Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным

– И хочешь к нам теперь Эл, да?
– Я против них хочу! – выкрикнул Эл. – Хочу быть на другой от них стороне!
– Они тебя опять побьют, Эл, еще хуже побьют. Говорю это тебе как на духу, в кровь изобьют, до смерти.
– Ну и пусть! Наплевать! Лишь бы драться с ними. Ясно тебе? Ведь что я такое делал? Ну, фургон-закусочную держал, бродяг подкармливал иногда от случая к случаю, а они вот…
Он задохнулся, из глаз его брызнули слезы.
Доктор Бертон ласково коснулся его щеки.
– Не надо так много говорить, Эл.
– Я позабочусь о том, чтобы ты получил форму для заявления, – заверил его Мак и продолжил: – Смешно сказать, ей-богу, полицейские дубинки загоняют в наши ряды все новых и новых членов! Каждый раз, как копы хорошенько поработают дубинками, к нам поступает пополнение – целый ворох новых заявлений с просьбой о приеме. Один лос-анджелесский коп из Красной бригады вербует нам больше членов, чем целая дюжина наших активистов! А эти недоумки чертовы и знать не знают о такой своей миссии! Ладно, Эл. Получишь ты форму для заявления, не знаю точно, пройдет ли твоя кандидатура, но думаю, что сумею ее протолкнуть. – Он похлопал Эла по здоровой руке. – Надеюсь на это. Ты хороший парень, Эл. И не вини меня за историю с фургоном.
– Я не виню, Мак. Я знаю, кого надо винить.
– Спокойно, Эл, не волнуйся, – сказал Бертон. – Ляг, отдохни. Тебе отдых нужен.
Все это время Андерсон метался по комнате, и собаки кружили вокруг, задирая вверх только темно-каштановые носы, нюхали воздух и взмахивали, как кнутом, твердыми своими хвостами.
– Ну, теперь вы, надо полагать, довольны, – сказал Андерсон голосом убитым и беспомощным. – Порушили все, что я имел, все сломали и даже Эла у меня уводите. Радуетесь, как я думаю.
– Не волнуйтесь, мистер Андерсон, – вмешался Джим. – Вокруг вашего дома поставлен караул. И только у вас одного во всей долине собран урожай яблок.
– Когда вы собираетесь перевозить яблоки? – спросил Мак.
– Послезавтра.
– Охрану для грузовиков хотите?
– Не знаю даже, – смущенно отвечал Андерсон.
– Думаю, нам стоит обеспечить охрану грузовиков, – сказал Мак, – на случай, если кто-то попытается вывалить на свалку весь ваш урожай. А сейчас нам пора. Спокойной ночи, мистер Андерсон. Будь здоров, Эл. В каком-то смысле я даже рад, что так случилось.
Эл улыбнулся:
– Доброй вам ночи, ребята. Не забудь про форму для заявления, Мак.
– Не забуду. Советую вам опустить шторы, мистер Андерсон. Стрелять в окна они вряд ли станут, хотя и на это способны. В других местах бывали подобные случаи.
Дверь за ними моментально захлопнулась. Пятно света, падавшее на землю из окна, съежилось, а после, когда окно зашторили, скрылось, поглощенное темнотой.
Мак нащупывал путь к воротам и, как только они вышли, закрыл их.
– Подожди меня минуточку, – сказал он. – Пойду еще разок караульных проверю.
Джим остался с доктором.
– Ты с плечом своим поаккуратнее, – посоветовал тот. – Оно еще может тебе кое-какие неприятности доставить.
– Плевать, док. Все равно я отлично себя чувствую.
– Наверно. Я догадывался о твоем настроении.
– Каком таком настроении?
– У тебя глаза теперь другие, Джим. В выражении их есть что-то даже религиозное. Я замечал подобное и раньше в ваших парнях.
– При чем тут религия! Не нужна мне никакая религия! – вспылил Джим.
– Не нужна. Понимаю. Не заморачивайся умными словами, Джим. Ты живешь хорошей правильной жизнью, как бы это ни называлось.
– Я счастлив, – ответил Джим. – Впервые в жизни я счастлив. Я выполнил что хотел.
– Знаю. Не дай угаснуть этому чувству. Это благословение свыше.
– Не верю я в благословление свыше, – упорствовал Джим. – В религию не верю!
– Пусть так. Оставим этот спор. Я мог бы сильно завидовать тебе, Джим, но не буду, потому что и сам порою испытываю к людям любовь не меньшую, чем испытываешь ты, только проявляется она несколько иначе.
– А вот бывает у тебя такое, док, когда кажется, будто вливаются в тебя сотни и сотни людей, что ты вмещаешь их в себя и как бы укрываешь, прячешь?
 
– Да, иногда я чувствую нечто похожее. Особенно когда люди эти делают какую-нибудь глупость. Когда человек совершает ошибку и идет на смерть за нее. Да, я это чувствую, Джим, и довольно часто.
Они услышали голос Мака:
– Где вы, ребята? Темнота эта чертова…
– Здесь мы!
Они подошли к нему и втроем двинулись по междурядью сада под темным древесным сводом.
– В амбаре караульных не оказалось, – сообщил Мак. – Стоят на страже. Возможно, на этот раз с постов не снимутся.
Вдали на дороге послышалось тарахтенье приближающегося грузовика.
– Жалко мне Андерсона, – негромко произнес Бертон. – Все, что он так уважал, чего боялся, ополчилось против него. Интересно, что с ним будет? Отсюда его в шею погонят, конечно.
– Ничего тут не поделаешь, док, – жестко ответил Мак. – Он стал жертвой, принесенной для общего блага. Когда масса всем скопом рвется из плена на свободу, кто-то непременно падает. Мы не можем брать в расчет беду каждого отдельного человека. Это жертва необходимая, док.
– Я не подвергаю сомнению ни ваших мотивов, ни целей, просто жалею этого старика. Он пал в собственных глазах. И это самое горькое для него. Ты так не думаешь, Мак?
– Недосуг мне размышлять о том, что чувствует тот или иной человек, – резко бросил Мак. – Моя забота – это массы!
– Вот тот коротышка, которого подстрелили, это дело другое, – раздумчиво продолжал док. – Он поступал так, как ему нравилось, и по-другому поступать не мог.
– Ты мне на нервы действуешь, док, – раздраженно парировал Мак. – Увяз в какой-то сентиментальной чуши! У нас имеется цель, жизненно важная, реальная цель, и незачем нам копаться в том, кто пал в собственных глазах, а кто – не пал! Людям жрать нечего, им надо хлеба дать – вот это важно, а не эти твои высокопарные идеи! Как там тот старик, что бедро сломал?
– Так и быть, сменим тему. Старик зол как черт. Поначалу он был в центре внимания, и это ему льстило, вот сейчас и бесится, что его навещать перестали и не беседуют с ним, не слушают его речей.
– Зайду к нему утром, – пообещал Джим. – Он хороший старик.
– Слышите? – воскликнул Мак. – Грузовичок, похоже, остановился.
– Кажется, и вправду остановился. В лагерь въехал.
– Какого черта! Идем скорее! Осторожно, на деревья не напоритесь!
Не успели они пройти совсем немного, как грузовик вновь взревел, послышался лязг, затем рокот, и грузовик отъехал. Шум мотора становился все тише, пока не растаял в воздухе.
– Надеюсь, ничего не случилось, – заметил Мак.
Они поспешили вон из сада, пересекли луговину. В палатке Лондона все еще горел свет, и возле нее суетились люди. Мак рванул к палатке, торопливо приподнял борт. На земле стоял продолговатый, грубо сколоченный сосновый ящик. Сидевший поодаль Лондон бросил мрачный взгляд на вошедших. Лайза, казалось, совсем съежилась на своем тюфяке, и темноволосый бледный парень, сын Лондона, сидя рядом с ней, гладил ее по волосам. Большим пальцем Лондон ткнул в сторону ящика:
– Ну и что, черт побери, прикажете с этим делать? Она же боится его до смерти! Не могу я покойника здесь держать.
– Это Джой? – тихо спросил Мак.
– Он самый. Только что доставили.
Мак, задумчиво теребя губу, уставился на гроб.
– Мы можем вынести его. Или пусть дети твои переночуют в той палатке, где лазарет, а гроб здесь останется, если ты, Лондон, не боишься.
– Мне-то что, – отвечал Лондон. – Жмурик он и есть жмурик. Немало я их перевидал на своем веку.
– Ну, тогда оставим его здесь. А мы с Джимом возле него посидим. Ведь это товарищ наш. – За их спинами коротко хохотнул доктор. – Можешь считать, что твоя взяла, док, пожалуйста. Но дело в том, что коротышку этого я знал.
– Да я и слова не сказал, – возразил Бертон.
Лондон что-то шепнул снохе, Бертону и темноволосому своему сыну, те сразу же покинули палатку. Лайза куталась в одеяло и держала на руках ребенка.