Скажу вам, как погиб он

В этот момент Сара говорила профессору:
— В Нью-Йорке мы будем гастролировать в марте, так что если вы будете в это время в городе, непременно меня навестите.
— А в каких спектаклях вы будете участвовать? — спросил Гастингс. — Предупреждаю, что театр не является сильной стороной моего образования.
— В «Гамлете» я буду играть Офелию, в «Макбете» — леди Макбет, а в «Орестее» — Клитемнестру.
— Серьезно?! — вскинула голову Люси. — Это великолепно! Я никогда не видела Эсхила на сцене и всегда мечтала об этом. Да еще с твоим участием! Вы играете все три трагедии «Орестеи» вместе?
— С небольшими сокращениями. Во всяком случае, я играю все, что написал Эсхил для роли царицы.
— Ты уже знаешь всю роль? — с неподдельным интересом спросила Люси.
— Да… — Сара слегка поколебалась. — Не настолько, чтобы завтра ее сыграть, но я знаю ее уже много лет.
— Прочтите какой-нибудь фрагмент! — попросил Гастингс.
— Да, прочти, Сара! — Драммонд явно гордился своей женой. Алекс отметил его любящий спокойный взгляд.
— О нет, только не сейчас, — Сара смущенно улыбнулась и покрылась густым румянцем школьницы, которой учительница велела декламировать стихи перед всем классом.
— Именно сейчас, дорогая! — Драммонд взял ее руку. — Таким образом, и я, наконец, тебя услышу. Живя здесь, я совершенно не отдаю себе отчета в том, что моя жена — актриса. Я вообще видел тебя на сцене всего несколько раз в жизни. Прочти, Сара!
— Ну, если ты просишь, — улыбнулась ему Сара так, будто хотела сказать, что стоит лишь ему пожелать, и она будет декламировать хоть в пылающем доме, хоть на дне морском.
На секунду она сомкнула веки. Все затихли. Алекс краем глаза глянул на Спарроу. Ученый сидел совершенно неподвижно. Он разглядывал скатерть. Люси неосознанным, красивым жестом положила здоровую ладонь на его руку. Он вздрогнул. Алекс готов был поклясться, что в эту секунду он испытывал угрызения совести, но в то же время он много бы дал за то, чтобы жена публично не демонстрировала таким образом свое к нему отношение. «Господи, как он, должно быть, нелепо себя чувствует», — подумал Джо и быстро перевел взгляд на Сару, которая начала читать:
— И вот стою я перед вами.
 Исполнено деяние мое! 
 Свершилось, наконец, веление судьбы: удар нанесен. 
 Теперь открыто и бесстрашно скажу вам, как погиб он. 
 Сперва я плотной тканью укутала его, как сетью, чтобы не смог он избежать удара иль уклониться от него… 
Джо смотрел на Сару и не верил своим глазам. Эти слова произносила вовсе не Сара Драммонд, а кто-то совершенно другой: зрелая женщина, с неровным дыханием, вызванным усилием и возбуждением после только что совершенного убийства. Гордая, слегка презрительная, слегка неуверенная в том, что готовит грядущая минута. И в то же время — царица, владелица душ своих подданных, желающая говорить спокойно, но принудить их к послушанию и не допустить у них мысли о бунте и каре. А ведь в ее лице ничего не изменилось, не было никакого грима, и голос был тот же, и глаза те же. Но весь облик стал иным. Это была Клитемнестра!
— Затем ударила подряд два раза, а он, два раза вскрикнув, упал и сразу умер. И вот тогда, когда лежал он, а жизнь уже покинула его, я третий нанесла удар — священный, жертвенный, в благодаренье Зевсу, властителю в подземном царстве мертвых…
 Так пал он и погиб, а через рот открытый душа его из тела устремилась с потоком крови настолько сильным и могучим, что окропил меня он с ног до головы, подобно черному дождю. 
 И тут внезапно испытала я неслыханное наслажденье, сродни тому, что чувствует иссохшая земля во время ливня, когда во чреве ее разбухают готовые ко всходам семена… 
Наступила мертвая тишина.
— О Боже! — тихо прошептал Гастингс.
— Нет, ну правда же: какая отвратительная тетка!? — сказала Сара и расхохоталась. — Налей мне немного вина, Иэн, что-то в горле запершило. Нельзя читать вслух после острых приправ.
Напряжение рассеялось, и Алекс был благодарен Саре, что она не позволила ни на секунду больше, чем надо, продлиться восхищенному молчанию. Так могла позволить себе поступить только поистине великая актриса. Не ожидая, пока кто-нибудь выскажется о том, что происходило здесь минуту назад, она спросила:
 
— Как твоя рука, Люси? Я вспомнила, что наш последний счет пять-пять, ты ведь выиграла последний мяч.
— Подожди… — Люси поднесла здоровую руку ко лбу. — Я вдруг ощутила себя глупым ребенком, — сказала она беспомощно. — Я всегда знала, что ты великая актриса, но чтобы вот так, прямо за столом, по первому требованию, в течение доли секунд? Нет, все мы со всеми нашими способностями просто дети по сравнению с тобой. Ты гениальна… Я впервые кому-то это говорю… Я только в эту минуту осознала, что такое настоящий гений. Когда я теперь смотрю на тебя, я уже сама не знаю, правда ли то, что видят мои глаза, или ты можешь произвольно меняться по своему желанию и становиться кем хочешь и когда захочешь!.. — Она остановилась и добавила тихо: — Извините. Я редко так волнуюсь, но…
В эту минуту в дверях появилась Кейт.
— Из Лондона звонят мистеру Дэвису, — сказала она негромко, подходя к молодому человеку.
В первую минуту Филипп Дэвис не расслышал ее слов. Он сидел неподвижно, не сводя глаз… с Люси Спарроу. Потом слова горничной, очевидно, достигли его сознания, он вскочил, пробормотал извинения и быстро вышел.
— Я рада, что наши штучки пришлись по душе благородным господам! Благодарим сердечно и кланяемся низко! — прошепелявила Сара Драммонд голосом старой нищенки со столь узнаваемым лондонским акцентом, что все рассмеялись. — Так о чем это мы говорили? Ах да, о твоей руке, Люси.
— Мне уже немного лучше, хотя боль еще есть. Но, надеюсь, завтра я уже смогу ею владеть. Помассируешь мне ее на ночь, дорогой? — обратилась она к мужу.
— Да, конечно, — Спарроу склонил голову и снова углубился в разглядывание скатерти.
«Нет, но какие сцены! — подумал Джо Алекс. — Какие изумительные сцены для моей новой книги: она, декламирующая по просьбе своего мужа монолог женщины, которая убила супруга, чтобы получить возможность жить с любовником! А та, другая, бедняжка, хвалит ее и восхищается ею в своей невероятной наивности! Какая же, однако, дьявольская забава — жизнь!»
Начался разговор о театре, а спустя несколько минут вернулся Филипп Дэвис. Занятые разговором не заметили, как он бесшумно появился в гостиной, но Алекс, сидящий напротив него, сразу заметил, что молодой человек ужасно бледен. Садясь и поймав взгляд Алекса, он попытался улыбнуться, но эта улыбка получилась столь нарочитой, что он как бы сам отказался от нее, и чтобы как-то скрыть ее, положил себе в тарелку большой кусок пирога, к которому потом даже не притронулся.
Сара посмотрела в окно.
— Полнолуние! — воскликнула она. — В Лондоне человек с трудом ориентируется — зима или лето на дворе. Когда же это я последний раз видела полную луну? Не иначе как полгода назад. Это, между прочим, лучшее время для работы над новой ролью. Ходишь себе по безлюдным аллеям и выстраиваешь каждую интонацию. — Она улыбнулась. — Поверь мне, Люси, что над каждым вздохом, над каждой краской в каждом слове я работаю уже добрых пару лет. Это лишь на первый взгляд все кажется таким красивым. На самом же деле я — тяжело вкалывающий рабочий, и во мне во сто раз больше упорства, чем того, что ты называешь талантом. Думаю, что после ужина я как раз и отправлюсь «…на бездорожье узких тропок, дабы сама с собою в нежной страсти беседой насладиться…» — процитировала она и поднялась с кресла. — Я пошла в парк.
Алексу показалось, что, произнося эти слова, она посмотрела на Спарроу, который поднял голову и коротко глянул ей прямо в глаза. И еще Алексу показалось, что мелькнуло в их взглядах некое тайное взаимопонимание. Но это могло быть лишь игрой воображения. Все встали.
— Ты, наверно, уже ляжешь? — спросил Спарроу, беря жену под руку.