Подпоручик из Варшавы (СИ)
Подпоручик из Варшавы
От автора. Почему я решил вообще написать это произведение или почему я становлюсь графоманом
Так получилось, что я вырос не только на советском кино, но и на фильмах производства стран Варшавского Договора. Конечно, советские "В бой идут одни старики", "Командир счастливой "Щуки", "Батальоны просят огня", Киноэпопеи Юрия Озерова, "А зори здесь тихие" - это шикарные картины. Но мной был просмотрен и ряд польских кинокартин, начиная с 4 танкистов и их собаки, продолжая "Красной Рябиной" и далеко не заканчиваясь "Вестерплатте"... Пожалуй, после просмотра в детстве именно этих фильмов и сериалов я узнал о том, что поляки воевали.
Годы шли. Я рос. Начал интересоваться огнестрельным оружием и историей Великой Отечественной Войны, биографиями своих предков. Конечно же смотрел фильмы по телевизору о той кровавой войне, и, мой неокрепший детский мозг верил в чепуху, которую вещали на нас с экранов телевизора. Я начал верить, что войну выиграл "штрафбат", что слово "чекист" - оказывается синонимом словам отморозок, убийца, насильник. Я начал верить, что обязательно все советские офицеры бухали по-черному, слали солдат на убой, повинуясь знаменитой фразе - "бабы еще нарожают". Каково же было мое удивление, что при прочтении ряда мемуаров простых советских солдат и офицеров все оказалось совсем не так?
Конечно, к этому времени я подрос, но некая зашоренность во взглядах осталась. Я стал искать информацию, копаться в интернете, и, вскоре, постепенно мои глаза начали открываться. Оказалось, что далеко не вся армия у нас прошла через пресловутые штрафные батальоны и штрафные роты, что не за каждым красноармейцем стоял чекист с пистолетом ТТ, готовый расстрелять каждого, кто в бою растеряется и слишком медленно пойдет в атаку. Оказалось, что заградотряды далеко не всегда состояли из частей НКВД и помимо расстрелов дезертиров они также участвовали в боях, ловили диверсантов и полицаев, возвращали в строй потерявшихся солдат - делали опасную, грязную, но нужную работу.
А потом я представил, что если мы так относимся к событиям, произошедшим с нашим народом, о котором, как казалось, мы знали достаточно много, то как мы относимся к другим народам? Те же поляки (не буду сейчас рассматривать их шакальную политику во время судетского кризиса) первыми (если исключить испанский и советский народ в годы Гражданской Войны в Испании 1936-1939 годов) столкнулись с Вермахтом, и, как оказалось, нанесли весьма ощутимый урон! И это несмотря на фактическое предательство народа военным и политическим руководством страны, которое через несколько дней после начала войны сбежало из Польши!
Но несмотря на это самое предательство, многие польские солдаты и офицеры честно сражались против гитлеровцев! Именно о них будет это произведение, а также о нашем современнике, которому пришлось встать в один строй с теми, кого он сам считал совсем недавно считал не то что бы врагами, но к кому относился с изрядной долей скептицизма.
Спасибо что прочитали этот крик души. А теперь немного о планах!
Со временем планирую охватить не только "польскую кампанию вермахта", но и советско-финляндскую, а также Великую Отечественную Войну от самого начала и до победного конца, но это только, если найдется хотя бы один человек, который будет следить и читать.
Спасибо за внимание!
Пролог
Пробуждение выдалось на редкость паршивым - мало того, что ломило, казалось, каждую косточку моего тела, так еще и во рту было такое ощущение, будто там гадило целое семейство котов, причем, похоже, не первый день.
Еще и на душе кошки скребут, да и вообще, есть какое-то дурное предчувствие, что что-то идет совсем не так, как должно.
С трудом открыв глаза (стоит сказать, что получилось это далеко не с первого, и даже не со второго раза), я обнаружил совсем незнакомый мне потолок! Да, именно, что незнакомый! Он был набело оштукатурен, а посередине висела причудливой формы лампа, с какими-то непонятными висюльками по краям.
Понимая, что в моей квартире, которую мы напару снимали вместе с одногруппником - Мишкой Забородским - потолок совсем другой, натяжной, да люстра проще, всего с тремя энергосберегающими лампочками, а тут же их было чуть не десять штук, причем, были они не привычными в двадцать первом веке уже энергосберегающими, а обычными, хорошо знакомыми по детству, обычным лампам накаливания.
Предчувствуя, что в ближайшем будущем меня ожидает что-то совсем неприятное, я повернул голову и увидел достаточно неожиданную для себя картину. Вернее, окно-то увидеть было вполне ожидаемо, а вот то, что рама у стекла была не из используемого повсеместно пластика, а из обычного дерева, меня немного напрягло.
Еще больше удивило увиденное за окном: широкая не то улица, не то проспект, покрытый брусчаткой, по которой на небольшой скорости проползла заурядного вида машина. Это была легковушка, причем, судя по виду, не самого высокого класса, окрашенная в черный цвет. Но удивил меня не сам факт появления автомобиля, а его внешний вид - передо мной проехал настоящий музейный экспонат. Я примерно такой видел в музее и в старых фильмах.
С трудом справившись с подкатившим к горлу комом, я повернул голову в другую сторону. Взгляд сразу же наткнулся на аккуратный журнальный столик, на котором в нескольких разнокалиберных тарелках была разложены закуска: сыр, краковская колбаса и нарезанный большими кусками белый хлеб. Тут же обнаружилась коньячная рюмка, и, початая бутылка этого благородного напитка, рядом со столиком, лежали еще две бутылки, но уже пустые, одна из них, судя по надписи "SOPLICA" , оказалась из-под водки, а вторая, без этикетки - из-под коньяка.
Непреодолимо захотелось выпить.
Решив не церемониться, хватаю початую бутылку и делаю небольшой глоток. Крепкий алкогольный напиток легко проходит, разносятся тепло по организму. Через секунду становится хорошо. Чтобы не захмелеть, хватаю со стола кусок хлеба, кладу на него кусок колбасы и сыра, и, быстро работая челюстями, поглощаю получившийся бутерброд, продолжая глазеть вокруг. Я оказался в большой комнате, с массивными окнами, оказавшийся кабинетом, возле стены стоял массивный стол, накрытый зеленой материей. На столе, в виде причудливой конструкции стояла чернильница и несколько перьевых ручек, лежали несколько кожаных папок, массивная настольная лампа.
Чтобы понять, где я всё-таки нахожусь, принимаю волевое решение обследовать стол на предмет каких-нибудь подсказок. Сказано - сделано! Встав с третьей попытки, и, поглотив четыре бутерброда, я, наконец оказался возле стола.
Первым, что бросилось мне в глаза, оказалась разорванная на четыре части цветная фотография, на которой была изображена достаточно миловидная девушка лет восемнадцати-девятнадцати, одетая в ярко- красное вечерние платье, плечи которой украшают длинные, ярко-золотистого оттенка волосы, сложенные в причудливую прическу. Тут же оказался и скомканный лист белой бумаги. Развернув ее, я увидел аккуратный женский почерк. Вот только прочесть сразу не смог, отчего закрыл глаза, и, открыв их снова, по-настоящему удивился - язык, который я изначально определил как польский, остался на месте, а под ним, мелким шрифтом, печатными буквами был написан текст на родном мне, русском языке:
"Здравствуй, Януш!
Собравшись с силами, пишу тебе письмо в прозе - душевных сил на написание стихов больше не осталось. Все свои силы я потратила на то, чтобы остановить слезы, которые я пролила по твоей вине.
Сегодня, наконец, я решила поставить точку в наших непростых отношениях.
Все что было между нами - прошло! Нет больше чувств, которые пылали раньше, ни уважения друг к другу, ни заботы, ни понимания. Ты все время торчишь на своей службе, и пропах бензином от своих чертовых танков! Ты променял меня на какую-то бездушную груду железа! Ты стал чужим для меня!