Твое прикосновение
Она все-таки прильнет к нему, решила Лидия. Лишь на мгновение, пока они здесь, где никто их не видит. Щекой Лидия чувствовала теплое плечо Санберна. Ее прикосновение будет чисто формальным. Ведь он даже не пошевелился, когда Лидия прижалась к нему, дыхание осталось таким же ровным и спокойным.
Спустя некоторое время Санберн заговорил:
– Все еще боитесь?
– Конечно, боюсь, – тихо призналась Лидия. – Я всегда чего-то боюсь. Наверное, это естественно для каждой женщины. Все мы трусихи.
Оказывается, крыша по-своему более безопасное и, определенно, невидимое для других место. Лидия осознала, что рядом с Санберном она расслабляется. Даже его молчание было каким-то уютным. Сверху ласково светило солнце, слегка закрытое облаками. Воздух был теплый и приятный, он нежными потоками обвевал девушку со всех сторон. Здесь, на крыше, вдали от любопытных глаз, девушка могла – хотя бы ненадолго – забыть обо всех своих заботах и тревогах.
Мужская рука так и лежала на груди Лидии, но пальцы больше не сжимали ее. Еще недавно такое возмутительное и волнующее прикосновение стало теперь просто приятным. Санберн своим касанием утешил и успокоил ее. По телу девушки растекалось сладкое томление. Она положила голову на плечо виконта.
– Вы все еще боитесь? – спросил он. – Чего именно?
У Лидии не было на это ответа. Ей вообще не хотелось больше разговаривать. Ей было так покойно здесь, на крыше, просто сидеть в тишине под теплым весенним небом. Даже легкая ирония в вопросе Санберна ее ничуть не задела.
– Не будем развивать эту тему.
Потекли минуты. В голове Лидии неожиданно возник вопрос:
– Откуда у вас появились синяки и ссадины в тот вечер, когда мы встретились у Стромондов?
Пальцы Санберна сжались у нее на груди. Это просто рефлекс, подумала Лидия, она застигла его врасплох.
– У нас в роду есть недостаток: неповоротливы мы и неуклюжи чересчур. Вечно падаем с лестниц, спотыкаемся о бордюры, цепляемся за дверные ручки. – Он помолчат. – Я пошутил. Дело в том, что я боксирую. Причем в местечке, расположенном совсем близко отсюда.
– Но это, должно быть, очень рискованно.
– Да, – согласился виконт. – Но в этом-то и скрыт особый смысл.
– Вы любите доводить дело до крайностей, – предположила она. – Во всем решительно. Вы самый эксцентричный джентльмен из всех мне известных.
– Джентльмен? Но мне казалось, вы считаете меня негодяем.
– Вам бы не стоило гордиться такой репутацией.
– Я и не горжусь, – спокойно возразил Санберн. – Просто делаю вид. И уж вы, как никто, должны это знать. У меня есть роль, которую я играю. У вас тоже есть своя роль.
Все так, он совершенно прав. Она должна не сидеть здесь, на крыше, прижавшись к нему. Правильной реакцией был бы гнев. Возмущение. А позднее, быть может, и строгая отповедь Санберну за то, что тот поставил ее в крайне неловкое положение.
– Это все так утомительно, – прошептала Лидия.
– Чрезвычайно, – согласился виконт и спустя мгновение спросил: – Все-таки чего вы боитесь, Лидия?
Ей было так странно слышать, как этот мужчина называет ее по имени, и признаваться себе, что она ничего не имеет против. Виконт становится с ней все более откровенным. Скорее всего это стоит ему определенных усилий.
Было бы справедливо отплатить ему той же монетой. Но что она могла ему рассказать? Все ее беспокойства такие банальные. Они такие же, как у любой старой девы. Написанные ею статьи приносят жалкий доход. Отец старался как мог, давал ей деньги на жизнь, но большинство заработанных им средств вкладывались в его проект. В случае смерти ему просто нечего будет оставить ей. Что тогда с ней станет? «Вот мое будущее», – мрачно думала Лидия: бедная родственница, нежеланная обуза, тоскливое лицо, по вечерам выглядывающее из-за перил лестницы на красивых гостей, смеющихся и танцующих внизу. Нянька будущих детей Антонии и Софи. Прислуга без оплаты – в доме, который она надеялась считать своим.
Конечно, все эти беспокойства терзали Лидию. Да и какая женщина на ее месте оставалась бы безмятежно спокойной? Но мысль о том, что можно иногда поделиться своими переживаниями с другими, была просто невыносимой. Ее откровенность лишь укрепила бы слушателя во мнении, что она типичная жалкая неудачница: старая дева с хорошим воспитанием, но без гроша в кармане. Все струны души Лидии до боли напрягались от размышлений: у нее не было шанса избежать такой печальной судьбы. «Я никому не нужна», – вновь и вновь звенело в голове. Но исправить что-либо она была не в силах. В далеком детстве Лидия мечтала, что ее жизнь сложится необыкновенно интересно и счастливо. Ее будут хвалить и любить, уважать и восхищаться ею. Но в этом мире невелик спрос на женщин, у которых ум – единственное достоинство. В современном обществе образованность считалась скорее недостатком. «Не умничай сверх меры, – шептали мамаши своим дочерям; проходя мимо Лидии на балу. – Помни, что цыплят по осени считают. Ты же не хочешь такой судьбы, как у нее».
Но разве может она обсуждать такие проблемы с виконтом? Что он способен понять в этих делах? Подобные темы лишь нагнали бы тоску на молодого человека. К тому же именно сейчас, когда она сидит на крыше и видит внизу этот жестокий город, ее жалобы на судьбу воспринимались бы совсем неуместно. Достаточно вглядеться в окружающие лачуги! Она уже не сможет забыть этого зрелища. Для нее желать лучшей доли, чем та, что ей досталась, – просто неблагодарность судьбе. Нужно ценить хотя бы то, что имеешь. Ни к чему все эти мучения – все равно от них нет никакой пользы.
Допустим, она все же решилась бы на откровенность с Санберном, и что бы она ему поведала? Любые слова оказались бы лишенными смысла. «Санберн, я боюсь самой себя!»
– Я чувствую, что ваше сердце забилось быстрее, – прошептал виконт.
– Вы правы, – призналась Лидия дрожащим голосом. Конечно, Санберну легко быть откровенным. Он мужчина с возможностями, которым несть числа, человек, чье отсутствие в обществе не останется незамеченным. Куда бы он ни пошел, ему нечего опасаться ни взглядов, ни пересудов за спиной. – Ну и что из этого следует? Зачем вы ведете всю эту игру со мной?
– То, что я делаю, можно выразить совсем иными словами. Наверное, в вашем словарном запасе их пока просто нет.
Ну вот, опять: намеки на то, что ее нерешительность объясняется наивностью и неопытностью.
– Я не настолько наивное существо, – тихо сказала Лидия. – Представьте себе, я уже побывала в Египте. Отец пригласил меня приехать к нему, это было несколько лет назад, еще до обстрела Александрии. – Тогда она покинула Лондон с большой радостью, лишь бы быть подальше от пережитого унижения. Это позволило ей не присутствовать на свадьбе сестры, переложив все организационные заботы на тетушку Августу. Лидия просто не вынесла бы такого испытания – смотреть в глаза жениху Софи. Но сестра навсегда затаила на нее обиду.
– В самом деле? – По удивлению в голосе Санберна Лидия догадалась, что неожиданный поворот в разговоре озадачил его. – Я тоже был там, только этой зимой.
– Туристом?
– Да, разумеется. А вы с иной целью?
– Как вам сказать, – пожала плечами Лидия. – Я даже не видела Каира, не была возле водопада, не посещала никаких известных мест. Жила только в Александрии в отеле «Европа». Там неподалеку работал мой отец. – Жила и рыдала каждый день. Буквально утопала в самой ужасной и отвратительной жалости к себе.
Долго потом она с горечью вспоминала об этом жутком отрезке жизни.
– Ну, это просто стыдно. – Пальцы Санберна вновь ритмично зашевелились, легчайшими движениями он принялся поглаживать ее сосок. Лидия попыталась отодвинуться, но было некуда – к ней плотно прижималось большое горячее мужское тело.
– В Александрии особенно нечего смотреть, – задумчиво продолжил Джеймс, – во всяком случае, по сравнению с остальными районами страны. Разве что колонну Помпея. – Он осторожно царапнул ногтем ткань на груди девушки. – Были там еще «Иглы Клеопатры» [4], пока их не перевезли в Лондон.