БондиАнна. В Россию с любовью

Позже я пыталась вспомнить, как вышла на своей станции и дошла до дома. Пыталась, но не могла. Помнила лишь, как ревела от боли, поднимаясь по ступеням. Как трясущимися холодными пальцами нащупала ключ в сумочке. Как попала им — не с первого раза — в замочную скважину. Как прикрыла за собой дверь. И как рухнула на кровать, потеряв сознание, теперь уже надолго. От боли и пустоты внутри я буквально отключалась и, видит Бог, не хотела возвращаться.
  
Глава 23
 
Будет дух вечно скитаться
 
Деревня Шамурша, 1236 г.
Сперва она только запах почуяла, а потом уж увидела. В огне, в самом сердце пламени корчилось крохотное тельце. Изгибалось в какой-то неистовой пляске, горело, исчезало. Дым заволакивал поляну. А сквозь него — смрад горелого мяса.
Хотела броситься в костёр, то ли спасти, то ли умереть с ним. Ноги подвели. В который уж раз. На колени упала, смотрела, смотрела, крик из груди рвался, да так и застрял в горле. Нет таких звуков, чтоб горе её выплеснуть.
— Будет дух его вечно скитаться в промежутках миров, пока небо с землёй не соединятся! Проклят! Проклят! Проклят! — вымолвил старец. Тихо сказал, почти шёпотом, да только слова те гул огня и шелест листьев заглушили.
— За что? — только и смогла она выдохнуть.
Старец вперил в неё белые глаза свои.
— За то, что кровь свою с кровью врага смешала! Землю родную осквернила! Негоже врагу служить да ложе делить, хоть бы и смертью грозил. Нет на то воли богов, одно проклятье! Проклят!
— Проклят… — прошелестели голоса над поляной.
Огонь взметнулся к небу. На мгновение как будто увидела она в нём мальчика с чёрными волосами и глазами отца. А после пламя опало, съёжилось. Боги приняли жертву.
Лондон, 2003 г. После аборта
Я проснулась и едва успела свесить голову с кровати. Меня вырвало, уже в четвёртый или пятый раз. Тело сотрясали спазмы. Я не могла понять, сколько проспала: час или сутки.
Какой сейчас день? И день ли вообще?
Шторы были плотно задёрнуты, но мне всё-таки показалось, что в окно пробивается тусклый свет. Впрочем, в Лондоне это могло быть и раннее утро, и сумерки, и полдень в пасмурную погоду. Не знаю почему, но мне было важно понять, какое время суток за окном.
В первый раз я очнулась ночью, в этом не было сомнений. Нащупала сумку, вытащила мобильник, но он оказался разряжен. Сил, чтобы добраться до комода и поискать зарядное устройство, не было. Я снова отключилась и после несколько раз приходила в себя от мучительных рвотных спазмов.
Господи, а если я не очнусь и захлебнусь?
По ощущениям, в беспамятстве я провела сутки. Приходя в себя, я ловила обрывки мыслей: скоро придёт Вера и найдёт меня. Сейчас, когда сознание немного прояснилось, я вспомнила, что Вера уехала за город на несколько дней.
Никто не поможет. Придётся самой.
Всё это время я пыталась себя убедить, что происходящее со мной — просто последствия операции. Боль — часть восстановления, и это абсолютно нормально, нужно просто потерпеть. Всё пройдёт. Теперь же я поняла, что такого точно не должно быть. Я вся горела, температуру даже не нужно было измерять, и так было понятно, что она очень высокая. А внутри как будто проворачивались ножи мясорубки. Такие ощущения не могли быть предвестниками выздоровления. Мне казалось, что ещё немного, и я просто умру.
Подтягивая тело на руках, я всё же умудрилась найти зарядное устройство и, отбивая зубами дробь, воткнула вилку в розетку. Эти простые действия потребовали таких неимоверных усилий, что какое-то время я просто лежала на полу, собираясь с новыми силами. Соблазн закрыть глаза и снова провалиться в беспамятство был так велик!
Нет, Аня! Если сейчас не начнёшь шевелиться — просто сдохнешь под кроватью!
Вся одежда была насквозь сырая от пота. Я попыталась встать, но не смогла. Так что в ванную пришлось ползти. Там я из последних сил подтянулась, вцепившись в бортик, перевалила своё непослушное тело в ванну и включила душ.
  
Горячая вода показалась мне прохладной. Я видела, что кран выкручен на полную, понимала, что в ванну льётся почти кипяток — насколько это вообще возможно в Англии. Но из-за жара мне казалось, что вода не обжигает, а охлаждает. Зубы опять застучали — я никак не могла согреться и дрожала, сидя в ванне под горячей водой.
Одежда намокла и стала тяжёлой. Я с трудом выпуталась из облепивших тело тряпок и ногой сдвинула их к сливу. Ванна наполнялась, и я поняла, что снова готова отключиться. Подставила лицо под струю воды в надежде, что это меня немного взбодрит. Не помогло.
Кажется, у меня начались галлюцинации. Я бредила, разговаривала с кем-то и то и дело проваливалась в беспамятство. Во время одного короткого проблеска сознания я вдруг почувствовала, как из меня что-то вышло. Вода, которая уже поднялась до груди, окрасилась алым.
Я не шевелилась. Лежа в воде, по которой щупальцами, как краска, расползалась кровь, я убеждала себя, что это сон или горячечный бред. Но обмануть себя не удалось. Горло сковал ужас. Подступила паника, готовая выплеснуться наружу истеричным воплем.
Стоп. Никаких эмоций. Тебя в этом нет!
Я как будто щёлкнула выключателем, убирая чувства. Это был единственный способ выжить в том немыслимом отчаянии. Я смотрела на происходящее будто со стороны.
Иногда в жизни мы делаем выбор не чувствовать, потому что иначе слишком больно. Этот способ защититься — единственный, чтобы справиться с ситуацией, в которой человек бессилен или слишком уязвим. Можно не признаваться себе в том, что тебя предали, оставили один на один с проблемой, бросили в тот момент, когда помощь была жизненно необходима.
Не чувствуя обиду, гнев или горечь потери, просто отрицая их, мы будто опускаем забрало, — защищаем себя от ранящих обстоятельств. Также, блокируя негативные эмоции, человек перестаёт ощущать радость, удовольствие и хоть какое-то счастье.
Однако тело помнит эти чувства и стремится получить их любой ценой. Так люди подсаживаются на дешёвый дофамин, который становится источником зависимости. Сигареты, алкоголь, сериалы, компьютерные игры, бесконтрольное потребление пищи — всё это суррогаты, которыми люди пытаются насытиться. Но не могут.
Без чувств человек теряет способность жить настоящим моментом. Он строит планы на будущее, как будто уже не существует в настоящем. Или вспоминает прошлое. Жизнь течёт словно на автомате. Мы перестаём восхищаться ей, больше не получаем удовольствие от привычных вещей, прекращаем хвалить себя. Обесцениваем свои достижения, даже самые большие.
Чтобы этого не произошло, нужно научиться проживать боль. Позволять ей быть. Проходить через неё, как через тоннель, который обязательно выведет к свету.
Всему этому я научусь гораздо позже. А тогда мне было так больно, что, казалось, выбора просто нет. Потому я предпочла отключить чувства. Щёлк. И боль отступила.
Однако я перестала чувствовать и любовь. Ту, что не покидала меня ни на миг последние годы, что не прошла даже после всех действий Алекса. Сейчас её не было.
Единственное чувство, которое осталось — надежда на то, что мою жизнь ещё можно спасти.
Я медленно опустила руки в воду, нащупала что-то тёплое и подняла над алой гладью воды. Мозг отказывался дать этому название, он всячески пытался защититься и переключиться на что-нибудь другое, но я ясно понимала, что держу в руках эмбрион. Своего сына. Вот он — крошечный и ещё тёплый. Мёртвый.
Абсолютно бездумно я дотянулась до полотенца для рук, висевшего у раковины, завернула в него мёртвый комочек плоти и с огромным трудом вылезла из ванны.
Оставляя за собой красные следы, доползла до кухни, на руках подтянулась к холодильнику, открыла морозилку и положила сверток туда — между замороженными куриными ножками и картошкой фри.
Ни одной мысли и эмоции не просочилось в сознание за всё это время. Так же равнодушно я забралась в кровать и уснула. А когда проснулась, поняла, что мне стало ещё хуже.