где потом искать лихача. А как ехать на трамвае к себе он не мог сообразить. Да и дорого на лихаче. А денег и так дома давно нет. Долго ли коротко ли, наконец дошел до дома в районе старой Калужской заставы. Это были дома построенные «Обществом братьев Бромлей» для своих рабочих, чуть ли не во время основания завода, рядом с предприятием, ставшим потом «Красным пролетарием». За время «путешествия» хмель из него, практически выветрился, и, придя в свою квартиру, он уже не хотел пива, а хотел капустного рассолу и поесть. Жене, встретившей его на пороге он молча отдал червонец и направился к бочке с квашеной капустой. Деревянный черпак плавал в рассоле. Набрав полный черпак живительной влаги, Виктор Александрович с огромным удовольствием влил ее в себя. Постоял, подумал, не принять ли еще, но решил, что пока надо поесть, а там будет видно. Жена, без слов понявшая, что сейчас важно её Витеньке, спешила налить ему полную чашку щей. На простенькой, уже не новой клеенке, покрывавшей стол, стояла солонка и краюха хлеба. Рядом лежал простой кухонный нож с деревянной ручкой. Витенька сел на табурет, нарезал крупными кусками хлеб, взял кусок, круто посолил его и приступил к трапезе. Спросил, между делом, почему не ест жена и получил ответ, что завтракать она уже завтракала, а обедать еще не хочется. Вот придет сынок , Сашенька из школы, вместе и покушают.