Балом правит любовь

Эдвард улыбнулся.
— Верховые прогулки для меня предпочтительнее бодрствования в постели, когда, беспрестанно ворочаясь с боку на бок, тщетно пытаешься уснуть.
Диана вздохнула.
— Я тоже мучилась бессонницей. Может, что-то происходит в атмосфере?
— А может, нас тяготят наши тайны, которые не дают нам забыться сном, — сказал Эдвард, отгоняя вдруг возникший у него в воображении образ Дженни, раскинувшейся на постели с разметавшимися по подушкам волосами, глазами, устремленными на него, и играющей на устах обольстительной улыбкой. — Тайны, которые не станут более тревожить нас, если мы поделимся ими с другими.
Разглядел ли он сквозь вуаль смутную улыбку, скользнувшую по ее лицу, или это была лишь игра его возбужденного воображения?
— Это простое объяснение, милорд, но, боюсь, дело так легко не решается.
— Однако можно попробовать. Не удостоите ли вы меня чести стать поверенным ваших тайн, Дженни? Каковы бы они ни были, мои чувства к вам не переменятся.
— Но вам не должно питать ко мне какие-либо чувства. Мы с вами встречаемся для разговоров и…
— К черту разговоры! Наши отношения вышли за пределы бесед, по крайней мере, для меня. Я всякий раз с нетерпением жду встречи с вами, — сказал Эдвард. — И когда вы не приезжаете, мне кажется, будто я потерял нечто важное и что остаток дня меня ничем уже не порадует. Я знаю, это глупо, но ситуация вообще лишена здравого смысла. Вы говорили, что ничего не ждете от наших встреч, я тоже ничего от них не ждал. Так, может быть, именно потому, что мы не питали никаких надежд, наши встречи переросли в нечто большее. Я бы слукавил, если б сказал, что в моем сердце не зародились нежные чувства к вам. Более нежные, чем мне должно к вам испытывать.
По тому, что Дженни уронила голову, и с ее уст сорвался вздох, Эдвард понял, что его признание стало для женщины полной неожиданностью.
— Но все это ни к чему не ведет, Эдвард, вы понимаете? Вы обо мне многого не знаете.
— Чего я не знаю? Вашей страшной тайны, которую вы всё поминаете, но отказываетесь открыть мне?
— Это и… другое.
— Хорошо, давайте же хотя бы исключим некоторые возможности. Вы преступница, скрывающаяся от полиции?
Диана ахнула.
— Конечно, нет!
— Тогда вы женщина, выходившая замуж трижды, и теперь скрываетесь от одного из своих мужей или от всех сразу?
— Вы же знаете, что это не так.
— Вы не совершали убийства? Никого не изувечили? Что же тогда за тяжкий грех лежит на вашей совести?
— Некоторые сочли бы его очень тяжким.
— Некоторые?
— Люди из высшего света.
— Ха! Я подозреваю, что у многих людей в высшем свете есть свой скелет в шкафу, включая и ту особу, что ввела моду на вуали, — тихо пробормотал Эдвард.
— Вам не нравятся вуали?
В голосе Дженни послышались веселые нотки. Губы Эдварда изогнулись.
— Теперь нет. Знаете ли вы, как хочется мне увидеть ваше лицо? До сих пор я из учтивости не просил вас, но… не могли бы вы приподнять вуаль лишь на миг, чтобы я мог увидеть даму, которая заняла такое важное место в моей жизни.
Диана покачала головой с сожалением — Эдвард ясно почувствовал это.
— Лучше мне этого не делать. Эдвард смотрел на нее, сощурив глаза.
— Тогда скажите мне, Дженни, вот что: я вам не безразличен?
С ее уст снова сорвался вздох.
— Вы же знаете: я не могу отвечать на этот вопрос. Это было бы определенно неприлично…
— К черту приличия! — перебил ее Эдвард. — Я хочу услышать, что вы по утрам встречаетесь со мной не потому, что эти прогулки дают вам несколько часов развлечения в начале скучного дня.
— Разумеется, я приезжаю по другой причине. Проведенное с вами время для меня больше, чем развлечение, и вам, несомненно, это известно.
— Как я могу знать что-либо, если вы мне ничего не говорите?
— Просто некоторые вещи дамам говорить непозволительно. Но я не хочу, чтобы вы думали, будто я… отношусь к этим встречам легкомысленно, — проговорила Диана неуверенно. — Это было бы неправдой. Я же хочу быть с вами как можно более откровенной.
— Значит, вы ко мне неравнодушны? Дина подняла голову.
  
— Да. Так же, как и вы, более неравнодушна, чем мне это дозволено.
Эдварду показалось, что у него свалился камень с души.
Он ей небезразличен, и ему удалось вырвать у нее это признание!
— Знаете ли, порой я думаю, не сказочная ли вы фея, так вы меня околдовали.
Это сравнение оказалось столь неожиданным, что Диана рассмеялась. Ее голос был таким глубоким и чувственным, что Эдвард насилу удержался от того, чтобы схватить ее, сжать в своих объятиях и сбросить с ее головы эту проклятую шляпку! Он жаждал ощутить тепло ее тела, ее свежее дыхание.
Его чувства не поддавались разумному объяснению. Но кто сказал, что в сердечных делах присутствует разум? Она и в самом деле околдовала его. Окончательно и бесповоротно.
— Скажите мне еще одно, Дженни. То, что вы скрываете, могло бы воспрепятствовать нам быть вместе?
Вопрос был смелым, и Эдвард не удивился, что Диана не сразу ответила.
— Это зависит от того, что вы подразумеваете под словами… «быть вместе».
— Я спрашиваю, является ли некогда совершенный вами поступок столь ужасающим, что делает для вас невозможным брак? Дыхание Дианы участилось.
— Эдвард, я…
— Нет, нет, не пытайтесь уклониться от ответа. — Эдвард подвел своего коня поближе. — Мне нужна правда, Дженни. Вы скрываете что-то, что является препятствием для принятия предложения руки и сердца?
Диана медленно кивнула:
— Меня оклеветал один влиятельный человек, который пытался таким образом скрыть истину. Ему поверили благодаря его положению в обществе.
— Но раз сами вы знаете, что все это ложь, отчего вы мучаетесь этим? Отчего вы скрываете свое лицо и свое настоящее имя от меня? Вы боитесь, что эти ложные слухи дошли до меня, и я им верю?
— Может быть.
— Так скажите же, что это за слухи, чтобы я мог успокоить вас.
Диана вздохнула.
— Послушать вас, так все совсем просто, Эдвард, будто парой слов, сказанных вам, можно решить дело и поправить мое положение. А все между тем куда сложнее. Вам легко предлагать выход из ситуации, когда вы не имеете к ней отношения…
— Вот то-то и оно, Дженни, я хочу иметь к этому отношение. Я хочу иметь самые близкие отношения… с вами.
Эдвард понял, что зашел слишком далеко. Но было поздно, слова уже слетели с его уст, и Дженни, сдавленно вскрикнув, развернула лошадь и пустила ее галопом, не попрощавшись, нарушая всякие приличия. Изумленный конюх поскакал за ней во весь опор, а Эдвард глядел вслед удалявшейся Дженни, кляня себя за неловкость.
Он опередил события. Дженни не ожидала от него такого всплеска чувств, и признаваться в них, пожалуй, было преждевременно. Он только разбередил ее раны. Впрочем, об этом Эдвард не беспокоился. Незаживающие раны нужно вскрывать. Иногда, думал Эдвард, это единственный способ выпустить из них яд.
А раны Дженни были отравлены ядом — словами ненависти и коварной клеветой, направленной против невинной женщины. И раз она сказала, что слухи о ней ложны — а Эдвард ей верил безоговорочно, — ничто не могло отменить принятого им на днях решения.
Решения предпринять шаги, которые, без сомнения, встретят сопротивление, но от которых он не отступится.
  
Глава двенадцатая
 
После бурной встречи с Эдвардом в парке Диана насилу привела свои мысли в порядок.
Я хочу иметь к этому отношение. Я хочу иметь самые близкие отношения… с вами.
При воспоминании об этих словах кровь вновь и вновь приливала к ее лицу. А уж то, что было сказано до этого, смущало Диану еще больше.
Вы скрываете что-то, что является препятствием для принятия предложения руки и сердца?
Как понимать эти слова? Одно заявление, по мнению Дианы, можно было расценить как намек на то, что Эдвард хочет сделать ее своей любовницей. Другое говорило о честности его намерений. Однако о его желании жениться на ней, не было сказано ни слова. Да Эдвард и не мог заговорить об этом, не зная о ней ровным счетом ничего, кроме того, что она ездит на отличной лошади и обладает манерами светской дамы. Но все это можно сказать и о женщинах полусвета, промышляющих на улицах Лондона.