Последнее испытание
– Да, это было за несколько недель до одобрения «Джи-Ливиа». Где-то в декабре 2016 года.
– Расскажите нам, пожалуйста, кто еще присутствовал при этом вашем разговоре?
– Мы тогда очень много работали, практически без выходных, чтобы подготовиться к моменту, когда препарату откроют доступ на рынок. Иногда кто-нибудь заказывал в офис китайскую еду, чтобы перекусить прямо на работе. В то время в прессе начали появляться статьи с рассуждениями о том, что «Толливер» и еще один крупный фармацевтический концерн будут бороться за то, чтобы перекупить «ПТ», так что котировки акций компании буквально летели вверх. Объявление тендера на приобретение «ПТ» отменило бы план 10б5-1 и все прочие ограничения. Большинство из нас не могли дождаться момента, когда можно будет продать свои акции, потому что рынок тогда буквально сходил с ума. Для всех нас это был бы хороший куш, но после одного из таких разговоров Кирил посмотрел на меня и сказал: «Я не стану продавать свой пакет, когда объявят тендер».
– Он как-то объяснил эти свои слова?
– Он хотел оставаться акционером «ПТ». Это означало, что даже после объявления тендера он собирался договариваться с покупателем компании о заключении соглашения о найме. Он хотел сохранить рычаги влияния и по этой причине намеревался остаться на должности генерального директора «ПТ».
Стерн чувствует, как от изумления его сердце екает, пропустив удар. Тогда, во Флориде, он сказал Иннис, что Кирил спокойно относился к перспективе продажи своего пакета акций, но доктор Макви ни словом не обмолвилась по поводу тех планов доктора Пафко, о которых рассказала сейчас. Тем самым она сделала еще более уязвимой линию защиты в самом слабом ее месте. Более того, она заронила в душу Стерна опасение, что в беседе с Яном Вейлом, инвестиционным банкиром, – той самой, в ходе которой Кирил заявил, что жениться надо на богатых, – доктор Пафко валял дурака.
Кирил склоняется к Стерну и шепчет ему на ухо:
– Она все врет.
Сидящая с другой стороны от Стерна Марта бросает на отца взгляд, прочесть смысл которого не составляет труда: я же тебе говорила…
– Свидетель ваш, – говорит Мозес, обращаясь к представителям защиты.
Стерн медленно встает с кресла. Он настолько поражен, что его в буквальном смысле слова пошатывает. Старый адвокат впивается взглядом в свои заметки в надежде, что это поможет ему взять себя в руки.
– Итак, вы сказали нам, что были близкими друзьями с доктором Пафко на протяжении десятилетий.
– Да.
– Фактически на протяжении всего этого времени в компании не было никого, с кем он сошелся бы ближе, чем с вами, – за исключением разве что Лепа. Вы с этим согласны?
– Нет, если речь идет об осени 2016 года, – отвечает Иннис и неприветливо смотрит на Стерна. В груди у него холодеет от страха – он понимает, что только что дал возможность доктору Макви упомянуть об Ольге, но гордость не дает ей этого сделать. – До этого, пожалуй, все было именно так, как вы сказали, – заканчивает свой ответ свидетельница.
– И все же доктор Пафко никогда не говорил вам, что он предпринял какие-либо действия для того, чтобы фальсифицировать данные клинических испытаний, верно?
Это достаточно безопасный вопрос, потому что Иннис неоднократно заявляла представителям гособвинения, что никогда ничего не слышала о смертях пациентов или о подтасовке данных тестирования. Доказательств, позволяющих усомниться в этом, нет. В то же время совершенно ясно, что заявления Иннис, что она ни о чем подобном не знает, как и аналогичные утверждения Лепа, защитили ее от обвинений в рамках гражданских исков.
– Нет, не говорил. Но, как я только что сказала, мы с какого-то момента перестали с ним общаться. Так что было бы странно ожидать от него чего-то подобного.
– А если вспомнить тот ваш второй разговор по поводу испытаний…
– Это когда он сказал «я кое-что предпринял, чтобы решить эту проблему»? – уточняет Иннис, и по ее губам, когда она произносит эти слова, пробегает тень торжествующей улыбки.
– Вы сказали, что тот разговор проходил в кабинете Пафко.
– Насколько я помню, да.
– Вы часто бывали у него в кабинете?
– В тот период не слишком, но вообще за все эти годы – да, часто. Я появлялась там множество, наверное, тысячи раз. У него был самый большой кабинет. Вы ведь знаете, что такое иерархия внутри компании. Да, я заходила к нему. Все сотрудники заходили.
– Ваш кабинет располагался совсем рядом с его кабинетом, не так ли?
– Именно. Мой – с одной стороны, кабинет Лепа – с другой.
– И за годы работы в компании вы беседовали с доктором Пафко тысячи раз?
– Да, я уже сказала об этом.
– И все же ту вашу беседу вы помните совершенно ясно?
– Если вы про разговор, когда он сказал: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему», то да.
– А в целом, доктор Макви, ваши воспоминания о событиях прошлого со временем становятся более отчетливыми или, наоборот, постепенно стираются из памяти?
– Думаю, что моя память устроена так же, как у других людей. Обычно я яснее помню то, что происходило относительно недавно.
– То есть фактически, когда вы спросили Кирила о проблеме с базой данных, он сказал, что она решена. Верно?
– Да. Он ответил: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему».
– Вы давали свидетельские показания перед большим жюри 5 декабря 2018 года?
– Да.
– Вы тогда подняли правую руку и поклялись говорить только правду, как и сейчас?
– Конечно.
– Но вы ведь не сообщили тогда присяжным, что Кирил сказал: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему». Ведь так? Вместо этого вы засвидетельствовали, что он сказал только следующее: «Проблема решена».
Иннис пожимает плечами:
– Я передала суть его слов – что проблема решена. Но если вы хотите знать, что именно он сказал слово в слово, то это была фраза: «Я сделал кое-что, чтобы решить эту проблему».
– Здесь передо мной фрагмент стенограммы того допроса, доктор Макви. – Стерн представляет страницу, являющуюся копией протокола, как вещественное доказательство и помахивает ею в воздухе. Затем он просит у судьи разрешения подойти к свидетельнице. – Здесь приводится ваш ответ. Вы видите, что здесь написано черным по белому. Цитирую: «Проблема решена».
– Вижу. Но я не говорила, что привожу сказанное Кирилом Пафко слово в слово или что-то в этом роде. Тот, кто это записывал, допустил неточность. Это ошибка стенографиста.
– А когда вы, доктор Макви, впервые сообщили представителям обвинения, что доктор Пафко сказал: «Я сделал кое-что для того, чтобы решить эту проблему»?
Это вполне законное и безопасное направление для атаки, потому что Мозес как юрист слишком принципиален, чтобы позволить Иннис солгать – он наверняка поправит ее, хотя другие прокуроры на его месте, возможно, поступили бы иначе.
– Я не знаю. – Иннис смотрит на Мозеса, но тот поглощен изучением каких-то своих записей. – Я не знаю, говорила ли я вообще это когда-то раньше. А что, это имеет какое-то значение?
Иннис всем своим видом дает понять, что Стерн просто зануда и придирается к мелочам – и, возможно, ей удается тем самым получить несколько очков в глазах присяжных. Конечно, Стерн понимает, что, слишком акцентируя внимание на том, какими именно словами выразил свою мысль Кирил, он, возможно, совершает ту же самую ошибку, которую временами допускает и Фелд, и тем самым ухудшает положение защиты. Вполне возможно и то, что своими действиями он как бы демонстрирует всем: ДЛЯ ЗАЩИТЫ ЭТА ТЕМА НЕПРИЯТНА И БОЛЕЗНЕННА. Но он уже зашел слишком далеко и в глубине души слишком потрясен поведением Иннис, так что ему не остается ничего другого, как продолжать действовать в том же направлении. Поэтому он вспоминает со свидетельницей все три случая, когда она беседовала со следователями и другими представителями правоохранительных органов о деле, которое сейчас рассматривается в суде. Факты говорят о том, что во всех трех случаях она заявила, что Кирил сказал ей: «Проблема решена». Иннис продолжает вести себя так, словно не понимает разницы между двумя формулировками. Лжет она умело и этим напоминает Стерну некоторых офицеров полиции, которые так непринужденно и естественно говорили в суде неправду, что никому и в голову не могло прийти, что они врут. Даже люди, разбирающиеся в так называемом языке тела, ни за что не усомнились бы в правдивости их показаний.