Балом правит любовь

— Вообще-то, она очень легко перенесла эти события. Несмотря на свою ограниченность, мама искренне печется о своих детях. Узнав правду о лорде Дерлинге, она с той же категоричностью, что и я, заявила о невозможности этого брака. Теперь она делает все от нее зависящее, чтобы помочь Элен пережить это трудное для нее время. Я думаю, что все это даже пойдет ей на пользу и поможет ей справиться со своим горем, в котором она увязла.
— Приятно слышать! — сказала Диана. — Вы тоже, должно быть, рады этому.
— Признаюсь, да. Матери еще многое предстоит преодолеть, — с улыбкой прибавил Эдвард, — но я все чаще и чаще вижу в ней ту женщину, которой она была когда-то. И кстати, пока не забыл, извольте передать вашей тетушке, что мама будет счастлива принять ее в любое время. Она также надеется видеть и вас, Диана, если вы найдете в себе силы простить ее.
Диана взглянула на Эдварда, думая про себя, что ни на кого из его близких она никогда бы не смогла держать злобу.
— Любой человек заслуживает прощения. Попросив нас уйти, ваша матушка опасалась нападок на ее будущего зятя. Она, таким образом, оберегала Элен, а потому я не могу винить ее за это.
Эдвард со вздохом покачал головой.
— Хотел бы я удостоиться вашего сочувствия. Ведь я, бывало, раз составив о человеке свое неверное мнение, не мог отказаться от него даже тогда, когда для этого появлялись веские причины.
— О! Сделать это никогда не поздно, — мягко сказала Диана. — Тем более если на то есть веские причины. Вот только наша гордость часто мешает нам.
Эдвард завладел рукой Дианы и — что теперь случалось нередко, — поднеся ее к губам, запечатлел на ней нежный поцелуй.
— Я постараюсь это запомнить. И, быть может, по прошествии времени у нас с вами возникнут… иные, чем теперь, отношения. Я чувствовал, что должен сказать вам правду, Диана, ибо только откровенностью можно заслужить прощение. Я дал слово даме, которую полюбил и которую, быть может, уже никогда не увижу. Но, не получив от нее отказа, я не могу нарушить свое слово. И не хочу.
Диана с трудом сдерживала слезы. Что за чудесный человек! Он не может нарушить слово, данное женщине, даже имени которой не знает. Могла ли Диана отказаться от такой любви?
Едва лучи восходящего солнца начали пробиваться сквозь ветви деревьев, как Эдвард уже направил Титана в парк. Воздух был напоен утренней прохладой, но день обещал быть теплым. Слышалось заливистое пение малиновок и приглушенное жужжание насекомых.
Минуло две недели со дня свадьбы Аманды и почти четыре с того дня, как Эдвард видел Дженни в последний раз. Все это время Эдвард не находил себе места. Он боялся признаться себе, что жизнь его без этой женщины лишилась смысла. Каждое утро он выезжал в парк в надежде встретить ее, и всякий раз возвращался домой разочарованным больше прежнего, в любую минуту ожидая получить от нее известное послание.
Пришлет ли она ему вуаль?
Эдвард приближался к тому месту, где впервые повстречался с незнакомкой, когда что-то вдруг промелькнуло впереди.
Маленькая, тощая кошка, быстрая и проворная, выпрыгнув из-за кустов, припустилась бежать вдоль дороги.
Эдвард осадил коня и посмотрел ей вслед, не веря своим глазам. Та же самая кошка? Нет, не может быть. Невозможно, чтобы это была та самая кошка, которая бросилась под копыта кобылы Дженни, дав начало всей этой истории.
— Доброе утро, Эдвард.
Эдвард поднял глаза и увидел не далее чем в двадцати футах от себя ее… Дженни, как и прежде, гордо восседала на той же самой серой в яблоках кобыле. На ней было темно-зеленое платье с черной отделкой и модная шляпка с опущенной на лицо вуалью.
— Дженни! — Эдвард не верил своим глазам. Он посмотрел вдаль, пытаясь разглядеть там сопровождавшего ее конюха, но она была одна. Что это значит? Она решила связать с ним свою жизнь? Или приехала попрощаться навсегда?
— Вы здесь! Глазам своим не верю! — проговорил Эдвард внезапно осипшим голосом. — Я почти утратил всякую надежду.
— Хорошо, что только почти. Я не могла уехать, Эдвард, — сказала она, понукая лошадь вперед, — не открыв вам правды.
  
Ее голос страшно поразил Эдварда, ибо стал совсем иным, высоким и чистым, так живо напомнившим другой знакомый ему голос. Но неожиданная встреча так взволновала Эдварда, что его мысли не задержались на этом. Ему было важнее то, что она скажет, нежели то, каким голосом она это произносит.
— Вам не нужно ничего объяснять, — ответил он. — Главное, вы здесь. Мне не нужно от вас никаких откровений.
— Нужно. Ибо только откровенностью можно заслужить прощение. Вы сами недавно сказали это одной даме, и я много над этим размышляла.
Эдвард нахмурил брови. Он сказал это одной даме? Что Дженни имеет в виду? Кому он это говорил, а если и говорил, то как она об этом узнала?
— Прошу извинить меня, но я не помню…
Эдвард замолк, ибо в этот миг Дженни медленно коснулась пальцами вуали и так же медленно начала поднимать ее.
Она собирается открыть лицо.
Затаив дыхание, Эдвард наблюдал, как из-под вуали показался острый подбородок, нежная розовая кожа, соблазнительные губы, именно такие, как он их себе представлял, — полные и чувственные, маленький изящный нос, высокие скулы, покрытые тонким румянцем щеки и, наконец, опушенные темными ресницами голубые, как раскинувшееся над головой небо, глаза.
Невероятно, но это лицо ему было знакомо.
— Диана! — Эдвард в замешательстве уставился на женщину. — Но как… зачем?..
— А вы не догадываетесь? — тихо спросила Диана. — Мои причины поступить так теперь вам известны.
У Эдварда в голове пронеслось то, что он о ней знал, и все для него тотчас разъяснилось. Диана Хепворт подвергалась всеобщему порицанию, по крайней мере сама она так считала. Поэтому женщина избегала общества и, не желая быть узнанной, скрывала лицо под вуалью и говорила измененным голосом. Может быть, она боялась случайной встречи с самим Дерлингом?
Однако в полной мере осмыслить ситуацию Эдварду сразу было нелегко. Его любимая Дженни — не кто иная, как Диана Хепворт, женщина, которая тоже занимает не последнее место в его жизни.
В голове у Эдварда роились тысячи вопросов, и он задал первый, пришедший на ум:
— Почему «Дженни»? Диана мило улыбнулась.
— Потому что так звали мою мать. И потом, это мое второе имя.
— А ваш голос?
Вопрос вогнал Диану в краску.
— Первое время я страдала от ужасной простуды, а потом, когда поправилась, чтобы оставаться неузнанной, мне пришлось имитировать хриплый голос. Мне не хотелось, чтобы вы догадались о том, что Дженни и Диана Хепворт одно и то же лицо.
Эдвард смотрел на Диану и никак не мог поверить, что лицо, которое он так страстно жаждал видеть, было ему давно знакомо.
— Сказать, что я удивлен, — значит ничего не сказать, — признался он. — Боюсь, я и сам не понимаю, что чувствую.
— Должно быть, крайнее изумление, — предположила Диана. — И гнев. Может быть, даже ощущение предательства. Ведь я вам лгала, Эдвард. Я играла роль двух разных женщин. Иначе говоря, я самым бесстыдным образом обманывала вас.
Эдвард задумался. И правда, она лгала ему. Но вправе ли он обвинять ее? Зная, что ей пришлось пережить, мог ли он чувствовать к ней что-то, помимо безграничного уважения и восхищения? Ведь в самом важном она не лгала.
Да, она играла роль двух женщин. Но она не пыталась пробудить у Эдварда любовь ни к Диане, ни к Дженни, которая, к слову, отвергла его предложение. Диана Хепворт преследовала лишь одну цель — благополучие его сестры и счастье своей кузины.
Она скрывала свое истинное имя, но о своих чувствах она не лгала.
— Отчего вы мне ничего не сказали в тот день, когда открыли правду о лорде Дерлинге? — спросил Эдвард.
Улыбка, которой озарилось лицо Дианы, была необыкновенно хороша.
— Оттого, что на тот день с вас было довольно. Вы узнали, что ваша сестра помолвлена с жестоким человеком. К тому же, признаюсь, я страшилась открыться вам. Откуда мне было знать, как вы примете мое признание.