Испытание верностью (СИ)

Пришла. Сама. Как он того и хотел. А она? Хотела ли? Хотела. Больше всего в жизни хотела. И уверенно сказанные слова упорно выжигали душу, влекли к этому номеру, как сомнамбулу на лунный свет.
Вот она, настоящая любовь – никакие доводы рассудка не могли заставить её свернуть с выбранного пути. Забылось, что когда-то Егор обидел её, отверг; забылись его жестокие слова. Осталась только стремление быть рядом, жить для него, дышать им. 
Ей нужно узнать только одно. Самое важное и главное в жизни помимо любви. Кого-то бы удивили подобные мысли, но Лида четко знала, чего хочет в итоге, с чем боролась на протяжении долгого времени. 
Постучала, каким-то внутренним чутьем зная, что не спит. Егор открыл в ту же секунду, будто всё это время стоял у двери и ждал её.
В руках стакан с янтарной жидкостью. Глаза уставшие, с легким красноватым налетом. Успела заметить брошенный на кресло пиджак, витающий в воздухе сигаретный дым.
Егор молча отошел в сторону, пропуская её и закрыв дверь, застыл сзади, едва касаясь грудью напряженной спины.
— Ты прав, — начала с ходу, не оборачиваясь. — Прав во всём. Только одного не учел – моих чувств.
Говорила монотонно, словно измотанный внутренней борьбой человек, уставший противиться собственным желаниям.
— Ты хоть раз задумывался о том, что испытываю я? Через что пришлось пройти, чтобы хотя бы раз увидеть в твоих глазах намек на понимание?.. — прервалась, дабы перевести дыхание и вздрогнула от прикосновения горячих ладоней к плечам. Егор сжал их. Не сильно, в полсилы, давая понять, что каждое сказанное ею слово находит в нем оклик. Он не просто стоял и сверлил её спину тяжелым взглядом – он внутренне содрогался от её надтреснутого голоса и пытался не перебивать, позволяя выговориться.
— Егор… — в груди заломило, ногти впились в ладони, не давая эмоционально сорваться, — я ведь рассказала об Удовиченко не потому, что испугалась ответственности и статьи, которой ты мне угрожал. Я влюбилась в тебя и больше не могла лгать.
Студинский сильнее надавил на её плечи, вынуждая повернуться к нему лицом, но Лида накрыла его руки своими, не желая поддаваться. Заломило в груди. От обиды на себя, на него, на саму жизнь. Коротко вдохнула, и замерла в немом изумлении, только сейчас заметив свое отражение в зеркале. Всё это время Егор смотрел на неё, считывая всю глубину переживаний.
Воспользовавшись секундною растерянностью, он развернул её к себе, бережно обхватив лицо ладонями. Чувствовал, что сильно напряжена. Он и сам вытянулся в стальной стержень, слушая признания в любви.  
— Ты мне веришь? — прошептала, севшим от волнения голосом. — Веришь, что это твой ребёнок? Готов доверять, как прежде?.. — сглотнула, утопая в голубых глазах. — Сможешь простить?
Он вздохнул. Теплое дыхание коснулось её щеки. От него пахло виски, табачно-древесными нотками и чем-то ещё, до боли знакомым и ставшим таким родным. Тёрпким, волнующим, сладким.
— Верю, — выдохнул в самые губы, поглаживая большими пальцами точеные скулы. — Готов доверять и дать фамилию своему ребёнку. И вообще, Матвеева, что за наезд и где твои вещи? Или ты готова приютить меня в вашей крохотной трёшке?  
Лида ошарашено уставилась в смеющееся лицо. Она тут… да она перед ним…
—  Ты издеваешься?! Я тут как на исповеди, а ты…
— А я, — резко подхватил её под ягодицы и уволок на кровать, усадив на себя сверху, — сама серьёзность. Я люблю тебя, глупая, — убрал за ухо упавшую на глаза прядь волос и ловко расстегнул на платье длинную молнию, — и давно простил. Только ты этого упорно не замечала. 
Лида опустила руки, помогая стащить рукава, после чего вернула их обратно на широкие плечи, продолжая балансировать на широко разведенных коленях, сохраняя равновесие. Егор специально доставлял неудобства, заставляя потеснее прижиматься к нему.
— Интересно. Это когда же ты меня простил? Может, когда позвал станцевать стриптиз или предложил на месяц стать секс-игрушкой?
— Ммм, дай подумаю, — закатил глаза, расстегивая бюстгальтер. Налившаяся от возбуждения грудь тут же оказалась в его ладонях, изнывая от желания поскорее ощутить прикосновение жарких губ. — Нет, ещё раньше.
 
Лида не верила в то, что сейчас происходило. Казалось, это очередной сон, после которого она проснется, изнемогая от болезненного желания, а рядом никого не окажется. Сердце заливалось щемящим чувством, болезненно ныло от пережитых за день эмоций, а в промежности уже давно горело от животного желания отдаться одному единственному мужчине.
— И когда же? — тихо вскрикнула, стоило Егору припасть губами к затвердевшим соскам и осторожно вобрать в себя, поигрывая языком. С трудом оторвала его от себя, заглядывая в затуманенные от страсти глаза. — Егор, не молчи!
— Когда полюбил, тогда и простил, — выдохнул в манящие губы и поцеловал, со всей истосковавшейся жаждой.  Она позволила. Лизнул язык. Обхватил его губами, посасывая и дурея от  трепета гибкого тела.
Лида застонала. Не только от наслаждения. Вместе с этим стоном всё самое горькое, болезненное и тягостное окончательно рухнуло, разлетелось вдребезги, обновляя измученное сердце.
Целовались словно обезумевшие, изголодавшиеся по друг другу влюбленные. От былой нежности и сдержанности не осталось и следа. Кусались, рычали, стонали в унисон, исследуя тела друг друга. Набросились с такой отчаянной страстью, что стало страшно. Страшно, что могли потеряться в своих внутренних мирах не сделав шаг на встречу друг другу. Что могли позволить уязвленной гордости перекрыть зов сердца.
Его обжигающие прикосновения сводили её с ума, а рванные, сворованные ласки осыпали искрами. Грудь болезненно ныла, требуя своей порции внимания. Егор с жадностью припал к ней губами, осторожно лаская  трепещущую кожу. Едва сдерживался от поспешных, грубых движений, уступая место нежным, медлительным прикосновениям.  Хотел свою девочку до одури, но колоссальным усилием воли сдерживал голодный порыв, опасаясь сделать больно.
— Подожди, — попросил рвано, сбросив футболку.
Лида привстала, снимая с себя платье и нижнее белье. Как завороженная наблюдала за его руками, потянувшимся к пряжке ремня. Знала, что стоит ей прикоснуться к нему, сжать подрагивающую, налившуюся каменной тяжестью плоть, ощутить её вкус, как он потеряет способность мысль. Станет открытым, уязвимым. Ей нравилось чувствовать его дрожь, как сжимались его длинные пальцы в её волосах. Не могло не нравиться, ведь у них одно наслаждение на двоих.
Каждый раз, когда пальцы касались влажной промежности, он терял себя от одной только мысли, что она хочет его так же сильно, как и он её. Сначала он ласкал её руками, удерживая на коленях, и неотрывно смотрел в лицо, упиваясь легкой дрожью разгоряченного тела. А потом с невероятной нежностью опрокинул на кровать, заставив раздвинуть ноги.
Лида всхлипнула, нетерпеливо поерзав попкой. Егор хрипло рассмеялся, наслаждаясь её умоляющим взглядом, и неспешно провел рукой по уже хорошо просматривающей выпуклости внизу живота. Не смог сдержаться – наклонился и лизнул её, смакуя шелковистость кожи. Потом вообще зацеловал, осознавая, что там находиться его частичка. Его ребёнок.  
От этих манипуляций всё замерло внутри, натянулось до предела, а потом, вдруг, едва ощутимо вздрогнуло. Раз… потом ещё… 
У обоих перехватило дыхание. Егор застыл, вбирая кончиками пальцев остаточную дрожь.
— Это она? — голос сел от нахлынувших эмоций. Растеряно посмотрел на Лиду и увидел такой же изумленный взгляд. — С ума сойти можно.
— Ты тоже почувствовал? — удивилась. Читала, что при первой беременности первые шевеления плода ощущаются на восемнадцатой неделе. Неожиданно.
Егор кивнул. Горло сжали стальные тиски. С трудом сглотнул, справляясь с незнакомым ощущением, и оттолкнулся, нависая над изумленной девушкой. Помня о наставлениях Кузьменко, с которым  переговорил после отъезда Матвеевой, лег на бок и придвинул Лиду к эрегированному члену.