Слон императора

Я смотрел, как он распахнул дверь, забрался в клетку, запер дверь за собой, подошел к медведю и нагнулся, чтобы осмотреть его. Моди открыл глаза, поднял голову и позволил Вало счистить сажу с его меха.
Пораженный до глубины души, я отвернулся, а на обратном пути в лагерь мне пришло в голову, что события вчерашнего вечера должны напомнить мне о том, что я склонен к необоснованным предположениям. Ведь я решил, что на несчастного пьяницу напал Мади, потому что его имя означало «яростный». Но я ошибся. Руку возчику покалечил Моди. И такую же ошибку я допустил, решив, что за покушением на меня в Каупанге стоит Редвальд. Если впредь кто-нибудь попытается сделать мне что-нибудь дурное или повредить нашему посольству, нужно будет как следует раскинуть мозгами, подождать, пока улики не сложатся в цельную картину, а не решать сгоряча, что виноват в этом первый, кто попадется на глаза. Впрочем, в одном я был непоколебимо уверен: мои трудности еще далеко не окончились.
К середине утра мы погрузили все наши припасы и снаряжение, кречетов в клетках и пятерку белых собак в еще две лодки. Затем вновь нанятые лодочники оттолкнули длинными деревянными веслами наши неуклюжие суда от берега, и мы неторопливо поплыли по гладкой поверхности реки. Паромщики – двое на носу и двое на корме – вложили весла в короткие рогульки-уключины и принялись медленно, лениво грести, стоя лицом вперед. Лодки еле-еле продвигались вперед. Мы с Аврамом сидели в переднем суденышке, где находились припасы, и то и дело оглядывались на нашу маленькую флотилию. Следом за нами плыл Вало с белыми медведями, а за ним – клетка с туром в сопровождении Озрика. Замыкала строй еще одна лодка, со снаряжением. Все три посудины сидели в воде очень низко, а сдвоенная лодка под тяжестью тура и его клетки осела так глубоко, что ее почти не было видно. Казалось, что огромный зверь стоит прямо на поверхности воды, чуть ли не касавшейся его копыт.
Внезапно лодка попала в невидимый водоворот и начала медленно разворачиваться. Но лодочники легко выправили курс и направили судно на середину реки. Оба берега были крутыми и густо поросли кустарником, и в случае чего пристать было бы негде. Было ясно, что теперь у нас уже не было возможности уйти с реки. Приходилось двигаться туда, куда она несла нас. Окончательное решение о том, продолжать ли путь по суше или плыть рекой, Аврам предоставил мне. Если я ошибся, винить мне будет некого, кроме самого себя.
Неподвижно стоявшая впереди на отмели цапля, не шевелясь, следила за нами взглядом. Мы приближались так медленно, что птица не видела в нас опасности, и, когда мы проплывали мимо, она лишь повернула голову с клювом-копьем.
– Мы движемся медленнее, чем шли бы пешком, – пожаловался я Авраму.
– Как только появится течение, поплывем быстрее, – заверил он меня.
Река впереди поворачивала налево, и некоторое время мы не видели, что ждет нас дальше. Пройдя излучину, мы миновали устье ручья. Скорость нашего продвижения чуть заметно увеличилась, но силы притока хватило лишь на несколько ярдов. Не будь я так удручен прискорбной медлительностью плавания, я, пожалуй, наслаждался бы покоем разворачивавшихся вокруг пейзажей. Впереди плескалась в воде большая стая диких уток с голубыми клювами и кончиками крыльев, красивыми пестрыми грудками и заметными белыми полосками прямо под глазами. Они не торопясь, лениво расплылись в стороны, чтобы не попасть под мерно опускавшиеся в воду весла, пропустили нас и, когда караван миновал их, снова собрались в кучку и вернулись к прерванному было кормлению. Чуть ли не на расстоянии вытянутой руки негромко плеснуло, и по воде разбежалась рябь, и, прежде чем рыба длиной с мою руку ушла в глубину, я успел заметить плавник и зеленую, с бронзовым отливом, спину. Высоко над нашими головами пролетели четверо поразительно белых на фоне серого неба лебедей. Они следовали вдоль реки, и шум их крыльев так быстро настиг нас, а потом столь же быстро стих, что я невольно почувствовал, будто наши лодки стоят тут на якоре. Откуда-то издалека донесся продолжительный раскат грома…
 
Часы тянулись невыносимо медленно. Всю вторую половину дня наша маленькая флотилия тащилась по реке со скоростью улитки. В отличие от относительно прямой сухопутной дороги река петляла самым причудливым образом. Там, где деревья спускались к самой реке, лодочникам приходилось прижиматься к другому берегу, чтобы не наткнуться на ветки, опускавшиеся низко над водой. Это еще больше удлиняло путь. Мы не имели никакого представления о том, что ждет нас за каждым следующим поворотом, и порой я обнаруживал, что мы плыли не на юг, а, напротив, на север. Я не был уверен, что за четыре часа плавания мы прошли столько же миль, сколько могли бы пройти по суше.
Не успел я подумать, что хуже уже быть не может, как что-то негромко проскребло по дну нашей лодки. Мы находились на самой середине реки и плыли так медленно, что я не сразу сообразил, что мы совсем остановились. Наша лодка зацепилась за мель.
Лодочники принялись махать плывшим сзади товарищам, извещая их о случившемся, чтобы и те не наткнулись на подводное препятствие.
Их предводитель, коренастый приземистый человек в широкополой соломенной шляпе, был совершенно невозмутим и неторопливо закатывал рукава, демонстрируя мускулистые предплечья, густо поросшие черным волосом. Потом он взял длинный шест и принялся прощупывать дно. Я решил было, что он искал место поглубже, по которому можно было бы провести лодку в обход мели, но оказалось, что ему требовался лишь более или менее твердый участок, чтобы упереться. Вчетвером – он и три его товарища – лодочники навалились на шесты, и вскоре наша лодка неохотно подалась назад, на более глубокое место. Затем, не говоря ни слова ни мне, ни Авраму, они направили ее к остальным, которые уже притулились к берегу. Наша лодка глубоко вошла носом в камыши. Один из гребцов перепрыгнул на берег и крепко обмотал причальный канат вокруг ствола молодого деревца.
Я совсем растерялся и спросил лодочника:
– Ты не хочешь попытаться обойти мель?
Он тупо взглянул на меня, и Аврам перевел мой вопрос на язык, который был понятен мне лишь отчасти.
– Он говорит только по-бургундски, – объяснил мне драгоман, выслушав ответ лодочника. – Уверяет, что лучше переночевать здесь. Безопаснее будет.
Я посмотрел по сторонам. Река пролегала через совершенно нетронутый лес. По обоим берегам возвышались могучие деревья, покрытые густой летней листвой. Не было слышно ни движения, ни звука – вообще никаких признаков жизни. Даже листья не шевелились в неподвижном вязком воздухе. Я не мог не задуматься о том, почему лодочник говорит о безопасности, когда вокруг так мирно.
– Скажи ему, пожалуйста, что я недоволен тем, как мы сегодня двигались. И спроси, далеко ли он рассчитывает проплыть завтра. Я боюсь, что у нас кончится корм для животных, – попросил я переводчика.
Последовал еще один непродолжительный обмен репликами, и Аврам сообщил, что лодочник завтра рассчитывает проплыть хорошую часть пути и добраться до города, где можно будет приобрести корм.
Я скрепя сердце принял его слова и стал ждать, когда же лодочники сойдут на берег и примутся разбивать лагерь, но так ничего и не дождался. Вместо этого они затащили все четыре суденышка глубоко в камыши – так, что те почти касались тупыми носами берега, – и, подтянув их поближе друг к другу, связали между собой дополнительными веревками. Судя по всему, они так и собирались ночевать в лодках.
Вало накормил животных из наших припасов, а повар Аврама забросил удочку с кормы нашей лодки и выловил несколько крупных рыбин с серебристо-золотой чешуей. Ему одному лодочники позволили сойти на берег, развести там костер и пожарить рыбу. Когда же пища была готова, главный лодочник настоятельно попросил повара вернуться в лодку. Вечерние тени удлинялись, и я снова и снова спрашивал себя, почему же они не позволили нам ночевать на сухом берегу и что опасного может быть в этом девственном лесу.