Мрачные сны Атросити (СИ)

— Эм… Энигма. Незадолго до всех этих бед ты согласилась помочь мне. Так… ты все еще в деле? Или я не вовремя завожу этот разговор?
— Друг мой, речь шла о чуде, которого в Атросити не бывало долгие годы. Да и как я могу отказать после твоего сегодняшнего поступка?
— Сегодняшнего… кажется, будто это случилось целую вечность назад, — Марк снова поглядел на Энигму, пытаясь понять, о чем она думает. — Это… радует. А странно, да, что Первородный Зверь забрался аж в центр города? Он никогда так далеко не заходил. Но хоть пользу принес — цитадели больше нет.
— Ты очень хочешь поговорить о произошедшем, м?
— Разве я этого не заслужил?
Энигма тепло улыбнулась.
— Конечно, заслужил, мой друг.
— Вы так похожи, — выпалил Марк, сбивчиво пытаясь завязать разговор. — Он что, твой брат?
Энигма вздрогнула. А потом засмеялась.
— Я уж подумала, ты все еще про Зверя говоришь. Ну, видимо, все альбиносы для тебя на одно лицо. Я вас, нормальных ребят, тоже не особо различаю. Смотрела на тебя и Щербатого во время ужинов и думала: уж не отец с сынишкой ли?
Марк тоже рассмеялся, но как-то нервно.
— И все же?
— Не брат.
От этого он испытал облегчение. И в то же время его что-то гложило, но он пока не мог понять, что именно.
— Тогда почему?
Энигма отвернулась, скрывая взгляд. Послышался тяжелый вздох.
— Ну, ты ведь уже понял, что мы с тобой живем в необычном мире, Маркус, — заговорила она. — И Атрокс — необычный правитель. Он — Разум Атросити. Прошу любить и жаловать. Другого капитана у нашего маленького корабля, увы, не будет.
Марк помрачнел. Такая перспектива его совсем не обрадовала.
— А что будет, если его сместить?
— Это невозможно. Ну, или наш мир погрязнет в безумии, а потом и вовсе… того.
— Несправедливо. Выходит, что мы обречены.
Энигма ободряюще погладила его по плечу, от чего Марк весь встрепенулся. Ее внимание было приятным, даже слишком. Из-за этого он занервничал.
— Ну а ты, Энигма, кто у нас такая? — со всей серьезностью спросил он, игнорируя собственный конфуз.
— А ты еще не догадался? — вздохнула она. — Я — Сердце Атросити.
Энигма произнесла это с каким-то особым и неожиданным отчаянием, заставив Марка дрогнуть. Он сам не понял, почему ему вдруг так сильно стало жаль подругу. Он подсел к ней ближе и обнял в надежде приободрить.
Дружеское объятие — хорошее лекарство от печали, но самому Марку вдруг стало дурно. Он поспешно отстранился и отвернулся в сторону — туда, где тень сгущалась под мостом.
— Все с тобой ясно, Энигма, — сказал он не оборачиваясь. — Сердце многое на себя берет, верно?
— И не говори.
— Понятно теперь, почему ты у нас вне закона, — Марк решил повернуться. — Вернее, это и раньше было ясно, с твоими-то истинами. Но теперь — совсем ясно. Где сердцу раздолье, там разуму тесно.
— В юности мы неплохо ладили. Но это было совсем другое время. А тут, видишь, не повезло. Жизнь не сложилась, много плохого случилось там — по ту сторону нашей реальности. Вот и ожесточился Атрокс, желая спасти нас. А мы его ненавидим за это. Ну, потому что на войне не все средства хороши.
— Только не говори, что оправдываешь его, — с неприязнью сказал Марк.
— Оправдание ближнего — добродетель, доступная немногим. И губящая многих тех, кому она доступна. Но здесь я не могу промолчать. Все дело в том, Марк, что можно иметь самые светлые понятия о жизни и при этом поступать самым скверным образом. Он вечно жаждет блага и вечно творит зло. Но так было не всегда.
Из воды выпрыгнула рыбешка, охотившаяся на комара. Речной воздух был холодным, свежим, но Марку почему-то стало невероятно душно.
— Сердце, значит… А порой сердце — штука обманчивая, да?
— Ну, скажем так, я тоже могу ошибаться.
— И как же понять, где ошибка?
Она внимательно глянула на Марка. Ему стало не по себе, вдруг она заметит? Заметит в нем нечто странное?
— Сердце повелевает чувствами, но порой некоторые ему нужно отбросить в сторону, — Энигма сказала это очень серьезно.
Марк ощутил себя несчастным. Как будто он заболел, причем по своей вине, и теперь сидел, как прокаженный. Она столько всего сделала для него. Спасла от комендантского часа. Подарила надежду. Стала единственной его опорой и другом. Вокруг был враждебный мир, неизвестность, неуверенность в завтрашнем дне. Образ Ивы стал растворяться во всей этой круговерти новой жизни, которую познал Марк.
 
— Я запутался.
— Это точно, — Энигма смерила его суровым взглядом. Сейчас на ее лицо, такое величественное, как у царицы, падал закатный свет. Марк почувствовал себя жалким рядом с ней — но не возникни этой неуместной симпатии, все было бы по-прежнему. — Я всегда очень строго относилась к подобным вещам. И все мое существо противится тому, что сейчас происходит. Марк, вспомни о своей любви к Иве.
— А кто говорил мне забыть ее? Кто говорил бросить затею со спасением и жить в свое удовольствие, пока не схватят?
— Я не говорила забывать о ней.
— Ага, — Марк встал, не выдержав напряжения. — Значит, помнить, но не спасать? И страдать в одиночестве, так, что ли?
Энигма промолчала и отвернулась. Последнее, что он успел заметить в ее лице — смятение.
— Ну что, теперь я плохой человек?
Она не ответила. Марку стало пусто и противно. Он устыдился самого себя и ушел спать в самодельную палатку, сделанную из остатков тряпья, хотя сна не было ни в глазу. Провалявшись там с часу, он выбрался наружу. Небо переливалось закатными красками, на нем проступило несколько вечерних звезд, но даже они, внезапно вернувшиеся в этот угасающий мир, не смогли утешить Марка. Воздух стал ледяным, и хотя бы это радовало: холод трезвил и помогал собраться.
Энигма все еще сидела у костра. Где-то она умудрилась раздобыть темную длинную куртку, что было очень кстати: одежда арестанта выдавала бы ее на городских улицах, к тому же у красного комбинезона отсутствовал капюшон, в котором Энигма могла бы спрятать неестественно белые волосы. Хотя пальто было недостаточно длинным, чтобы скрыть красные штанины с ботинками.
Марк преодолел стыд и подошел к ней.
— Давай подумаем о новом убежище?
— Давай. Есть парочка квартир на примете, правда там особо нечего ловить, они опустошены, — Энигма вновь стала приветливой, словно и не было предыдущего разговора. От этого Марку чуть полегчало, и он предложил:
— Можем пойти ко мне. Там остались кое-какие запасы.
— Ты засветился в цитадели, за твоей квартирой могут следить.
— Но там точно есть необходимые для похода вещи.
Энигма задумчиво посмотрела на него. В ее красных глазах мерцал свет уходящего солнца, внутри нее словно зажглось сияние целой вселенной. К ней вернулись решительность и бодрость.
— Что ж, рискнем.
Марк одобряюще кивнул.
— Когда выдвигаемся?
— Сейчас.
После разрушений погасли все уличные фонари, и в полуночной тьме город казался мрачнее прежнего. Марк вел Энигму окольными тропами, постоянно озираясь. Атросити как вымер. Тишина была давящая, тяжелая. Она словно предвещала беду, будто вот-вот что-то произойдет. И действительно, в какой-то момент им на пути повстречалась группа людей: они стояли на открытой площадке перед Доской Положения с плакатами в руках и скандировали.
— Зверь есть начало и конец сущего!
— Зверь — единственно верный бог!
— Молитесь Зверю, и он спасет вас!
— Нужно снести высотки! Зверь ненавидит высотки! Высотки затмевают взгляд его!
Марк и Энигма спрятались от этого безумия в переулке. Темнота скрывала облики собравшихся, одеты они были в штаны и куртки, а вот в обычные или спецовки — не ясно. Но независимо от того, рабочие ли это, заводчане или кто-то еще — эти люди однозначно сошли с ума. Вскоре на них упал свет прожектора, и Марк разглядел, что плакаты были измазаны черными пятнами, а на них было изображено множество красных глаз. Видимо, кто-то с Тканевого завода стащил краску для этого митинга. В свет выступили полицейские, сверкая броней, и быстро повязали толпу. Те визжали, кричали, осыпали стражей порядка проклятиями. Марку стало страшно.