Цеховик. Книга 13. Тени грядущего
Наташка хмурится, прикусывает губу, но не останавливается, продолжает.
– Скажу, – говорит она, – что мы не должны… Ну, просто если тебе пятьдесят или сколько там даже шестьдесят с чем-то лет и если… Боже мой, какой это всё-таки бред… В общем, это неправильно и мы не можем быть вместе. Это неестественно. Если подойти к вопросу рационально, а я ведь математик, если подойти рационально, то получается… То ничего, как раз не получается. Полная ахинея. В общем, я приняла такое решение. Подумала, что так правильнее…
Сердце обрывается, и я оказываюсь в полной пустоте, в вакууме, холодном и густом тумане, а тиканье часов превращается в колокольный звон. Наташка несколько раз кивает, будто подтверждая и легитимируя это своё решение и продолжает.
– А когда я вошла домой, я вдруг почувствовала себя полной идиоткой. Беспросветной дурой. Как я могла всерьёз думать обо всей этой ерунде? Это же какое-то сумасшествие. Я даже хотела пойти к психиатру. Что это, как не сдвиг по фазе? Явный же сдвиг, галлюцинации, навязчивая идея, сосредоточенность на собственном бреде. Как думаешь, я сумасшедшая?
Она поднимает глаза и пристально смотрит на меня.
– Да, – снова кивает она. – Конечно, сумасшедшая. Когда мне сказали, что нашли твою машину с выбитыми стёклами. А к тому времени прошло уже несколько часов, как ты должен был прийти домой… В общем да, вот тогда я поняла, что была сумасшедшей, когда пыталась думать, будто я по-настоящему смогу прожить без тебя, хоть один день. Ну, а полное безумие пришло, когда день сменился следующим днём, и ещё следующим и… И никто не знал, куда ты делся – ни эти твои бандиты, ни дядя Юра, ни Новицкая, ни Чурбанов, ни даже Злобин. Он меня, конечно, утешал, как мог, но я чувствовала, что он сам крайне встревожен. Я эти дни провела вот здесь, между окном и дверью, и…
Блин… и что мне ей снова говорить, что, мол, да, я ведь мог больше никогда не появиться. Да и вообще, хрен его знает, как оно будет с этими парадоксами времени, или как их тут назвать… Возьму и перенесусь обратно, а Брагин вернётся. Ёлки, не завидую ему. При мысли об этом я усмехаюсь.
– Что? – хмурится Наташка.
– Иди-ка сюда, – подмигиваю я. – Иди…
– Куда? – теряется она.
– А вот прямо сюда, ко мне.
Она нерешительно встаёт и делает шаг. Я ловлю её за запястье и притягиваю. Тяну, усаживая на колени и, обнимаю, крепко прижимая к себе.
– Наташка, – шепчу я. – Как же хорошо, что ты вернулась…
– Она набирает воздух, чтобы ответить, но ничего не говорит и только молча кивает.
Потом уже, когда мы будем лежать совершенно голые на нашей кровати, она спросит, а что бы я делал, если бы она решила не возвращаться. И я отвечу, что полетел бы в Геленджик и не давал ей прохода, каждую ночь горланил бы под её балконом испанские песни и осыпал бы её цветами и золотыми украшениями.
А она скажет, мол, какая же я дура, надо было бы пожить ещё немного у отца, чтобы увидеть всё это собственными глазами. Ещё она спросит, а что если бы это ей оказалось пятьдесят лет, нет не пятьдесят, а семьдесят пять. Глупая, ничего-то ты не знаешь ни о пятидесяти, ни о семидесяти пяти.
Я обниму её и начну целовать, и она будет льнуть ко мне всем телом и целовать меня в ответ, и мы снова займёмся любовью, не знаю в который раз за сегодняшнюю долгую ночь.
Но это потом, после того, как я встречусь со Злобиным, а сейчас она кладёт руку мне на затылок и запускает пальцы в волосы. Она гладит меня по голове и по лицу, а потом обхватывает голову обеими руками, чуть отводит назад и, наклонившись, горячо меня целует. И я чувствую её вкус, чувствую горечь – это тоска, разрывавшая её на части, соль – это слёзы, пробившие дорожки на её лице, робкую сладость – это оживающие надежды.
Я чувствую, да, я всё это чувствую. И я знаю, что возраст моего тела и бушующие гормоны не имеют к этому никакого отношения. Между нашими сердцами существует связь. Прочная и неспособная прекратиться. Как говорится, пока смерть не разлучит нас. Или пока временные потоки не раскидают нас по мирам. Если, конечно, эти миры существуют.
– Лично Андропов? – таращит глаза Де Ниро. – Тебя допрашивал лично Андропов?
Мы сидим в его машине, а водитель ждёт на лавочке неподалёку.
– Да, – подтверждаю я. – Он лично задавал мне вопросы про чемодан.
– Твою мать! А про меня спрашивал?
– Нет. Но я сомневаюсь, что вы остались вне подозрений.
– Твою мать, – ещё раз повторяет Злобин и, качая головой, задумчиво смотрит в спинку кресла перед собой. – Твою мать. Нужно прекращать всю активность и падать на дно.
– А смысл, Леонид Юрьевич? Если всё известно и…
– Ты что несёшь! Смысл есть, причём очень простой. Если тебя предупреждают, а это вне всяких сомнений предупреждение, но ты не реагируешь, значит следующим ходом тебе сносят башку с плеч.
– Я так не думаю, честно говоря. Разговоров о нашей деятельности не было. В том плане, что нужно заканчивать. Причём, мне было обозначено лишь то, в чём наша активность и так невысока, а именно казино и другие предприятия. Они сейчас для нас не являются приоритетом. Сейчас мы начинаем этап внешнеэкономической деятельности, и максимально важным становится направление Большака, правильно?
– Допустим, – неохотно соглашается Злобин.
– А кто такой этот Кирилл Кириллович? – спрашиваю я.
– Полковник Постов, личный помощник шефа. Доверенное лицо.
– Понятно. Думаете он для вас представляет опасность?
– Он для всех представляет реальную опасность, и мы с тобой оба не исключения. Как они вообще тебя выпустили? Что ты им пообещал? Ты подписывал какие-нибудь бумаги?
– Нет, ничего не подписывал, – отрицательно качаю я головой. – Предложил, что буду давать доступ к материалам, как библиотека, по требованию.
Я рассказываю ему все подробности разговора.
– Не нравится мне всё это, – качает он головой.
Ну, бляха-муха, понятно, не нравится, кому такое вообще понравиться может? Но играя с чемоданчиком, который гораздо более взрывоопасный, чем ядерный, нужно быть готовым к тому, что вокруг него начнут происходить различные неоднозначные события, которые в принципе не могут нравиться.
– Леонид Юрьевич, как мне своих ребят найти? – возвращаюсь я к тому, что сейчас меня заботит чуть ли не больше всего. – Постов этот сказал, что их отпустили, но они нигде не объявлялись.
– Не могут где-нибудь отмечать своё освобождение?
– Нет, конечно. Это полностью исключено. Я уже проверил все места, где они могли быть.
– Ладно, я попробую что-то разузнать.
– Да, попробуйте, пожалуйста. А я позвоню этому Постову. Рожа у него, надо отметить, действительно постная.
– Хорошо, – угрюмо соглашается Де Ниро. – Давай, теперь рассказывай о результатах поездки… Думаю, на ближайшее время заграницу придётся притормозить.
– Как притормозить? – качаю я головой. – Я хочу на Кубу с молодой женой съездить. Думал тут, что не отказался бы от дипломатического паспорта. Если сможете сделать, буду благодарен.
– Ага, чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза восемнадцати лет отроду. Сделаем, обязательно. Чего уж проще?
– А если американский?
– Чего? Паспорт американский? Знаешь, сегодня нет желания хохмить.
Он выглядит недовольным и растревоженным. Оказаться под колпаком никому не хочется.
– Леонид Юрьевич, а вы бы не могли прямо сейчас задачу поставить?
– Какую? – хмурится он.
– Ну, про моих парней. Позвоните своим помощникам.
Он произносит под нос несколько довольно жёстких слов, но, тем не менее, тянется к телефону и отдаёт необходимые распоряжения.
– Пока ты катался по заграницам, – говорит Злобин, повесив трубку. – У нас тут тоже кое-что любопытное происходило. Произошло, вернее. Это касается твоего уральского друга.
– Серьёзно? Вы про Ельцина? Он мне не друг, честно говоря, но ладно. Можете рассказать?
– Могу. Рассказываю. Я доложил шефу о выросшем вдвое уровне хозяйственных преступлений в регионе и высказал предложение вплотную заняться проверками этой стратегически важной области, Свердловской то есть. Написал аналитическую записку и лично отдал председателю. Когда делал пояснения, подробно остановился на возросшей активности первого секретаря обкома Ельцина, предоставил список встреч в Москве, рассказал о критических неофициальных высказываниях его старшего товарища Рябова. В общем постарался на славу. Ну и как результат, мы посылаем проверку. Шеф велел провести активную работу и выявить побольше преступлений. Нужно очистить Свердловскую землю от скверны казнокрадства. В общем, всё такое. Перебрасываем часть оперативников из Краснодарского края. Вот такие дела.