Последнее испытание

Как ни странно, довольно частое общение Пинки с полицейскими возымело на нее благотворный эффект. Как это бывает иногда с молодыми людьми, не очень хорошо ладящими с законом, Пинки в конце концов захотела сама пойти на работу в правоохранительные органы. Ей потребовалось почти шесть лет, чтобы получить диплом полицейского училища. Затем она поразила всех, кроме Хелен, сдав на отлично вступительный экзамен, и была зачислена в полицию округа Киндл. Однако через какие-то несколько дней после этого ее отчислили. Это случилось не из-за ее арестов в прошлом, как думал Стерн, – правонарушения, совершенные в подростковом возрасте, не учитывались. Но анализы показали наличие в организме Пинки наркотиков – экстази и марихуаны. Девушка с удивлением поведала деду, что безотказные способы, позволяющие успешно пройти тестирование даже при наличии в крови запрещенных препаратов, о которых она прочла в интернете, не сработали. Очевидно, что полный отказ от наркотиков она никогда всерьез не рассматривала.
– Кстати, только что вспомнила, – говорит Пинки. – Тебе в офис пришло письмо. Я его захватила с собой и привезла домой. – Девушка идет на кухню – там на стойке она оставила свою сумочку. Возвращается она, держа в руках большой конверт, сложенный вчетверо. – Прочти. Это довольно интересно.
Судя по шапке и логотипу на первой странице, письмо пришло из учреждения под названием «Лаборатории Элстнера». Это весьма уважаемая фирма, которая специализируется на исследованиях в области токсикологической химии и инженерно-технологической экспертизы. Элстнер провел химический анализ чего-то, что называется «контрольные образцы». Далее идут два убористых абзаца, состоящие из терминов и фраз, которые Стерну непонятны: «рентгеновская дифрактометрия», «инфракрасная спектрометрия и пиролиз»… В конце концов адвокат все же понимает, что Элстнер подверг анализу некий образец краски. Одно исследование подтвердило кристаллическую структуру основных веществ, второе установило наличие органических компонентов. В предпоследнем абзаце письма Элстнер делает вывод о том, что можно с высокой степенью вероятности утверждать: краска, подвергнутая анализу, взята с «Шевроле Малибу» 2017 года выпуска, а цвет машины – так называемый «ванильный белый».
Хотя Стерн предпочел бы не признаваться в этом Марте, случаются моменты, когда он чувствует себя совершенно сбитым с толку. В таких случаях ему кажется, что его мозг работает совершенно вхолостую, будучи не в состоянии установить причинно-следственную или какую-либо другую связь между явлениями и событиями, которая, тем не менее, должна существовать. Как правило, это состояние продолжается в течение всего нескольких секунд, но не в этот раз. Стерн кладет письмо на кварцевую поверхность кухонного стола, приставив растопыренные пальцы ко лбу, словно его рука – это антенна, которая способна принять некий сигнал. Но и это ничего ему не дает.
– Пинки, я прошу прощения, но мне совершенно непонятно, какое отношение это имеет к делу Кирила.
– Кирила? Да ведь это касается твоей аварии.
– Той, мартовской?
– Ну да. Я тогда взяла немного краски с твоей машины.
Стерн смотрит на внучку непонимающим взглядом.
– Пинки, но ведь моя машина серого цвета, – говорит он и тут же спохватывается – может быть, речь идет о его новой машине? В течение нескольких мгновений он испытывает приступ ледяного ужаса при мысли, которая мелькает у него в голове. Но нет, нет. Обе машины серые – и новый «Кадиллак», и старый «Кадиллак», просто оттенки цветов разные.
– Дед, это краска с машины, которая врезалась в тебя.
– А, – с облегчением произносит пожилой адвокат. Теперь он все понимает. Водитель, который въехал в переднюю часть автомобиля Стерна на скорости девяносто миль в час, после аварии даже не подумал остановиться и тут же умчался. На месте происшествия оказалась одна-единственная свидетельница, которая дала показания полиции. Ее, слава богу, куда больше интересовало состояние Стерна, чем то, как выглядел автомобиль виновника ДТП. Ее рассказ подтвердил, что столкновение произошло не по вине Стерна. Но женщина оказалась не тем человеком, который мог бы определить марку и модель машины, за рулем которой сидел другой участник аварии, – даже если бы автомобиль стоял неподвижно прямо перед ней. Светлая – это все, что смогла сказать свидетельница.
  
Стерна это нисколько не удивило. У него самого были весьма смутные воспоминания о случившемся. В больнице он пытался восстановить картину происшествия. Удалось вспомнить белый седан с парковочным талоном компании «ПТ» в правом нижнем углу заднего стекла. Стерн потребовал, чтобы полиция провела расследование. По мере того как состояние улучшалось, а мозг восстанавливал свои мыслительные способности, Стерн все больше настаивал на этом. Чуть ли не каждый час он просил, чтобы ему дали возможность сообщить то, что он вспомнил, полицейскому детективу. Наконец, когда ему стало уже заметно лучше, к нему в палату как-то зашли детектив подразделения полиции округа Гринвуд и местный нейрохирург, женщины за тридцать. Они вместе терпеливо стали объяснять пациенту, что его воспоминания не имеют ничего общего с действитель-ностью.
Последнее, что ясно запомнил Стерн из событий, предшествовавших аварии, – это то, как он выехал с парковки около белого приземистого здания, принадлежащего компании «ПТ» и расположенного в одной из пригородных зон в округе Гринвуд. По словам врача, адвокат изначально сообщил, что, вырулив на дорогу, он ясно увидел перед собой машину с овальным стикером «ПТ» на заднем стекле.
– Когда человеческий мозг получает такую травму, как в вашем случае, – пояснила доктор Со, – воспоминания порой словно смещаются, перемешиваются, причем иногда весьма странным образом. Это как со снами. Я понимаю, то, что вы помните…
– Причем весьма ясно, – вставил Стерн.
– Да, но это невозможно, – вступает в разговор женщина-полицейский. – Та машина, о которой вы говорите, врезалась в вас передним бампером и капотом – удар пришелся на зону в районе вашей водительской двери. Вы просто не могли видеть ее заднее стекло. После столкновения ваш автомобиль заскользил юзом в сторону дренажной трубы в кювете под углом сорок пять градусов.
Скорее из вежливости и уважения к Стерну полицейские через несколько дней после аварии съездили на стоянку около здания «ПТ», но не обнаружили там ни одной машины с поврежденной передней частью.
К тому моменту, когда полицейский детектив и местный врач пришли к нему с совместным визитом, Стерн уже полностью восстановил ясность мышления. Он понял все, что ему сказали, но при этом чувствовал себя как Галилей, который был вынужден согласиться с тем, что Солнце вращается вокруг Земли. Но он не сомневался в своей правоте и знал, что память его не подводит. К тому же на его машине остались следы белой краски с автомобиля второго участника аварии.
– Я видел именно то, что сказал, – заявил он в разговоре с Пинки, которая в то время навещала его в больнице каждый день.
– И что, полицейские не стали копать?
Стерн объяснил внучке ситуацию. Пинки кивнула несколько раз подряд, как принято у представителей поколения миллениалов, а затем сказала:
– Ладно, я разберусь.
С сотрясением мозга или нет, Стерн в любом случае прекрасно понимал, что то, о чем говорила его внучка, было чем-то невообразимым. Где бы и на кого бы ни училась она в свое время, ей не хватало ни материальных возможностей, ни умения концентрировать внимание и усилия, необходимые для того, чтобы продублировать полицейское расследование. Но Пинки отнеслась к словам деда серьезно, хотя все остальные от них просто отмахнулись, и это тронуло старика.
Тем не менее он решил, что заявлением Пинки все выяснить дело и закончится. Подобные обещания его внучки часто сильно расходились с делом. Однако оказалось, что на этот раз она не поленилась съездить на автосвалку, где стоял разбитый «Кадиллак» Стерна в ожидании визита страхового агента, который должен был зафиксировать, что автомобиль восстановлению не подлежит. Там она соскребла с него немного белой краски, которая осталась на искореженной передней части «Кадиллака» после столкновения, и отправила в «Лаборатории Элстнера».