Милая маленькая игрушка (ЛП)

Затем я отхожу, оставляя Уитни связанной, пока я засовываю свой член обратно в джинсы и снова застегиваю их. Я оставляю ее связанной в неудобном положении, пока я беру свой ремень и продеваю его в петли, наслаждаясь видом ее хорошо используемых отверстий, выставленных напоказ. Когда я наконец снимаю с нее кляп и развязываю ее, она опускается на пол, ее ноги, кажется, не в состоянии ее удержать.
Через несколько минут, пока она сидит молча и смотрит, как я одеваюсь, я протягиваю ей руку, чтобы помочь ей встать. Она принимает ее, не говоря ни слова, и неуверенно поднимается, ее глаза настороженно встречаются с моими. Почему-то ее молчание кажется мне более неприятным, чем ее откровенные замечания ранее, но я не решаюсь начать общение после того интенсивного урока, который я ей только что преподал.
Возможно, я слишком ее загонял. Но она так и не использовала стоп-слово или стоп-сигнал, чтобы сказать мне остановиться. Теперь я думаю, не забыла ли она, что оно всегда под рукой, если ей понадобится. Как бы я ни был настойчив, я на самом деле не хочу причинять боль Уитни. Этот день просто полон ситуаций, угрожающих высвободить опасные эмоции, которые я запер давно.
Сейчас не время пытаться честно общаться. Вместо того, чтобы копаться в нашей сегодняшней сцене, я думаю, что лучше пойти домой. Обычно, когда я еду к ней, я ночую у нее в квартире. Но сейчас мне нужно пространство, чтобы прочистить голову и обдумать день.
Уитни не останавливает меня, когда я собираю вещи и направляюсь к двери, не говоря больше ни слова.
16
УИТНИ
В свой первый день в колледже я, похоже, не могу сосредоточиться на том, что меня окружает. Я шла сюда на автомате, едва замечая, как летит время, пока я внезапно не оказалась у подножия танцевального корпуса Роузхилл, где вот-вот должен был начаться урок. Я направилась в отведенную для занятий хореографией аудиторию профессора Мориари, но все равно мои мысли застревали на Илье и наших совместных выходных.
Я не совсем понимаю, как мне быть после того, как он проявил агрессию из-за своей сестры. Я просто пыталась помочь Илье расслабиться, но чем больше я думаю о своих последних словах перед тем, как он закрылся и наказал меня за то, что я сказала слишком много, тем больше я понимаю, что слово «любовь» действительно его зацепило.
Он был агрессивнее обычного, больше сосредоточен на наказании. У меня до сих пор остались полосы на заднице, доказывающие это, а он никогда раньше не оставлял на мне следов, за исключением одного или двух скрытых засосов. Несмотря на интенсивность нашего секса и мое наказание, это меня возбуждало. Очень сильно. Не знаю, было ли это отчасти связано с тем, что я так долго воздерживалась, пока его не было. Это могло бы объяснить часть его накопившегося разочарования, но даже после того, как мы закончили, он все еще казался злым, намереваясь преподать мне урок.
Если честно, это не было похоже на игру. Было больнее, чем обычно, и казалось, что он на самом деле вымещает на мне свою злость. Возможно, так поступают мужчины Братвы, потому что они не могут вымещать свою злость на своих сестрах. Это часть роли, которую он ожидает от меня? Я не совсем понимаю, что делать с этой возможностью, хотя это единственный раз, когда это возникло за год нашей совместной жизни.
Обычно мне нравятся все разные стороны Ильи. Он показал мне так много способов развлечься, все сцены сохраняют свежесть и интерес, секс всегда был сосредоточен на моем удовольствии. Но на этот раз, хотя он явно перешел в свою роль Домина, это было почти так, как будто он действительно имел в виду, когда сказал, что я перешла черту.
С трудом сглотнув, я вспоминаю выражение его лица, когда он говорил о Бьянке. Я должна признать, что то, что я увидела, как он обеспокоен своей сестрой, что-то во мне зацепило. Это вызвало во мне эмоции, которые я не должна испытывать к Илье как к моему работодателю. Он явно заботится о Бьянке, и эта уязвимость заставила меня заботиться о нем больше, чем я хотела бы признать. Это открыло мое сердце и заставило меня заботиться о его беспокойстве, его защитной силе.
  
— Привет, Уитни! Как прошли летние каникулы? — Спрашивает Пейдж, когда я вхожу в танцевальный класс и рассеянно выхожу из своих армейских ботинок, чтобы надеть танцевальные тапочки.
— О, привет, Пейдж. Неплохо. В основном была занята. Как прошло твое? — Взяв себя в руки, я молча напоминаю себе, что у нас с Ильей всего лишь контракт, а не любовь. Может, он был прав. Я действительно перешла эту черту более определенно, чем я думала.
Заставив себя обратить внимание на радостную болтовню Пейдж о ее летних путешествиях, я выбрасываю Илью из головы. Мы направляемся к коврикам и начинаем растягиваться, разогревая мышцы для изнурительной тренировки, которая, я уверена, вот-вот начнется.
— …было так жарко, что я не могла проводить на пляже больше нескольких часов за раз. Честно говоря, я проводила большую часть своих дней, путешествуя на поезде в Париж, чтобы ходить по магазинам вдоль Елисейских полей… — хлынул поток информации от Пейдж, и мой мозг изо всех сил старался включиться.
Но мысли, которые она заменяет своей типичной болтовней, заставляют мою кожу гореть. Воспоминание о том, как Илья массировал мою ноющую задницу, раздвигал ее и подстрекал меня кончить без его помощи… так и вклиниваются, и я вздрагиваю, когда мое нутро напрягается, а моя обнаженная плоть покалывает от воспоминаний. Я снова выбрасываю Илью из головы и возвращаюсь к истории Пейдж как раз вовремя, чтобы понять, что мы перешли к ее отдыху в Италии.
— Венеция потрясающа — говорит Пейдж, наклоняясь, чтобы потянуться. — Но у них есть паста, которая меня просто напугала. Они используют чернила кальмара в качестве соуса, поэтому все блюдо черное. К счастью, мои родители полностью согласны с планом питания моего тренера, так что я все равно не смогла ее есть. Никаких углеводов для меня.
— Сколько ты там была? — Спрашиваю я, изо всех сил стараясь казаться, что мне не все равно. Хотя, если бы я пролетела полмира, чтобы познакомиться с Венецией, я бы попробовала пасту с чернилами кальмара, и будь проклята диета танцора.
— В Венеции или Европе? — Спрашивает Пейдж, убирая свои обесцвеченные волосы в тугой хвост, ее глаза вспыхивают подозрением, которое говорит мне, что это, вероятно, глупый вопрос, который я бы поняла, если бы слушала.
О, черт. Она, возможно, просто застала меня за мечтаниями посреди ее рассказа.
— И то, и другое?
— Ну, в основном мы провели лето в летнем доме моих родителей в Ницце. Но неделю мы провели в Венеции.
Кажется, ее не слишком волнует, что я не обращаю внимания, потому что она продолжает свой рассказ, не говоря больше ни слова по теме. Вот тогда я замечаю застенчивую блондинку, которая потягивается в дальнем углу комнаты, подальше от всех остальных. У нее красивое лицо, тонкие черты лица, темно-синие глаза, в которых глубокая печаль. Но это не то, что действительно привлекает мое внимание. Я узнаю потертую одежду, поношенные танцевальные туфли, которые она, вероятно, носила с девятого класса или даже раньше, в зависимости от того, насколько выросли ее ноги.
Чувство товарищества немедленно вспыхивает в моей груди, когда я понимаю, что эта новая девушка из бедного района города, как и я. Но я не хочу пугать девушку, набрасываясь на нее. Она выглядит так, словно вот-вот сбежит из университета, поэтому я жду, чтобы представиться. Не нужно пугать бедную девочку, когда у нее не было ни минуты на акклиматизацию. А мне говорили, что иногда я могу быть немного чересчур. Близняшки позаботились, чтобы я это знала.
— А как насчет тебя? Ты готова к началу учебы? — Нажимает Пейдж, заставляя меня снова сосредоточиться.
Я на мгновение запинаюсь, а затем говорю первое, что приходит мне в голову.
— Я очень рада, что в этом семестре буду в классе профессора Мориари.