Мама для будущей злодейки (СИ)

– О, не стоит, мы уже уходим, – не вижу лица своего спасителя, но готова спорить, оно сейчас светится глупой лучезарной улыбкой, что так не вписывается в сложившийся в моей голове ранее образ.
Мужчина быстро оборачивается, спиной к Монтеру и передом ко мне, берет на руки так, что я не успеваю даже пискнуть, и прижимает к груди, скрывая от взгляда любопытного душеприказчика мое лицо.
Губы невольно впечатываются в бархат черного жилета, пока мужчина несет меня вниз по лестнице. Не останавливается он и в переполненной и залитой искусственным красным светом зале.
Только снаружи, за углом улицы напротив, который невозможно просмотреть ни с окон «Книжной лавки», ни с ее крыльца, мужчина наконец останавливается.
Но рук не разжимает, и признаков того, что меня поставят на землю, тоже не подает. Вместо этого я слышу, как спаситель делает глубокий вдох и задерживает дыхание, словно смакуя, пробуя на вкус как отъявленный гурман… аромат ночного города и свободы?
Я принюхиваюсь, отлепляя наконец лицо от вполне мягкой, но в то же время упругой мужской груди, что скрывается под этим жилетом и такой же черной шелковой рубашкой.
Вроде бы, от меня ничем не пахнет. По крайней мере, не воняю это точно.
Понимая, что поступаю на редкость глупо, я все же спросила:
– Так, значит, ты с ним не заодно? С Монтером.
Идеальная челюсть мужчины сжимается, под кожей играют желваки. Вот и весь ответ. Да уж.
– …Спасибо, – наконец благодарю я. Для этого никогда не бывает поздно.
Мужчина не переспрашивает, за что, это и так очевидно, вместо этого он выплескивает гневно:
– Какой идиоткой нужно быть, чтобы полезть в эту дыру в одиночку?! Без охраны, без защиты! Без оружия в конце концов!
Я до сих пор на руках незнакомца, хотя только незнание его имени и отделяет нас от настоящего знакомства, учитывая, что знаю я о нем больше, чем о человеке, которого прежде не встречала; ворчание и досада в брошенных словах кажутся даже милыми. Даже следа от того тона, каким он говорил с Монтером, не осталось. Но и опасного бархатца в голосе тоже не слышно.
Мужчина вдруг опускает меня на землю – если бы не его придерживающая талию рука, я бы точно распласталась у его ног – свистит и поднимает руку, и словно по волшебству или сказочному совпадению посреди пустой улицы тормозит наемный экипаж.
Возница смотрит на нас усталым взглядом, при виде незнакомца у него на лице мелькает удивление, он переводит глаза на меня и они становятся шире. Что за реакция? Они знакомы? Не похоже.
Мне помогают залезть внутрь крепкие руки становящегося все более таинственным незнакомца, а потом, накренив немного кабину под собственным весом, напротив опускается и мой спаситель.
Он уже не кажется столь опасным и пугающим как было ранее, хотя на его лице, только мы встречаемся взглядами, и возникает явное неодобрение.
Карета трогается с места после того, как я произношу адрес дома Кайла в пригороде. Смотрю на откинувшегося на мягкую спинку спасителя.
– Можешь не беспокоиться, провожать меня не нужно, – пытаюсь неловко улыбнуться, и удивляюсь про себя, когда я только успела отбросить формальное обращение на «вы».
– Как мне тогда добраться до дома? Ночью в столице найти извозчика не так-то просто, – бурчит под нос мужчина и расслабляет на шее галстук-платок такого же черного, как и весь его наряд цвета.
О.
А у него это получилось довольно легко. Оказывается, что дела обстоят иначе. Я ночью еще в город не выбиралась и о таких трудностях не знала. Неловко. Напридумывала себе лишнего. Никто и не собирался меня провожать. С него хватит бесплатного благородства на сегодня.
За исключением шумного дыхания принюхивающегося к воздуху внутри экипажа попутчика, иных звуков до самого конца поездки произведено не было. Новой беседы между нами не возникает.
Когда извозчик остановил лошадей у ворот резиденции семейства Вермонт и распахнул с моей стороны дверь, незнакомец поднял руку, коротко махнул на прощанье и произнес:
– Смотри, с ногой осторожней.
 
Точно.
Боль стихла и про травмированную лодыжку я из-за наблюдения за загадочным мужчиной в черном совсем позабыла, если бы спрыгнула сейчас как ни в чем не бывало со ступеней кареты…морщусь от одного только мысленного образа своих возможных страданий.
Осторожно выбираюсь наружу, дверца экипажа за мной тут же захлопывается. Карета быстро исчезает прочь на первом же перекрестке.
Ковыляю к дому, на востоке небо светлеет, готовясь вспыхнуть рассветом. Подношу к носу прядь волос, глубоко вдыхаю и хмурюсь.
Запаха, если не брать в расчет прилипший невольно аромат мужской парфюмерной композиции, можно сказать, что нет. Ничего неприятного и терпкого, мы с Печенькой используем средства без отдушек.
Мужчины! Кто их разберет…
  
26
 
Подозрительный незнакомец так и не удосужился представиться. Впрочем, я тоже не назвалась. За короткое время он поменял не одну маску. Какая из них настоящая, и, еще более пугающий вопрос: насколько обманчивым было первое о нем впечатление.
Подняться наверх по спящему еще дому задачка для хромой меня не самая приятная. Но выполнимая. В спальне Печенька сладко сопит. Стою и какое-то время просто на нее смотрю.
Дочка. Доча. Моя.
Мысли о доме, о Земле и родителях посещают меня все реже и реже. Правы те, кто говорит, что время лечит. Не знаю, каким образом я оказалась в Настином романе и долго ли мне предстоит в нем пробыть – до начала основного сюжета, до завершения книги, до самой смерти – глупо терзать себя такими сложными вопросами, ответа на которые мне никто не даст, как бы отчаянно я не умоляла.
Здесь и сейчас я прежде всего мама для моей малышки.
Опускаюсь в кресло, не хочется тревожить спящую сладко Печеньку, и поднимаю подол платья. Левая лодыжка припухла, под кожей наливался синяк.
Глупо.
Весь вечер и ночь получились какой-то несусветной чушью. И здесь только моя вина.
Не нужно было туда идти. Одной и без защиты. Прав был тот мужчина с голубыми глазами. О чем я только думала. Доброе отношение окружающих меня людей не означает, что все вокруг такие. Везде полно негодяев.
Нужно было просто подождать. Просто подождать, когда Мидас закончит расследование и свяжется со мной. Решать все самой уже стало привычкой, но пора бы учиться и на других полагаться.
Зеваю. До утра еще есть парочка часов, прикрываю глаза.
– Мама? – Печенька осторожно касается плеча и будит меня. Вот и утро, проснись и пой.
– Ммм…
Я выпрямляюсь, плечи и шея немного затекли от неправильного положения.
– Почему ты спишь здесь?
Ее вопрос понятен, когда девочка засыпала, я лежала с ней рядом, но проснулась она одна. Больше Пенелопа не плачет, если мамы нет рядом, и оставаться одна не боится. Моя девочка сильно повзрослела с нашей первой встречи.
Улыбаюсь и притягиваю ее к себе, чмокаю звонко в обе щечки по очереди и не отпускаю долго-долго.
– Мам. Мне в садик пора.
– Угу.
– Ну мам.
– Ммм.
– Я опоздаю.
– И в какого ты у нас такая ответственная… – бурчу себе под нос, наблюдая за тем, как Печенька, вырвавшись из моих объятий бежит к своему стулу, на котором уже разложена без единой складки одежда, приготовленная с вечера. Помощь мою она не принимает, говорит, сама.
Но с волосами подмога неизбежна, ручонки малышки быстро устают бороться с длинными непослушными локонами. У Эрин волосы прямые, а у Печеньки так и хотят завиться мягкими волнами.
Расчесываю ее и заплетаю две косички. Не припомню, когда я в последний раз делала детям прически, но теперь этот ритуал стал повседневным и рутинным занятием.
– Готово!
– Ура!
Я умываюсь, заметив под глазами черные круги – ночь не прошла бесследно.
– Мама, ты странно ходишь. У тебя нога болит? – любопытствует дочь.