Развод. Зона любви (СИ)

Меня ведут длинными коридорами, знакомыми, давящими. Сердце стучит в висках, кровь приливает к ладоням, мысли путаются. Чёртово свидание. Чёртов человек, который решил явиться, когда уже поздно. Я злюсь, бешусь, хочу развернуться, сказать, что мне никто не нужен, что никто больше не способен причинить мне боль. Но дверь передо мной уже открывают, и я вижу её.
Марина.
Моя девочка.
  
Моя дочь.
Она стоит, сжавшись, как будто боится, как будто не уверена, имеет ли право быть здесь. Её глаза блестят, губы дрожат, а руки, которые когда-то так уверенно держали мою, сжаты на коленях. В груди что-то разрывается с таким оглушающим звуком, что я перестаю дышать.
Марина поднимается с места, делает шаг ко мне, потом замирает, будто боится, что я исчезну, если подойдёт ближе. Я тоже не двигаюсь. Она смотрит на меня, как смотрят на что-то далёкое, потерянное. Как будто хочет сказать тысячу слов, но не знает, какие из них я смогу вынести.
— Мама…
Этот голос. Этот тихий, сломанный голос, которым когда-то она звала меня ночью, когда боялась грозы.
Я закрываю глаза. Я не готова.
— Ты приехала.
Я не знаю, радость это или боль. Не знаю, хочу ли я услышать то, что она скажет. Не знаю, выдержу ли я ещё одно предательство.
— Мама, я… — её губы дрожат, она срывает взгляд, сжимает пальцы сильнее, будто удерживая себя от чего-то. — Прости меня.
Я чувствую, как подкатывает комок к горлу.
Как рушится тот лёд, который я так тщательно возводила вокруг себя.
Как что-то внутри меня разлетается на осколки.
Я закрываю рот рукой, чтобы не выдать себя, чтобы не разрыдаться прямо здесь, перед ней, перед этими стенами, перед этим серым столом, который разделяет нас.
Марина не выдерживает и бросается ко мне.
Я чувствую её руки на себе, слышу, как она всхлипывает, как цепляется за меня, как шепчет сквозь слёзы "мама, мама, мама…"
Я обнимаю её.
Крепко.
Словно боюсь, что если отпущу, она снова исчезнет.
Словно боюсь, что всё это — только сон.
Её руки сжимаются на мне, горячие, дрожащие, она всхлипывает в моё плечо, цепляется, словно боится, что если отпустит — я снова пропаду. Я слышу её дыхание, слышу, как она шепчет сквозь слёзы "мама, мама, мама…", и не могу сдвинуться, не могу разорвать этот момент, потому что слишком долго ждала его. Потому что даже если это иллюзия, я хочу утонуть в ней, хочу почувствовать её тепло хотя бы на секунду.
— Брагина, руки убрали!
Голос охранника бьёт, как хлыст. Глухой, властный, он разрезает воздух, превращает этот момент в ничто.
Я едва успеваю осознать, что происходит, как нас резко разрывают.
Меня дёргают за плечо, Марину хватают за руку, и вдруг между нами снова пустота.
— Никаких прикосновений. Вы что, правила забыли?
Охранник смотрит на меня с холодной неприязнью, а потом кидает резкий взгляд на Марину.
— И вас, гражданка, это тоже касается.
Марина вскидывает голову, её глаза полны страха, но в них уже вспыхивает гнев.
— Вы что делаете?!
— Делаем свою работу.
Я быстро ловлю её взгляд и качаю головой, не позволяя ей говорить дальше.
— Марина, не надо.
Она сжимает губы, руки сжаты в кулаки, дыхание сбито. Я вижу, как её колотит от эмоций, вижу, что она хочет броситься ко мне снова, но знает, что это бессмысленно.
Я чувствую, как всё, что только что согревало меня, вдруг исчезло.
Но я не могу ничего сделать.
Правила. Чёртовы правила, которые я ненавижу.
Я перевожу взгляд на охранника, смотрю прямо, холодно, так, как смотрят люди, у которых нет в груд сердца, только камень.
— Мы поняли. Больше не повторится.
Марина быстро моргает, отводит взгляд, сжимает руки в кулаки, будто пытается удержать эмоции внутри. Я вижу, как она борется с собой, как хочет сказать что-то, но не решается. Как будто боится, что если начнёт, то уже не сможет остановиться.
— Я не знаю, с чего начать… — голос дрожит, она кусает губу, опускает голову, словно пятилетняя девочка, которая провинилась. — Я была уверена, что ты виновата. Ты даже не представляешь, как сильно я в это верила. Как кричала Славику, когда он говорил, что всё очевидно. Как плакала, потому что не могла принять, что моя мама, та, кто всегда была сильной, любящей, заботливой… оказалась совсем другой. Мне было так больно, мама.
Я не выдерживаю и отвожу взгляд. Её боль — это моя боль. Её слова впиваются в меня, как лезвия.
— Ты не должна передо мной оправдываться.
Марина качает головой, делает глубокий вдох, но руки всё ещё сжаты в кулаки.
— Я должна. Потому что я предала тебя, мама.
Я резко смотрю на неё.
— Нет. Не говори так.
— Но это правда! — её голос срывается, она нервно проводит рукой по волосам, словно не знает, куда деть руки. — Я бросила тебя. Я поверила всему, что говорил отец. Я слушала его, когда он говорил, что ты нас всех обманула, что ты жестокая, холодная, что тебе всегда были нужны только деньги. Я верила, потому что… потому что было легче верить в это, чем в то, что мой мир рушится. Что моя семья не такая, как я думала.
Я молчу, давая ей выговориться. Она должна это сказать. Должна вылить из себя всё, что разъедает её изнутри.
— Я не хотела видеть правду. Но теперь я её вижу.
Марина поднимает глаза, и в них уже нет той слепой веры, которая была раньше. Там — боль, осознание, злость.
— У отца другая женщина.
Я замираю.
Она говорит это почти спокойно, но в её голосе столько горечи, что мне становится трудно дышать.
— Она появилась задолго до твоего ареста. Я не знаю точно, но мне кажется, что уже больше года. Он не скрывает её. Они вместе ходят в рестораны, вместе появляются на мероприятиях. Я думала, что он скорбит, а он…
Марина глухо смеётся, но в этом смехе нет ничего весёлого.
— А он просто ждал, когда ты исчезнешь. Я думаю, что это он все подстроил!
Где-то внутри меня рвётся последняя нить.
— Не бросайся такими обвинениями… — мой голос едва слышен.
Марина кивает.
— Теперь я ему больше не верю.
Она сжимает губы, её глаза снова блестят от слёз, но она не даёт им выйти.
— Я хочу узнать правду, мама. Я хочу знать, кто это сделал с тобой. И я хочу помочь.
Я смотрю на неё и понимаю, что это уже не та девочка, которую я помню.
Передо мной стоит взрослая женщина.
Моя дочь.
И она готова бороться.
  
Глава 12
 
Охранница объявляет о свидании, и у меня перехватывает дыхание. Я не успеваю ничего спросить, но вопрос гремит в голове, сверлит изнутри, оставляет глухой осадок в груди. Кто? Кто мог прийти? От меня все отвернулись, меня стёрли из жизни, забыли, вычеркнули. Виктор? Нет, он не тратил бы на меня время. Дети? Нет, Марина приезжала недавно, и эта встреча не повторилась бы так быстро. Славик? Не смешно. Я иду за охранницей, шаги отдаются в висках, с каждым новым шагом тревога крепче сжимает рёбра.
Меня заводят в комнату для встреч, и первое, что я ощущаю, — запах дорогого парфюма, неуместного в этой глухой, душной тюрьме. Мужчина уже сидит за столом, спокоен, уверен в себе, сцепил пальцы в замок и наблюдает за мной с лёгким, почти вкрадчивым интересом. Я сразу чувствую фальшь, но сажусь напротив, спина прямая, руки на коленях. Не показывать эмоций.
— Анна Брагина… — он улыбается, будто мы давние знакомые. — Вы не представляете, как я переживал за вас.
Я не отвечаю, просто смотрю. В этом человеке всё отталкивает — от чрезмерно мягкого тона до скользкого взгляда, который изучает меня слишком внимательно.
— Кто вы?
— О, простите, я не представился. — Он театрально разводит руками, и мне хочется вытереть ладони о ткань халата, будто он только что дотронулся до меня. — Я Дмитрий Кравцов, бывший бухгалтер вашей компании. Помните меня?
  
Нет. Не помню. И это уже настораживает.
Он делает вид, что не замечает моего напряжения, наклоняется ближе, словно хочет создать иллюзию доверительности.