Неизвестная война (СИ)
А вдовушка ничего так, симпатичная... Сейчас по законам жанра должна меня в гости пригласить. Стоп, чего это я? Неужели настолько вжился в роль «попаданца» не пропускавшего ни одной юбки? Читал в свое время, так там сплошные кобели попадались. Наверное, авторы воплощали собственные юношеские фантазии, а я человек серьезный.
Удивительно, но ноги сами привели меня к библиотеке. Хм, раз уж привели, надо глянуть, что здесь и как. Активных действий пока предпринимать не стану, потому что нет еще идеи — если обнаружу господина Зуева, что мне с ним делать?
Что ж, глянул. Обнаружил, что на дверях висит амбарный замок, следов нет, а на крыльцо намело здоровенный сугроб. Стало быть, не только не топят, но и дворник пропал. Этот-то куда делся? Помнится, дворником трудился кривоногий старик-татарин, уж его-то на фронт точно не должны взять. А может все проще. Жалованье платить перестали, паек не дают, к чему работать?
Обошел здание библиотеки, убедился, что дверью черного хода пользуются частенько — целая дорожка протоптана. Жаль, снега вчера не выпало, определил бы точнее. Ну да ладно, если господин Зуев в Архангельске, никуда он не денется.
Я вышел на Набережную, прошелся по ней, полюбовался на Северную Двину, которая несмотря на лед была диво как хороша. Пока гулял, начали созревать некоторые мысли относительно дальнейших действий. Но для их воплощения требовалось кое-что уточнить. Значит нужно для начала навестить один дом.
— Кто там? — донесся из-за двери осторожный женский голос.
— Галина Витальевна, это я. Впустишь?
— Володя?! Ты жив?
Раздался лязг отодвигаемого запора, дверь распахнулась, и мне навстречу выскочила квартирная хозяйка, а некогда и моя любовница — вдова капитана дальнего плавания.
А дальше... М-да, я действительно начал перерождаться в кобеля-попаданца, а может и был таковым, прости меня гимназистка с портрета работы великого художника.
Спустя какое-то время Галина лежала рядом со мной и поглаживала волосы на подбородке и груди:
— Оброс ты, Володя, но мне даже больше нравится. Так ты взрослее выглядишь, лет на тридцать. Скажи, ты из тюрьмы бежал? — Я не стал отвечать на очевидный вопрос. Если она знает, что я был арестован, к чему спрашивать? Но Галину, похоже, ответ не слишком интересовал. — Я поначалу на тебя злилась, убить была готова. Как же так, ни с того, ни с чего, наорал на меня и ушел? Все передумала, потом решила — нашел кого помоложе. Только потом поняла, когда ко мне из контрразведки пришли — ты же меня спасал. Так-то могли бы и меня заодно арестовать или во время обыска весь дом кверху дном перевернуть, а так только разговором обошлись — дескать, не замечали ли чего необычного в господине Аксенове, с кем он встречался, остались ли после него какие-нибудь бумаги? Я же тогда злилась, сказала — сволочь, мол, этот Аксенов и лентяй к тому же. Не захотел на нормальную работу устраиваться, в библиотеку переплетчиком пристроился, разве это работа для мужчины? И паек у него маленький, и деньги за квартиру платил не вовремя, а еще ко всем бабам под юбку готов забраться, за что я его из дома и выставила.
— Поверили? — поинтересовался я.
— Так почему б не поверить? Меня все соседи знают, уважают. Я в церковь хожу каждое воскресенье, раньше в благотворительном обществе состояла, пока было чем с сиротами да бездомными делиться, мужа моего все хорошо помнят. А то, что квартирант большевиком оказался, тут не моя вина. Я ж в свое время о тебе в мобилизационный пункт сообщила, исполнила свой гражданский долг, все честь по чести. А про нас с тобой... ну, это самое, — хихикнула Галина Витальевна. — Никому бы и в голову не пришло подумать. Я уважаемая вдова, домовладелица, а ты так, демобилизованный солдатик, да еще и моложе меня раза в два.
Услышанное не могло не радовать. Я-то переживал, что доставил квартирной хозяйке неприятности, а здесь так, мелочи. Подумаешь, из контрразведки пришли, поговорили. У нас — хоть в Москве девятьсот двадцатого года, хоть две тысячи двадцать первого, неприятностей было бы больше.
— Ты, наверное, есть хочешь? — поинтересовалась Галина Витальевна.
Есть мне и на самом деле хотелось, но просить хозяйку меня покормить не решался. Скорее всего, у нее у самой есть нечего.
— С хлебом у меня плохо, а так ничего, жить можно, — сообщила хозяйка, начиная собирать разбросанные по комнате детали одежды. — Мы по весне огород вскопали, картошечку посадили, морковку, а потом весь урожай мне одной достался.
Галина Витальевна вздохнула.
— Что-то случилось? — поинтересовался я, ожидая услышать нечто печальное для хозяйки, но меня абсолютно не касающееся.
— Не знаю, как и посмотреть, — повела хозяйка плечами. — С одной стороны, очень все хорошо, а с другой — грустно. Андрюшечка же механиком авиационным служил, а механик он хороший, любой самолет починить сможет, так его англичане к себе на службу зазвали, предложили в Англию переехать. Он им — только вместе с мамкой. А те говорят — с мамкой, так с мамкой, места на корабле есть. Так что уехали они еще в июле, и как я одна буду, ума не приложу.
Андрюшечка — это тот легендарный племянник, о котором Галина много раз говорила, но которого я ни разу не видел. А ведь не упомянула ни разу, чем занимался племянник. А может, просто значения не придала?
— Володя, а ты картошку жареную будешь есть? — поинтересовалась Галина, застегивая последние пуговицы.
Жареную картошку?! Чего тут спрашивать? Я бы картошечку и вареную ел, а уж жареную-то сто лет не пробовал. Ну, может не сто, но года полтора точно.
— Правда жарить придется на китовом жире, — загрустила хозяйка. — Андрюшка, когда уезжал, две большущие банки притащил. Одна уже кончилась, а второй до весны хватит.
Да хоть на машинном масле. Я бы и такую съел. А на китовом жире это даже интересно.
Галина Витальевна перебралась на кухню, я за ней. Наблюдая, как женщина ловко и экономно счищает кожуру, спросил:
— Галь, а ты из городской библиотеки никого не знаешь?
— Директора знаю и все. Платон Ильич тоже в благотворительное общество входил.
— А где он живет, не помнишь?
Галина Витальевна задумалась, однако это не помешало ей порезать картошку, и поставить на примус сковороду. Ишь, у нее и бензин есть. Не иначе тоже племянник помог.
— Точно не скажу, но где-то на Воскресенской. Да, точно. Дом у него такой, скромный, стоит слегка наособицу, а за домом роща. Не знаю, может деревья уже на дрова срубили, но в прошлом году была.
Дом наособицу — это хорошо. И для английского агента, и для меня. Меньше шума будет. Хотел сказать «Галя, ты гений», но не стал, чтобы не привлекать внимание. Я его и без этого привлек.
— А зачем он тебе? — спросила хозяйка, вытаскивая из кухонного шкафа стеклянную банку и зачерпывая ложкой комок желтоватого жира.
Запах от расплавленного китового жира шел не очень приятный, но терпимый, я думал, что будет хуже.
— Сама-то банка здоровущая, фунтов на двадцать, а я, чтобы каждый раз ложкой не лазать, понемногу и перекладываю, — пояснила Галя, начиная высыпать на сковороду картошку. — Так ты не сказал, зачем тебе Платон Ильич-то понадобился? Или думаешь, что он тебя в контрразведку и сдал?
— Да нет, я так не думаю, точно знаю, кто меня в контрразведку сдал. Просто повидаться думал, узнать, как он теперь.
— Да как все, — пожала плечами квартирная хозяйка. — Платон Ильич честнейший человек. Он на свои деньги для общества книги покупал, нам для вязания нитки заказывал.
— Для вязания? — не понял я.
— Ну да. Женщины чулочки там вязали, носочки, варежки всякие, потом все это на благотворительном аукционе продавали, а все деньги в пользу Сиротского приюта перечисляли. Понимаю, сейчас это все смешно звучит, но тогда казалось — важное дело делаем.
— Почему же смешно? Война закончится, снова станешь чулочки вязать, чтобы в детские приюты их отдавать.
— Скорее бы, — вздохнула Галина. — Мне-то грех жаловаться, живу лучше других. Когда Настасья с Андрюшкой уезжали, они мне еще и свой дом отдали — мол, делай что хочешь. Так я его продала. Денег, правда, с гулькин хрен выручила, но хоть какие-то.