Маски лицедея (СИ)

Раздался второй звонок.
— Ладно, потом поговорим, — сказал один из мужчин, доставая из кармана бинокль. — Сейчас начнётся. Говорят, очень прогрессивная пьеса. Вот и проверим.
— Тебе лишь бы проверять, Ваня, — сказала его жена, вздохнув. — Хоть бы раз просто насладился зрелищем.
— Работа такая, — строго ответил мужик.
И тут я вспомнил. Был он в досье, точно был. Только без бороды и с причёской другой.
Иван Сорочинский, министр просвещения.
В этот момент снова зазвенело, и свет начал быстро гаснуть. Послышалась тихая музыка. Спустя несколько секунд к ней присоединилось пение. Свет озарил сцену, на которой были декорации старого дома с портретами натуралистов на стенах и большим круглым столом, за которым перелистывал страницы мужчина в домашнем халате. На лице у него была белая маска с угрюмым и недовольным выражением лица.
В сюжет я особо не вдумывался. Как и не вслушивался в диалоги. Новаторская пьеса перестала меня интересовать, как только я понял, что сижу в ложе со знакомыми Феликса. Это было гораздо любопытней и важнее. Так что я просто ждал антракта и параллельно думал о том, о сём. Постепенно мысли вернулись к прошлому, которое я недавно вспоминал.
К смери отца.
Не скажу, что это далось мне легко, и что я не переживал после. Ещё как. И боялся. Но обошлось. План сработал чётко, как задумывалось. Один из немногих случаев, когда всё прошло идеально.
Но я потом не одну ночь не мог сомкнуть глаз. А через пару лет прочитал мифы Древней Греции. И оказалось, что я не один был такой. Боги убивали своих отцов, чтобы занять их место. Этакое символическое обретение себя. Потом я нашёл ещё много других историй, подобных этим. Меня это немного успокоило. Пока я не запретил себе вспоминать о прошлом. И вот Дарья Беркутова пробудила его.
Аплодисменты вернули меня в реальность. Наступил антракт.
— Ну, как тебе? — спросил второй мужчина Сорочинского. — Пойдёт?
Тот поморщился, презрительно махнул рукой.
— Старьё! Эта пьеса так провоняла нафталином, что даже дурацкие маски её не спасут.
— Но ты сам её одобрил. И зрителям нравится. Некоторые даже встали.
— Я знал, что так получится. Потому и одобрил. Но одно дело вкусы толпы, и совсем другое — твой собственный. Ничего, на этот сезон хватит. А потом поставят что-нибудь другое. Надеюсь, действительно современное. Одной классикой сыт не будешь. Надо злободневное делать. А тебе как, Феликс? — обратился он ко мне.
— Ерунда, — ответил я, не раздумывая. Тем более, что понятия не имел, о чём была пьеса. Вроде, какой-то мрачняк. — Долго не протянет. Нужен оптимизм, а не вот это вот всё.
Сорочинский кивнул.
— Золотые слова. Ладно, мы видели достаточно. Пойдём.
На свой счёт я это не принял. И правильно, потому что со мной стали прощаться.
— Увидимся завтра, Феликс.
— Увидимся, — кивнул я.
Ложа опустела, и второе отделение я досматривал в одиночестве. Ну, как досматривал — размышлял о ближайшем будущем и своих действиях.
Наконец, тягомотина закончилась, и я поехал домой, не дожидаясь, пока зрители прекратят бурные овации. Комиссар просвещения был прав: присутствующие были в восторге.
Дома я поужинал и завалился спать. Утро вечера мудренее, а мне предстояло на следующий день присутствовать на совещании, где будет куча народа, работавшего с Сырмяжским. Лучше иметь свежую голову.
На службу я отправился, позавтракав омлетом и выпив крепкого кофе с весьма недурственным сыром.
На входе всех проверяли. Исключения не делались ни для кого. Пройдя контроль, я отправился в конференц-зал, где был вчера. Когда вошёл, больше половины мест уже была занята. Меня приветствовали. Кто-то с улыбкой, как хорошего приятеля, кто-то подчёркнуто по-деловому. Я мысленно делал заметки, с кем у Сырмяжского какие отношения.
— Товарищи, пять минут, — объявил вдруг Сорочинский. — Предлагаю готовиться.
Все начали доставать блокноты и ручки. Видимо, на совещаниях полагалось записывать.
Я взглянул на портрет Юматова. Снова отодвинется, и мы увидим только изображение председателя, или вождь почтит нас личным присутствием?
 
Шторы вдруг пришли в движение: задвинулись, скрывая окна, и зал погрузился на пару секунд во тьму — пока не зажглась люстра на потолке.
В тот же миг дверь распахнулась, и вошёл Юматов.
  
Глава 6
 
Одет вождь местного пролетариата был в серый, наглухо застёгнутый френч, чёрные брюки и лакированные ботинки. И очень походил на собственные портреты, развешанные по городу. Под мышкой он держал кожаную папку. Кивнув присутствующим, занял место во главе овального стола.
— Приветствую, товарищи. Рад, что все смогли присутствовать. Сегодня у нас несколько вопросов на повестке. Предлагаю начать с главного, — он сделал паузу, обведя собравшихся взглядом. — Разумеется, это отношения с Камнегорском. Как вам известно — не будем ходить вокруг да около — мы пытались устранить тамошнего царька. Увы, безуспешно. Насколько я понял из докладов, сделанных нашими товарищами, участвовавшими в операции, помешал Мяснику некий маркиз Скуратов. Я ознакомился с данными разведки, касающимися его личности, и так понял, что это какой-то подросток. Школьник. Трудно поверить, но именно он ликвидировал Мясника, нарушив наши планы. Признаться, я в замешательстве, — Юматов сделал новую паузу, но никто не изъявил желания высказаться, и он продолжил: — Фигура, в некотором роде, замечательная. Остался сиротой после набега гулей, возродил свои территории, восстановил армию, разделался с ордой и теперь считается в Камнегорске чуть ли не национальным героем. У нас с ним уже были некоторое проблемы, как мне сообщили. Кроме того, говорят, будто Скуратов пользуется особым расположением царя. И есть основания считать, что выполняет для него грязную работу. Если конкретно — устраняет неугодных аристократов. Вдобавок служил в Тайной Канцелярии и, вроде как, сыграл немалую роль в разгроме нашей агентурной сети. В общем, несмотря на возраст, парень тот ещё проныра и карьерист. Безжалостен, решителен, хитёр. Какие будут предложения, товарищи?
Один из министров поднял руку. Юматов кивнул.
— Можно организовать его убийство, полагаю, — проговорил функционер. — Если он для нас так опасен.
— Убить? — приподнял брови Юматов. — Вы с ума сошли, Сергей Викторович?
Тот, к кому он обратился, смущённо кашлянул.
— Виноват. Поспешил.
— Вот уж, и правда, — кивнул Юматов. — Такого кадра не устранять нужно, а использовать. Вы ведь слышали, как я сказал, что юноша очень честолюбив. Ему пришлось восстанавливать род с нуля. Он был один. И добился очень многого за короткий срок. И уверен, это не предел его мечтаний. Или, вернее сказать, планов. Потому что, как я понимаю, Скуратов больше продумывает, чем полагается на удачу. Хотя нельзя не заметить, что ему жутко везёт.
— Что же вы предлагаете, товарищ Юматов? — спросил начальник КГБ, которого я идентифицировал по фотографии. — Завербовать его?
— Не в прямом смысле. Уверен, что Скуратов не согласится работать на нас. Во-первых, осторожен, во-вторых, ему это не нужно. Парень хочет власти в той политической парадигме, в которой существует. Смена формы правления его не заинтересует.
— Значит, использовать вслепую?
Юматов кивнул.
— Именно. Пообещать поддержку и оказывать её. Пока не наступит момент, когда парень сделает своё дело и перестанет быть нам нужен.
— Мне подготовить эту операцию? — спросил начальник КГБ.
— Будьте любезны, Юрий Семёнович. Посулите ему… ну, не знаю… что он станет императором. Думаю, это окажется созвучно его амбициям. Только надо решить, от лица каких сил мы будем действовать. Легенда должна быть убедительной. Он наверняка устроит проверку.
— Хорошо, товарищ Юматов, — глава КГБ сделал у себя пометку. — Я этим займусь. Правда, из-за разрыва дипотношений возникнут проблемы с передачей инструкций. Полагаю, перелёты между Старгородом и Камнегорском на ближайшее время прекратятся.