Однажды в СССР

В этот раз он сидел с приятелем-казахом, который здесь же прибился к ним с Олегом в прошлый раз. Не успели выпить по одной, как Коляныч, принеся холодную закуску, многозначительно молвил:
– Дамы желают познакомиться, – и подмигнул в сторону бара, где две девицы радостно им улыбались.
Помахали в ответ. После второй девушки перекочевали за их столик. Они, правда, оказались весьма зрелыми – точнее, их возраст определить было затруднительно из-за слоя штукатурки на лицах, но Нурик приветствовал гостий с большим энтузиазмом, и Ромке ничего не оставалось, как улыбаться тоже. Когда на столе появился второй графин, он уже не жалел, что их четверо, тем более что одна, посимпатичнее, гладила под столом его по коленке и не только. Было так здорово и многообещающе! А водочка лилась на удивление легко. И чего он раньше боялся?
Приятель между тем рассказывал удивительные вещи. Оказывается, он давно занимается карате и достиг небывалых успехов:
– Я любого боксёра уделаю, раз – маваши в голову, и уноси готовенького! Наливай!
Ромка, чьи познания в карате ограничивались, как и у большинства советских людей, фильмом «Пираты ХХ века», слушал открыв рот. В фильме главный пират, Талгат Нигматуллин, очень харизматичный актёр с характерной восточной внешностью, действительно творил чудеса, круша ногами советских моряков. Поневоле поверишь, что и приятель может – раз говорит. Его сходство с Талгатом, правда, ограничивалось разрезом глаз. Во всём остальном полноватый округлый Нурик категорически отличался от мускулистого, подвижного, как ртуть, пирата. Но кто этих каратистов знает, главное же – приёмами владеть.
– Я в спецназе в Афгане служил. Нас по секретной методике готовили. Могу человека пальцем убить. Нажму в нужную точку – и готов! Наливай! – каратист взял весьма ретивый темп в деле уничтожения спиртного.
В голове у Ромки уже шумело не по-детски. Девушки периодически пропускали и потому держались хорошо.
– Слушай, а меня научишь? – неагрессивному по натуре Ромке почему-то страстно захотелось стать суперменом, видимо, сказывалось принятое на грудь.
Он вспомнил, как после пятого или шестого просмотра «Пиратов» они с мальчишками решили тренироваться, по памяти воспроизводя приёмы из фильма. Лучше всех получалось у гимнаста Серёги Малышева. Имея прекрасную растяжку, тот довольно похоже задирал ноги и совсем правильно кричал: «Кия!» Ромка же не преуспевал. До шпагата ему было далеко, и поднять прямую ногу выше груди не получалось, да и то лишь сгибая опорную. А тянуться оказалось долго и муторно, поэтому вскоре он забросил занятия. Все остальные, впрочем, тоже. И вот теперь такой шанс – поучиться у настоящего мастера!
– Конечно, научу. Только самым простым приёмам. Но тебе хватит, чтобы толпу раскидать. Секретным, сам понимаешь, не могу. Подписку давал. Наливай!
Девицы за их столиком откровенно скучали. Им неинтересно было слушать про мордобой, и, видимо, чтобы привлечь к себе внимание, одна из них нетрезво и жеманно произнесла:
– Мальчики, пойдёмте танцевать, а то с меня вон те мужики глаз не спускают, – и указала на соседний столик, где гуляли четверо взрослых здоровых мужиков, действительно по мере повышения градуса всё чаще поглядывавших на ближайших представительниц женского пола.
Вторая подруга оказалась благоразумнее или трезвее и потому опасливо предостерегла:
– Прекрати, Танька! Мальчики, это таксисты, лучше с ними не связываться. У них тут всё схвачено, за всё заплачено.
Сказано было правильно, но поздно. Ромка пьяно ухмыльнулся:
– Не боись! С нами Брюс Ли и Чак Норрис в одном лице! – и, повернувшись к соседнему столу, негромко свистнул, чтобы привлечь внимание, и после паузы: – Ну что уставились, мудаки?!
Мудаки от изумления перестали жевать, а один продолжал лить водку мимо рюмки. Но вот изумление прошло, и они дружно встали. Без малого полтонны на четверых. Проходя мимо их столика, один специально задел Ромкин стул ногой и негромко предложил:
– Пойдём выйдем, – после чего они прошествовали по направлению к туалету.
 
Ромка с готовностью вскочил, зачем-то потянул со стола вилку и сунул её в голенище высокого зимнего ботинка. Казах тоже как-то неуверенно поднялся, но всё время норовил опуститься обратно. И лишь полный восхищения взгляд товарища заставил его следовать за ним.
В туалете всё произошло очень быстро. Ромку пропустили вперёд, расступившись, и он хоть и несколько растерялся, но занял выгодную позицию со стенкой за спиной. Когда отчего-то замешкавшийся казах всё же вошёл, то не успела за ним закрыться дверь, как один из таксистов – толстый, похожий на тюленя мужик – широко, по-деревенски размахнувшись, незамысловато двинул ему в ухо. Краем глаза Ромка успел заметить, что бил тот внутренней стороной кулака, или, как принято выражаться в боксе, открытой перчаткой, что считалось верхом дилетантизма. Но на казаха удар произвёл сокрушительное воздействие – того как волной смыло. Его довольно крупное тело уверенно и компактно разместилось под умывальником и выходить оттуда категорически отказывалось. Во всяком случае, когда его попытались за ногу извлечь на свет божий, он намертво ухватился за сифон, который в итоге и вырвал.
Впрочем, этого Роман уже не видел. Его так потрясло, что великий мастер пропустил столь примитивный удар, вместо того чтобы в прыжке вырубить сразу двоих, что он и сам никак не среагировал, когда невысокий крепыш, низко наклонив голову и коротко разбежавшись, всей массой впечатал его в кафельную стену. Из него словно выпустили воздух. Потом ему завернули руку так, что казалось, ещё чуть-чуть – и вырвут, отобрали вилку, непонятно как оказавшуюся в этой руке, при этом ею же оцарапав лоб, и грубый голос проникновенно сказал в ухо:
– Следующий раз фильтруй базар, сынок. На первый раз прощаем, и то потому, что у меня сын – тебе ровесник.
После чего руку отпустили, и он ткнулся носом в плитку пола. Неоднократно сломанный нос противно заныл, но он не обратил на это внимание – до слёз было обидно, что никаких волшебных секретов, по всей видимости, не существует. Во всяком случае, он их не узнает.
Когда он, умывшись и перешагнув через учителя, по-прежнему обнимавшего вырванный сифон, вышел из туалета, прижимая ко лбу кусок туалетной бумаги, быстро набухавший кровью, таксистов за столиком уже не было. Щедро расплатившись с Колянычем и компенсировав мелкий ущерб, нанесённый умывальнику, они поспешно ретировались, дабы избежать скандала в заведении, где были завсегдатаями. Девицы встретили Ромку испуганным кудахтаньем. Пока одна промакивала лоб смоченной в водке салфеткой, другая налила стопку для промывки опечаленной души.
Прошло не меньше четверти часа, когда дверь туалета слегка приоткрылась и оттуда высунулась круглая голова. Голова настороженно оглядела зал, особо пристально изучив пустой и уже убранный стол таксистов. Не заметив явной опасности, вслед за головой появилось помятое тело. И вот уже Нурик как ни в чём не бывало жизнерадостно что-то рассказывает, не забывая подливать себе и другим. Ромке он многозначительно прошептал на ухо:
– Ты не подумай, я бы их уделал, но нам запретили использовать спецприёмы против гражданских лиц.
Наутро Ромка проснулся в номере гостиницы, где располагался ресторан, с дикой головной болью. Похмелье было ужасным. Рядом спала одна из вчерашних девиц, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся далеко не первой свежести и красоты. О том, что у них что-то было, он с отвращением догадался, рассмотрев свой воспалённый натёртый орган, а также обнаружив на полу использованный презерватив, более известный ему под названием гондон. Очевидно, это был первый в его жизни опыт использования подобного резинотехнического изделия.
Не сразу найдя свою одежду, и почему-то в коридоре, а трусы на подоконнике, он отправился в душ – единственный плюс среди бесчисленных минусов сегодняшнего утра. Там, стоя под жидкой прохладной струёй, он жадно глотал прямо из неё и пытался восстановить события прошедшей ночи. Это ему удалось лишь частично.