Испытание верностью (СИ)
— Я должен уехать на днях, — начал холодно, не отводя глаз. — Когда вернусь – не знаю. Пока меня не будет, постарайся никуда не вляпаться.
Что-то внутри надломилось. Так и есть, бухнулось об ушибленные рёбра, да так там и осталось. Не надо так со мной. Не стоит.
— Зачем ты мне это говоришь? — не легко выдержать его взгляд, особенно после всего, что было. Открылась тогда перед ним, отдалась всецело, а он не увидел или не хотел видеть.
Егор недовольно повел подбородком, нахмурив брови, отчего на лбу залегла вертикальная, глубокая морщина. Захотелось разгладить её губами, зацеловать.
— Потому что ты до сих пор и числишься в моем штате. Потому что ещё не решил, как быть с тобой дальше. Такой ответ устраивает?
— Наказывай, я не боюсь. Что ты мне сделаешь? После Удовиченко всё побоку.
«Всё побоку» как раз в точку.
Егор оттолкнулся от окна, пересёк палату и присел на корточки возле перепуганной меня.
— Сколько их было, Лида? — подозрительно спокойный голос напугал ещё больше. Всё же получилось натянуть простынь под самый подбородок, пряча побитые руки.
Зажмурилась, лишь бы не видеть его. А перед глазами всё равно он. И запах его обволакивающий. И голос, насыщенный, густой.
— Всё равно ведь узнаю. Не скажешь?
Замотала головой, сдерживая плотину из слёз. Когда же ты уйдешь? И так тошно.
Егор вскочил, в сердцах двинув ногой пошарпанную тумбочку и нависнув надо мной, со злостью треснул ладонью по металлическому изголовью.
— Что ты молчишь, а? Ты хоть понимаешь, что тебя могли убить? Или у вас такая негласная договоренность: он п*зд*т тебя, кончая, а ты получаешь прощение?
Я распахнула глаза, и слёзы горячей лавиной потекли по щекам.
— Что смотришь? Думаешь, я не знаю о его садистских наклонностях?
Никуда не делось напряжение между нами. И не денется. Будет вот так, всегда, перекатываться по коже от одного только взгляда, давить на сердце чувством вины, сочиться из пор искренним раскаяньем.
— Зачем тогда спрашиваешь? — в горле засаднило, слишком большая нагрузка.
— Чтобы знать наверняка, кому ещё переломать позвоночник.
— Меня никто не трогал.
— Ага, само как-то, да? Ещё скажи: упала с самосвала, тормозила головой. Вот только зря ты его прикрываешь, ох и зря… Это меня и бесит больше всего.
Никого я не прикрывала. Какая разница, сколько их было? Егор самый последний человек, кто узнает о том дне, на которое пришлось опуститься. При чем осознано.
— За брата спасибо. — Это то, что действительно имело значение в данную минуту.
— Сильно не обольщайся на свой счет, угу? Просто парня жалко, может пострадать ни за что, ни про что. Насколько могу судить, он даже не в курсе твоих махинаций.
Ответить не получилось – вернулся Олег Владимирович и после бурных извинений возобновил осмотр.
Когда через полчаса меня оставили в покое, в палату заглянула Тимохина.
— Всё?
— Всё… Илон, какого фига?
Она примостилась на неудобный стульчик и виновато зыркнула исподлобья, сходу поняв, о чем речь.
— А пускай знает, какова расплата за верность.
— За верность? Да я предала его!
— Нихрена. Лично я так не считаю. И вообще, а если бы Удовиченко убил тебя?
— И ты туда же? Не убил ведь.
— Ага, ещё вручи медаль ему за это.
Я опустила голову и сцепила пальцы, сжав до побеления костяшек. Это всё мелочи. Куда хуже, когда тебя вычеркивают из чьей-то жизни.
— Ты мне зубы не заговаривай. Рассказывай, давай, как всё было!
Илонка, пересев ко мне на койку, снова поведала о том, как испугалась, увидев бесчувственную меня и как рискнула позвонить тому, кому в априори звонить не стоило. Считала, что он обязательно должен узнать, что за беда со мной приключилась.
— … ты бы видела его лицо в тот момент. Я… короче… он начал расспрашивать меня, едва всю душу не вытряс. А я что? Молчу, как партизан. Договорись ведь, что никому ни слова. Думала, придушит. И в больничку тебя определил, к однокласснику своему. И расходы все на себя взял. Ментов отвадил. Никто не в курсе, что ассистентку Студинского Егора зверски избили. И я буду не я, если в скором времени он не нанесёт ответный удар. Вот увидишь. Так что не слишком грузись по этому поводу, о себе лучше подумай…
Не думала я о себе. За всех думала, переживала, а на себя плевала. И когда шла в туалет держась за стены, и когда мочилась кровью, думала только о том, как отгородить отца от жестокой действительности, как вернуть утерянное доверие и добиться справедливости для брата.
Для всех интересующихся – меня сбила машина. Какая марка? Какого цвета? С какими номерами? А кто его знает. Не видела. Не до этого было. Бабы. Что с нас возьмешь. Только Серёжка смотрел косо, недоверчиво. Обижался, что сразу не позвонила. Что узнал обо всём от отца. Грозился разобраться в этом деле. Ну не бывает так, чтобы ни одного свидетеля. Просто не бывает. Не верил. Как не убеждала в обратном, не верил.
Егор, как и говорил, уехал. Об этом узнала из многочисленных звонков, поступивших на оставленный им телефон. Деловые партнеры, экономисты предприятий, управляющие – каждый интересовался, куда запропастился Студинский и почему не выходит на связь. А я что? Сама не в курсе. Говорила правду, что больше не работаю на Егора Андреевича и не имею понятия, куда он подевался. Всех отправляла к Дудареву.
Не знаю, почему не забрал сотовый и не поставил на мне жирную точку. Ах да, расплата. Куда ж без неё. Это вам не обманутые надежды Удовиченко. Это материальные убытки, которые, к слову, мне не чем погасить, хоть бей, хоть не бей. И в тюрьму не засадил, как грозился.
А через неделю в палату ворвалась раскрасневшаяся от быстрого бега Тимохина и с ходу, ещё с порога заорала:
— Лидка, весь город на ушах. Сегодня ночью на Удовиченко было совершенно покушение. Такого кипиша я ещё не видела. — Плюхнулась на привычное место и, перейдя на шепот, затараторила: — Говорят, прямо на выходе из «Ришелье». Прикинь? Сейчас в областной больнице. Есть предположение, что специально не грохнули. Припугнули. Все новости только о нем. А ещё ходят слухи, что стреляли из снайперской винтовки и специально целились в спину. Короче… — перевела дыхание, продолжая оглушать меня, — врачи говорят, что ходить он больше не сможет.
Вот так.
Не было облечения или злорадного удовлетворения. Нет. Но с того дня наряду с уже привычной тоской и разрушающим отчаяньем почувствовалось нечто другое. Что-то необъяснимое и в то же время, тревожно-сладкое.
Глава 2
Перед тем как присесть, слегка растерялась. Так долго ждала эту встречу, что сейчас, застыв перед пластиковым стеклом, не знала, с чего именно начать и за какую мысль ухватиться.
Только благодаря вмешательству Егора смогла пережить эти бесконечные двадцать два дня. Только мысли о том, что брат в безопасности, заставили проваляться в больнице почти с месяц, исправно следуя всем рекомендациям.
За эти дни много чего передумала, многое переосмыслила. Долгими бессонными ночами ревела в подушку, сгорая от любви к человеку, который вряд ли когда-нибудь посмотрит в мою сторону так, как смотрел до этого. Когда не знаешь, каково это – легче. А когда есть с чем сравнивать – такая безысходность, что на стенку хочется лезть.
Илонка без устали повторяла, что Студинский обязательно простит меня, только для этого нужно время. Не знаю, прощается ли такое вообще. Со мной всё ясно, влюблена по уши, а вот Егор… было бы проще, не знай я его отношения к предательству. Тогда можно было летать в розовых облаках и строить воздушные замки. Авось. А вдруг. А так… ну подарили друг другу несколько мгновений незабываемого секса и что? Да у него таких как я, а то и лучше, вагон и маленькая тележка. Каждый день можно менять. А чего только стоит рыжая супермодель Алина и белокурая дочь бизнесмена Аннушка? Правильно, многого.
— Успокойся, Матвеева, — приказала, ударив ладошкой по столу, не сводя встревоженных глаз с двери. — Ты свой шанс давно профукала. Хватит хандрить!