Пропавшая без вести

— Зигги! Зигги! Ты где, маленький?
А где Виктор? Он всегда был здесь, когда она приходила. Именно это пугало больше всего.
Она еще раз обошла квартиру.
Думай давай, думай!
Она вернулась в свою спальню. Может, в гладильню забежал?..
Она все поняла, когда заметила опущенную крышку унитаза. Она так и замерла у двери в ванную. Виктор никогда не опускал крышку. Он этого терпеть не мог: говорил, тогда из унитаза воняет.
Так почему же сегодня она опущена?
Догадка пронзила ее.
Она медленно приблизилась к унитазу, села рядом на край ванной и от всего сердца прошептала:
— Господи, не допусти!
Затем, собравшись с духом, она подняла крышку.
— Ох, Зигги…
Она вытащила из воды безжизненное кошачье тельце, совсем окоченевшее. Глазки плотно закрыты, из-под верхней губы торчат крошечные зубки…
Она стянула с вешалки полотенце и завернула в него трупик. Его шея моталась из стороны в сторону, под пальцами чувствовались крошечные позвонки. Переломанные.
Удивительно, но ей даже стало легче. По крайней мере, не мучился. Она не вынесла бы мысли, что он несколько часов беспомощно барахтался в ледяной воде, отчаянно борясь за жизнь. Она гладила котенка по голове, поправляя его мокрую полосатую шерстку, а слезы градом катились по щекам.
— Прости, Зигги, — тихо прошептала она, прижимая его к себе.
— Я велел тебе не опаздывать. — Она обернулась. Виктор наблюдал за ней от двери. Она не слышала, как он вошел. — Зачем ты заставляешь меня так поступать? — Он шагнул в ванную и протянул к ней руки. — Зачем ты заставляешь меня причинять тебе боль?
Сара смотрела, как свет от фар проезжавшей мимо машины метнулся по потолку гостиной в доме ее матери. Она села, поеживаясь от холода. У ее ног, на полу, поскуливал во сне Сумо. Она потянулась, включила свет и бросила взгляд на латунные часы на каминной полке.
Двадцать минут двенадцатого. У нее еще сорок минут, чтобы привести свои дела на этом свете в порядок.
Она взяла телефон, попробовала дозвониться Джону, но звонок сразу переключился на голосовую почту. Тогда она набрала отель «Четыре сезона» и попросила соединить с его номером, а затем все слушала и слушала бесконечные телефонные гудки. Она прикрыла глаза, и почему-то вспомнились мальчишеская улыбка Джона и его озорной взгляд.
Она положила трубку, твердо веря, что, где бы он ни был и что бы сейчас ни делал, с ним все в порядке.
Мобильник зазвонил прямо у нее в руке.
— Алло!
— Мою записку получила?
Это был Виктор.
— Ты гад! Что ты сделал с Родни? Он тут совершенно ни при чем!
— Нечего было шляться где попало. Не совал бы нос в мои дела, не получил бы.
— Ты сломал ему ногу!
— Повезло ему, что не шею. Сара, как это у тебя получается? Вокруг тебя вьются одни сопляки. Ты их чем берешь, Сара? Видела бы ты его: он же ничего не может. Да я…
— Чего ты хочешь?
— Ты прочла записку? Хочу поговорить с тобой.
— Так приходи сюда. Ты же знаешь, где меня найти.
Он ухмыльнулся:
— Щас! За дурака меня держишь? У меня тоже башка варит — хрен его знает, что ты там задумала. Нет уж, ты ко мне придешь. А я, милая, помогу тебе.
Сара молча слушала.
— Знаешь деревянный мост по дороге от твоего дома?
— Ты и сам отлично знаешь ответ.
— Вот туда и подгребай. Сиди и жди под мужским навесом. Да смотри, чтоб одна пришла, и без всяких твоих фортелей. А сделаешь по-своему — я уйду и в другой раз вырежу записку на спине у твоей сестренки.
— Я приду.
— У тебя один час. И не опаздывай.
— Виктор…
— А собаку приведешь — я ее прибью. Ясно?
— Да.
— Я просто хочу поговорить с тобой, выяснить кое-что. Может, старое вспомним.
Сара закрыла телефон. Она подумала о Джеки и Родни, о том, что Виктор может сделать с Хелен или с матерью, если она ослушается. Придется идти.
Какой у нее выбор? Ну, позвонила бы она в полицию, и что они сделают? Ничего. Закон не запрещает сидеть на пляже под мужским навесом, а угрожал он ей пока только на словах.
 
Почему он выбрал это место?
Если он следил за ней, то, возможно, знал, что на прогулке она часто доходит именно до этого места, и знал также, что одна нога у нее нездорова. Наверное, хочет обставить все так, будто она поскользнулась на камнях, ударилась головой — и привет. И никаких следов.
Как основательно Виктор все продумывает!
Вот, значит, какая картина вырисовывается. Он намерен убить ее. И что же, она так и отправится прямиком к нему в руки?
Она поднялась и прошла в кухню. Сумо поплелся следом. Она оглядела по-домашнему уютное помещение. Можно оставить записку: если со мной что-нибудь случится, прошу в моей смерти винить такого-то.
Она достала из буфета блокнот и ручку, села за стол, вывела «Дорогая мама!» и остановилась, не в силах писать дальше.
Вряд ли эта записка утешит ее родных, когда они узнают, что, защищая их, она добровольно отправилась в западню. Может, пусть уж думают, что поскользнулась?
Она отложила ручку, закрыла глаза, опустила голову на руки.
— Господи, дай мне силы! — прошептала она.
Дул пронизывающий ветер, недавно прошел дождь, и настил деревянного моста был скользкий. Тучи закрывали луну, угрожая новым ливнем. Сара перешла по узкому мостику на пляж Доллимаунт-Стрэнд, глубоко вдыхая свежий морской воздух. Было время прилива, и волны внизу, под ней, ударялись об опоры моста. Шум города понемногу затихал.
Она прошла мимо приветливо кивнувшего ей мужчины в желтой ветровке, который выгуливал у дороги своего спаниеля.
— Ну и погодка выдалась!
— Ничего, — улыбнулась Сара в ответ, — по крайней мере, сухо.
Она с удивлением поймала себя на том, что ей больше не страшно. Наверное, солдаты перед боем ощущают себя примерно так же. Когда совсем не остается надежды на благополучный исход, человеком овладевает спокойствие. Так это или нет, она точно не знала, но решила: что бы сейчас ни случилось, она больше не позволит Виктору распоряжаться своей жизнью.
Она шла и шла. Ни людей, ни машин не попалось ей по дороге, и к тому времени когда добралась до первой кабинки, она уже совсем примирилась с тем, что сейчас должно было случиться.
Она подошла к мужскому навесу. Ветер вспенивал морские волны, обдавая Сару водопадом мелких брызг, шквалистые порывы чуть не сносили ее с дорожки.
Она зашла под навес и села на бетонную скамью. Вода уже наполовину скрыла ступени, еще немного — и вода захлестнет невысокие прибрежные скалы.
Сара дрожала, глядя, как на том берегу залива на вышках электростанции в Пулбеге мигают маяки. В темноте их расплывчатые очертания еле различались, но что-то в их привычных силуэтах успокаивало ее. Они выглядели такими надежными. Помнится, кто-то из знакомых сравнил их с часовыми.
Сара засунула руки в карманы и уселась поудобнее. Она вспоминала, как жаркими летними днями они с Джеки лазили по этим скалам, высматривали в воде крабов и мелкую рыбешку. Как-то раз с приливом принесло небольшую акулу, и им пришлось отбиваться от чаек, чтобы хорошенько рассмотреть ее. Она вдруг живо представила себе ту акулу, уже мертвую или, может, умирающую, которую отлив оставил в луже воды между камнями. Длиной она была с ее руку, не больше, серебристая, с несколькими рядами крошечных зубов: уменьшенная копия той, что так напугала ее в фильме «Челюсти». Они с Джеки хотели выловить ее и отнести домой, но Хелен не разрешила, и, когда к вечеру Сара пришла навестить акулу, чайки успели ее растерзать.
Хищник стал жертвой.
— Хочешь посмеяться? Я тебя сначала учуял, а потом увидел, — раздался голос слева от нее.
Она обернулась. У входа стоял Виктор и курил. Казалось, он не замечал ни ветра, ни холода.
— «Шанель», угадал?