Закон оружия
– Разрази меня гром! – воскликнул вдруг факельщик. – Пусть Низшие прямо сейчас уволокут мою душу под землю, если это не тот же самый прохвост, которого мы упустили вчерашней ночью!
– Точно, он, – удивленно протянул второй стражник. – Похоже, выперли его из дома с фонарем, и теперь ему не миновать петли…
Насквозь промокшая рубаха облепила тело Лиса, словно саван мертвеца, вылезшего из полузатопленной могилы. Парня начало не на шутку трясти – нервная дрожь от пережитого и ночной холод сделали свое дело. Осколки зубов стучали друг о друга, и унять эту дрожь не было никакой возможности.
– Что это с ним? – немного испуганно спросил стражник.
– Демоны его изнутри мучают, – пояснил факельщик, отвешивая Лису тяжелый удар кулаком в живот, от которого парень согнулся в три погибели и снова рухнул в лужу. – Это тебе за то, что убежал, – прошипел стражник. – А это – за то, что нам начальник стражи из-за тебя по два талера из недельного жалованья высчитал.
Новый удар – на этот раз кованым сапогом в лицо – заставил Лиса разогнуться, хватанув при этом раскрытым ртом грязи из лужи. Вонючая жижа хлынула в легкие, и парень зашелся в надрывном кашле. Факельщик, ярясь все больше, замахнулся для нового удара, но напарник остановил его.
– Хватит, Крос, – сказал он. – Ты забьешь его насмерть, а за труп беглого преступника никто не даст нам награды.
– Тоже верно, – с сожалением проговорил стражник, переводя дух: не такое уж это простое дело – лупить преступников в полном пехотном доспехе. – Хватай его за одну руку, я возьму за другую – и потащили.
– Ну вот, если б ты его не бил, глядишь, он пошел бы сам, – вздохнул второй стражник.
– Вряд ли, – качнул тяжелым шлемом факельщик. – За этот год я уже третий раз подбираю беглых преступников неподалеку от дома с разбитым фонарем, и все в похожем состоянии. Не знаю, что там творится и почему городской страже запрещено переступать его порог, но по мне, стоило бы перевернуть этот домишко вверх дном.
– Это еще почему? – удивился второй стражник, пыхтя и отдуваясь – волочь безвольное тело по земле труд не из легких, даже если это тело подростка.
– Потому, что лишать языка беглых преступников имеет право только городской палач по приговору суда. Видел, как хрипел этот парень, да и морда у него вся в кровище. Я уверен, что у него тоже нет языка, и его выдрали ему в том самом доме. А кому нужно такое, кроме как слугам Низших, проводящим запретные обряды?
Второй стражник ничего не ответил. Его напарник, отличавшийся крутым норовом, сейчас говорил страшные вещи, за которые вполне сам мог лишиться языка. И составлять компанию говорливому товарищу в столь неприятном деле у стражника не было ни малейшего желания.
* * *Он пришел в себя от тряски. Болтало настолько сильно, что измученному сознанию не оставалось ничего другого, как вынырнуть из спасительного беспамятства. Желудок, переполненный кровью, грязью и дождевой водой, настойчиво требовал очистки, и Лис, перегнувшись пополам, опорожнил его, при этом неслабо ткнувшись лицом во что-то твердое, пахнущее сырым деревом и засохшим дерьмом.
– Ну вот, – огорченно сказал кто-то рядом. – Так и знал, что в последний путь придется отправляться по щиколотку в блевотине.
Наконец желудок перестал сокращаться в болезненных спазмах, и Лис понял, что он стоит на коленях, упершись лбом в трясущийся деревянный пол. Судя по тому, как недовольно храпели лошади где-то впереди, его везли на старой, раздолбанной телеге. А еще он не чувствовал рук. Неужели и их тоже отрубили?
Парень сделал над собой усилие, разогнулся в пояснице, разлепил веки и осмотрелся.
Он не ошибся. Его действительно везли куда-то, словно вязанку хвороста, грубо брошенную в старый, рассохшийся, грубо сколоченный гроб на колесах, по которому давно печка плачет. Мысль насчет хвороста пришла Лису в голову, как только он обнаружил, что его руки туго стянуты за спиной ремнями. Помимо этого, обе ноги парня были плотно обхвачены железными обручами грубой ковки. В борт телеги была вделана мощная скоба, соединенная с ножными кандалами двумя короткими и толстыми цепями.
Справа от Лиса валялся связанный по рукам и ногам грузный мужик, с виду весен сорока от роду. То ли спал, то ли был без сознания. От каждого толчка телеги его мясистое тело колыхалось, словно куча студня.
Напротив Лиса, прислонившись спиной к противоположному борту телеги, сидел тощий дед в драном, грязном рубище, так же, как и Лис, со связанными за спиной руками и кандалами на ногах. Тело несчастного покрывали многочисленные рубцы и ожоги – не иначе, следы жестоких пыток. Спутанная борода старика, достававшая ему до пупа, мерно колыхалась в такт покачиваниям телеги – похоже, сидевший на козлах возница твердо вознамерился пересчитать колесами все ямы и выбоины дороги. Лис почувствовал, что еще немного, и его пустой желудок попытается вывернуться наружу, как карман нищего, пытающегося разыскать в своем тряпье завалявшуюся монетку.
– Потерпи, парень, – сказал дед. – Скоро приедем, и тогда все твои мучения разом закончатся.
Лис не совсем понял, о чем это говорит старик, но зато сумел рассмотреть за высоким бортом чей-то мерно покачивающийся вверх-вниз начищенный до блеска шлем со значком городской стражи. И еще один, чуть левее…
– Нехилый эскорт для двух бродяг и одного торгаша, правда, – усмехнулся щербатым ртом старик. – Дюжина всадников конной стражи, два сержанта, два арбалетчика, целый рыцарь во главе процессии и – подумать только – рядом с тем рыцарем самый настоящий боевой маг Сенситов!
Уловив в глазах Лиса немой вопрос, старик усмехнулся снова.
– Преступников не принято казнить в черте города, только дворяне удостаиваются такой чести. Мы же люди простые, немудрящие. Вывезут за ворота, приговор зачтут – и будем мы болтаться в петле, словно освежеванные бараньи туши, воронам на радость.
Перед глазами Лиса мгновенно нарисовалась страшная картина возле городских ворот – качающиеся на ветру трупы повешенных, которые жадно клюют черные, жадные птицы, выдирая из некогда живых людей куски протухшего мяса.
Парень облегченно вздохнул: наконец-то закончатся его мучения. И попытался улыбнуться в ответ. Получилось у него это неважно. Тут же лопнула корка, стянувшая разбитые, обожженные губы, и Лис невольно замычал от боли.
– Язык вырвали, – скользнув по лицу парня внимательным взглядом, понимающе кивнул дед. – Гильдия ночных убийц, будь она неладна. Вот ведь незадача, и не познакомишься теперь с будущим товарищем по помойке. Нам же в одной яме лежать на городской свалке. Меня, кстати, Итаном Тестомесом звать. Такие дела… А этих ночных убийц я б своими руками передушил. Вербуют деревенских дурачков вроде тебя, выдирают языки, как и всем своим воинам-исполнителям, а потом подкидывают городской страже. Думаю, у них договор с городскими властями. Те отчитываются перед графом о борьбе с преступностью, а гильдия им денежки отстегивает. И всем хорошо. Кроме таких, как ты, конечно.
Лис прикусил кровоточащую губу – и невольно застонал от боли, как физической, так и душевной. Ну да, размечтался, в рыцари его посвятят, как же. Чтобы деревенщину, только-только пришедшую в город, приняли в тайное общество… Так, наверно, бык, которого на бойню ведут, думает, что ему сейчас корову подведут, молодую да горячую. Хотя нет, бык обычно чует смерть, если не совсем дурной, конечно. В отличие от него, Лиса.
Но, как говорится, поздно сокрушаться о содеянном, когда голова на плахе. Хотя нет, плаха – это для знатных. А для таких, как он, – перекладина да веревка.
– Заплатить-то есть чем? – поинтересовался дед.
Лис непонимающе уставился на старика.
– Ну, палачу полагается дать хотя бы талер. Тогда он за ноги дернет, когда чурбак из-под тебя выбьет. Шея хрясть – и ты у Высших. Или у Низших, это уж как повезет. Но зато быстро. Если же денег не дашь, значит, веревку под подбородок подсунет, аккуратно так чурбачок ногой отпихнет, и будешь болтаться, ногами дрыгать и хрипеть на потеху толпе, пока сам себе горло не раздавишь. Повешение, брат, штука хитрая.