Бабочка

Ребята сказали, что им нужен домкрат и какие-то другие инструменты, влезли в автобус и уехали.
Боннеру и Дэнни было хорошо видно его в заднее стекло. Маленькая недоумевающая фигурка, которая становилась все меньше и меньше. Без рубашки и шляпы, полупьяный старик посреди безжалостной пустыни, и ни капли воды.
— И-их! — вопил Боннер.
— Мы едем, парень! — закричал Дэнни и нажал на газ.
Они мчались по шоссе к прекрасному будущему в автобусе с надписью «Билли Боб Магдалена несет вам Иисуса.»
 Голливуд, Калифорния, 1957 год. 
Рэчел жила под именем Беверли Хайленд уже три года, работала у Эдди, жила в приличном месте на Чероки. Однако она пришла к выводу, что изменить имя еще не значит начать новую жизнь. Нужно изменить еще и лицо.
Не то чтобы кто-либо из ее новых друзей чем-то дал ей понять, что она некрасива. Они воспринимали в ней не внешность, а нежный и хрупкий характер. В один прекрасный день эта тихая девчушка появилась ниоткуда и преданно работала на них с тех самых пор. Она почти не разговаривала и вообще оставалась загадкой. Но самое главное, за три коротких года она превратила предприятие Эдди в одно из процветающих.
К стойке теперь стояла очередь, для столиков Лаверна завела книгу предварительной записи. Весь день стучали молотки и звенели пилы: рабочие расширяли кафе.
Три года назад, в день, когда Беверли в первый раз пришла на работу, чтобы протирать полы, мыть посуду и скрести горшки, Эдди решил накормить ее. Она неожиданно тихо сказала:
— Это не очень хороший гамбургер.
Он еще не привык к ее честности, собственно, он вообще не привык к честности, поэтому возмущенно ответил:
— Если тебе не нравится, как я готовлю, ешь в другом месте.
Вместо того чтобы извиниться или замолчать, девчонка упорно продолжала:
— Я знаю, чего не хватает твоим гамбургерам. — Она имела наглость встать, пойти на кухню, там взять его заготовки из холодильника и поколдовать над ними. Эдди разозлился и собрался тут же ее уволить, но его одолевало любопытство. Руки ее летали туда и сюда, доставая специи с полочки, пальцы работали с умением и сноровкой, лицо было сосредоточенно. Десять минут спустя, когда Эдди ел улучшенный Беверли гамбургер, он понял, что вытащил козырную карту. Эдди использовал для гамбургеров дешевое мясо, но от добавления специй у него появился вкус дорогой вырезки. Потом Беверли научила его добавлять нарезанный мексиканский перец к жареной картошке, и дело пошло.
Эдди кормил своими перчеными гамбургерами полицейских, проституток, безработных актеров. Эта публика составляла его постоянную клиентуру. Отзывы были самые восторженные. Потом, по предложению Беверли, он снизил цену на десять центов, подавал гамбургеры не на тарелках, а заворачивал их в вощеную бумагу, и успех был феноменальный. Весь район узнал об этих новшествах, и очередь стала расти. Очень скоро королевскими гамбургерами приходили угоститься не только местные жители. Люди приезжали из Санта-Моники, Пасадены и даже из Беверли — Хиллз, чтобы посмотреть из-за чего весь шум. Они уходили довольные, рассказывали друзьям. Потом Эдди пришла в голову мысль, что можно открыть окошко, где будут продавать гамбургеры на вынос. Люди подъезжали, покупали пакет с гамбургерами и отправлялись на пикник, на пляж или в горы. Популярность заведения росла.
Эдди начал расширяться, взяв в аренду соседний магазин. Он подумывал об открытии еще одного кафе в быстро растущем районе Сан-Фернандо Уэллей.
Всем этим он был обязан Беверли Хайленд. Однако она не спекулировала на его похвалах, как сделали бы это многие другие. Она не требовала денег и славы. Она просто говорила ему, что она довольна. Эдди с ума сводила эта ее сдержанность. Беверли никогда не улыбалась, но была искренна. Эдди часто думал о ней, о ее прошлом. Она отказывалась говорить об этом, молчала, держалась отчужденно, никогда не приходила к ним с Лаверной пообедать. Она не заводила близких друзей, терпеть не могла, когда до нее дотрагивались. Эдди быстро сообразил, что ее имя сложилось из названий улиц, образующих перекресток, на котором расположилось его кафе, но никогда не расспрашивал ее об этом. Беверли была тихой, старательной, преданной, за три года работы не пропустила ни дня, не выдвигала никаких требований. Он считал, что сделает все, о чем бы она не попросила.
 
— Отпуск? — переспросил он. — Да ты с ума сошла! Мы и так еле справляемся. Мне нужно набирать новых официанток, Лаверна должна следить за рабочими, к нам придет журналист написать о нас статью. А ты хочешь пойти в отпуск?
Беверли привыкла к монологам Эдди. Они налетали, как ветры в Лос-Анджелесе — жаркие, стремительные и неприятные, но проходящие и не грозные. Ничего, кроме пыли, они не приносили.
— Я не была в отпуске три года, — спокойно сказала она.
— А кто был? — Он отвернулся от гриля и смотрел на нее.
«Она уже не малышка Беверли», — отметил он. Три года нормального питания — и на этих костях наросло мясцо. Да и время уже пришло. В фигуре Беверли появились изгибы и округлости в нужных местах. Многие клиенты бросали на нее взгляды. Жаль, что лицо подкачало.
— Ну и куда же ты хочешь поехать в отпуск?
— Просто уехать, — как всегда загадочно ответила она.
За три года Эдди пришел к выводу, что выудить что-либо из Беверли — это все равно что заниматься сексом с Лаверной: бросить и забыть.
— На сколько?
— На три месяца.
Он уронил лопаточку.
У девчонки был характер. Ничего не скажешь.
— Прости малышка, — произнес он, — я не смогу обойтись без тебя так долго.
— А совсем без меня ты обойдешься?
Тут он замер. За все время работы Беверли никогда не подвергала сомнению приказы Эдди. Она была послушной, прилежной и никогда не жаловалась. То, что она сейчас не согласилась с ним, пусть даже и тихим голосом, было равнозначно объявлению войны.
Он заглянул в ее загадочные карие глаза, за которыми пряталось так много секретов, — видимо, страшных. Долго молчал. Потом понял: наверное, она что-то должна сделать.
— С какого дня? — спросил он в конце концов.
— Еще не знаю. Но я тебе скажу.
— Мы будем скучать по тебе, малышка, — тихо произнес он.
Он думал, что, может, она его обнимет. Но, конечно, она не сделает этого. Бывали моменты, когда Беверли должна была сделать что-нибудь импульсивное, как любой другой человек в подобной ситуации. Но она всегда сдерживалась. Она никогда ни к кому не прикасалась и не разрешала прикасаться к себе.
— Спасибо, Эдди, — сказала она и опять принялась колдовать над специями.
Сначала Беверли пошла к терапевтам. Они в один голос заявили, что сделать ничего нельзя. Потом она пошла к хирургам. Они долго изучали ее лицо, но вывод был таким же.
— Может быть, с носом можно что-нибудь сделать, — согласились они, — но подбородок останется как есть. — Она поняла, что ей поможет только специалист. Она тщательно изучила телефонную книгу и стала посещать хирургов-косметологов. Мало кто выражал интерес, как только она сообщала, что у нее нет ни денег, ни страховки. Один согласился поработать над ее лицом, если она в ответ поработает в постели с ним.
Беверли стало казаться, что красота или хотя бы сносная внешность — это привилегия богатых.
Но ее не запугаешь. Она сидела перед зеркалом в своей комнатушке у сестры Эдди и изучала свое лицо. В памяти всплывали последние слова Дэнни Маккея: ты глупая, уродливая девка, Рэчел.
Что ж, часть этого предложения она уже изменила — свое имя. Изменить остальное будет тоже несложно.
Она искала врача восемь недель, объехала весь Лос-Анджелес, постоянно твердила Эдди, что ее отпуск вот-вот начнется. Но никаких результатов. Однако это совершенно не расхолаживало решительную Беверли. Чем чаще ускользала от нее цель и чем больше усилий ей приходилось прилагать для ее достижения, тем сильнее укреплялась она в своем намерении.