Боль (ЛП)

Трудно поверить, что он познакомился с ней почти два года назад. Здесь, в этом парке, после первого учебного дня. Хьюго и Изабель вели дружеский спор о достоинствах «Декстера» перед «Чужим против своих» — разговор, в котором он, как обычно, не принимал участия, поскольку интенсивные тренировки редко давали ему возможность смотреть телевизор. И вот, удобно откинувшись на руки, быстро моргая, пока глаза медленно привыкают к солнцу, низко висящему над горизонтом и излучающему на траву золотое сияние, он небрежно скользил взглядом по тем нескольким оставшимся компаниям учеников и, миновав игру в фризби, устремился к травянистому склону. И там была она — сидела чуть в стороне от остальных ребят, ближе к подножию холма. Голова повернута, ноги подобраны, руки покоятся на коленях, корпус расслаблен, сама она глядит в какую-то неопределенную точку на горизонте.
Матео привык к гораздо большему, чем просто к доле женского внимания. До этого он пару раз встречался с девушками — одна даже училась на год старше, — но быстро терял к ним интерес, когда те начинали предъявлять требования на его время, свободные минуты которого он предпочитал проводить с Хьюго. Но, по какой-то необъяснимой причине, эта девушка вдалеке привлекла его внимание. В ней было что-то иное. Казалось, она витала в своих мыслях или где-то еще, отвечая лишь машинальной улыбкой и делая видимость, когда приходилось общаться с остальными сидящими по соседству девчонками. Разница была настолько незначительной, едва заметной, но как только он разглядел эти микротрещинки, отделявшие ее от остальных девушек в компании, то не смог оторвать от нее глаз. Он понял, что изучает ее, словно фигуру на картине. Она была высокой, стройной, хорошенькой — нет, красивой, — длинноногой и веселой. Свободная белая блузка висела над обычной серой школьной юбкой, расстегнутые манжеты болтались вокруг запястий. В отличие от остальных девушек на ее лице, загорелом от долгого лета, отсутствовал макияж. Волосы цвета каштанов, длинные и растрепанные, свободно струились до талии, скрывая ее ноги, когда она сидела. В состоянии покоя ее лицо носило задумчивое, немного мечтательное выражение, а широкие зеленые глаза смотрели куда-то вдаль, будто предаваясь фантазиям о другой возможной жизни. Именно этот взгляд каким-то непонятным образом и привлек Матео.
Зная, что она его не видит, он долго, насколько осмелился, наблюдал за ней и не мог отвести от нее глаз. Почему — он и сам не мог сказать. Каким-то непостижимым образом его тянуло к ней, будто он уже знал ее, будто они были близкими друзьями, даже родственными душами, где-то в прошлой жизни. Само ее присутствие успокаивало его мысли, спасало от превратностей ума. Она представала перед ним знакомой, единомышленницей. Возможно, все дело в ее лице, глазах. Казалось, она что-то знала… что именно с неизвестно. Она понимала. Или, скорее всего, это он обнаружил в ней способность понимать.
Он с легкой улыбкой поднял руку.
Она ответила ему тем же — ее лицо на мгновение озарилось — а потом вернулась к своим подругам. Его настигло чувство. Матео глядел ей вслед, в замешательстве покусывая нижнюю губу. Разочарование, словно пещера, разверзлось у него в груди. Был ли этот жест прощанием или дружеским признанием его существования, даже приглашением подойти и поздороваться? Однако она уже болтала с подругами, не давая ему возможности для дальнейшего общения.
Ее компания уже собиралась домой. Солнце окуналось в небо, мягкие розоватые цвета раннего вечера, словно пыль, оседали на воде. Он упустил свой шанс — если, конечно, в этот краткий миг тот вообще был. Закипевшее внутри разочарование сдавило ему горло. Он смотрел, как она вытирает ноги о траву, чтобы надеть туфли, засовывает остаток бутерброда в рот и, активно жестикулируя, говорит с подругами. Оживленно болтая, она прошла вслед за остальными через зеленые просторы, сквозь деревья, и вышла за ворота, даже не оглянувшись.
Он почему-то чувствовал себя обманутым. Будто ее взмах рукой был сродни поддразниванию или сигналу, предупреждающему о том, что она застала его за подсматриванием и что ему это не сойдет с рук. Он прижал кулаки к глазам и глубоко вздохнул, в груди поселился осадок разочарования. Пора на тренировку, пора покинуть пустеющий парк, пора уходить… Перекинув ремень сумки через плечо, он попрощался с Хьюго и Изабель и медленно поднялся на ноги, его мышцы запротестовали. Проходя мимо пруда, он на минуту остановился, чтобы напитаться последними золотистыми лучами, трава утопала в низком вечернем солнце. Хотелось смотреть на мерцающую игру света и тени, нежное наступление сумерек — окончание очередного дня. Раскинувшаяся перед ним водная гладь морщилась и журчала, отражая тонкие облака, растянувшиеся на небе цвета индиго. Гуси снова отвоевали себе территорию и теперь плавно скользили по ней, спокойные и гордые, растворяясь в сизом вечере. Они дарили ему покой, и несколько минут он так и стоял, пронзенный красотой происходящего… Затем стряхнул туман с головы. «Возьми себя в руки», — подумал он. Только при одном условии он мог здесь стоять.
 
Но когда он повернулся, его взгляд скользнул там, где всего несколько минут назад звучала девичья болтовня. Блеск серебра среди длинных травинок поймал угасающий солнечный луч, отразив его так ярко, что обжег глаза. Он моргнул, вспышка белого света отпечаталась под веками. Проходя, он поднял часы, их черный циферблат был размером не больше подушечки мизинца. Ремешок больше похож на браслет — изящное сплетение белого золота. Он ощущал его прохладную тяжесть в руке: твердые, настоящие, стрелка беззвучно тикает по кругу, отчего часы кажутся живыми.
— Воришка! — слово прозвучало небрежно, дразняще, но заставило его от удивления резко втянуть воздух. Вниз по склону к нему шагала девушка, ее длинные волосы развевались на усиливающемся ветру. Мир вокруг него дрогнул, и на мгновение он оказался слишком поражен, чтобы что-то ответить, а потом пришел в себя и отступил назад, беззаботно сунув часы в карман.
— Было ничье — стало мое! — Он приподнял брови с дразнящей усмешкой.
Девушка остановилась всего в нескольких метрах от него. Она оказалась выше, чем он предполагал, практически с него ростом, ее скулы покрывали легкие веснушки. Пятна от травы окрасили низ ее школьной рубашки, одной пуговицы не было на месте, а форма ее стройных рук просвечивала сквозь рукава. Засохшая грязь оставила следы на длинных бледных ногах, над коленом виднелась запекшаяся кровь от небольшой царапины. В развевающихся на ветру волосах застрял свернувшийся лист, уши украшали маленькие жемчужины, свисающие на изящной цепочке серебряные капельки лежали на гладкой коже ее ключиц. А потом до нее дошел смысл его шутки, и она противоречиво встряхнула головой.
— Очень смешно — отдавай.
Он быстро набрал полные легкие воздуха. Если сейчас он все испортит, то момент будет упущен. Руки спрятаны в карманах, плечи ссутулены, каблуки ковыряют землю, глаза щурятся с насмешливым подозрением.
— Во-первых, мне понадобится какое-нибудь подтверждение того, что эта — э-э — казалось бы, ценная вещица на самом деле принадлежит тебе. — Он криво улыбнулся и насмешливо отступил назад. Но заметил, как ее щеки запылали: было ясно, что сейчас он флиртовал, и в этот миг она могла просто потребовать свои часы обратно и удалиться. Насколько тонка эта грань между связью и разрывом: одно неверное движение, одно неверно сказанное слово — и ты окажешься не на той стороне.
 
Но она лишь выдохнула в насмешливом раздражении.
— Меня зовут Лола Бауманн, — сообщила она ему, выговаривая слова с преувеличенной терпимостью. — Имя выгравировано сзади.
— Да неужели?.. — Он осторожно вытащил часы из кармана и сделал вид, будто рассматривает их. — Кстати, меня зовут Матео. — Он не сводил прищуренных глаз с часов.
— Откуда ты родом?
— Отсюда — из Лондона. Но имя французское — моя мама француженка. — Он почувствовал, что краснеет, поэтому попытался как-то это замаскировать, склонив голову и притворившись, что щурит глаза. — А ты, я так понимаю, из Грейстоуна, как и все мы?