Развеянные чары
Не говоря ни слова, он скрылся за дверью, и Линда почувствовала нечто вроде разочарования. Разум спал, но инстинкт говорил, что этого мужчину она желала страстно и сильно, это желание не остыло в ней до сих пор.
Дверь открылась, и незнакомец вновь появился в комнате. Теперь его узкие бедра были прикрыты широким зеленым полотенцем, что, впрочем, только усилило его сходство с неким античным героем. Или богом.
— Даже в страшном сне не мог себе представить такого пробуждения. Ладно. Информирую. Меня зовут Коннор Брендон, тебя — Линда Чериш, раз уж ты и этого не помнишь. Видимо, твой разум не перенес нагрузок этой ночи…
Она не обратила внимания на сарказм последних слов. Линда, нахмурившись, из последних сил пыталась разбудить уснувшую память. Она на все лады повторяла оба имени, но тщетно. Паника затопила все ее существо, и Линда вновь закрыла лицо руками.
Ярость мужчины прорвалась наружу неожиданно и бурно.
— Прекрати свои игры! Ночью ты любила меня, Линда, любила всем своим прекрасным телом, руками, губами, глазами, всем, чем только можно! Ночью ты прекрасно знала и понимала, что делаешь. Ты сама просила меня заняться с тобой любовью…
Она закрыла уши ладонями, однако сильные руки легко оторвали их, и ненавистный голос ввинтился в измученный мозг женщины.
— Если я тебя не удовлетворил, просто скажи об этом, только, Бога ради, не смей прятаться за эти дурацкие шарады, которых постыдился бы и неразумный младенец. Слишком поздно идти на попятную — ты сама приняла решение!
— Я ничего не помню…
Это был полушепот, полустон. Глаз она не открывала, а губы ходили ходуном, все тело била крупная дрожь.
— Я не помню, что было этой ночью, я не помню своего имени, я не помню, кем я работаю, я не помню ничего!
Она зажала себе рот, чувствуя, что сейчас истерика вырвется наружу. Линда из последних сил старалась справиться с собой.
Коннор Брендон отступил от нее и мрачно процедил:
— Ты ненормальная, если рассчитываешь поймать меня на такой дешевый трюк. Посмотрим, не поможет ли душ! Кстати, хотя ты и не хочешь вспоминать то, что было ночью, могу тебя заверить, что мне лично очень понравилось все, что ты могла мне предложить.
Он спокойно и с удовлетворением наблюдал, как яркий румянец медленно заливал бледное лицо Линды, ее точеную шею, поникшие плечи и даже грудь. Затем добавил:
— Да, ты предлагала, Линда. Многое, очень многое, и я с удовольствием на это соглашался. Тебе понравилось, что бы ты ни говорила сейчас. В этом вся проблема, верно? Ты слишком многое мне позволила, и сейчас твоя гордость страдает, вот ты и решила разыграть этот дурацкий спектакль с потерей памяти.
— Это не спектакль. И я никогда не лгу.
— Откуда ты знаешь? Ведь ты потеряла память!
— Я не знаю…
В ее голосе были шок и растерянность, но Линда почему-то точно знала, что сказала правду.
— Очень оригинальный вид амнезии. Вообще-то я не специалист, но, насколько мне известно, потерю памяти обычно вызывает травма головы.
С этими словами он шагнул к ней и, прежде чем она смогла воспротивиться или возразить, сильными и уверенными движениями ощупал ее голову под густыми черными волосами. Нет, груб он не был, но Линда вся сжалась, ощутив, какая мощь таится в этих уверенных жестких пальцах.
Что-то изменилось в его лице, когда он нащупал ссадину возле виска.
— Хм… похоже, вчера ты ударилась сильнее, чем я предполагал, да и ты тоже. Но все равно — это не производит впечатления такой уж жуткой травмы! Скажи честно, ты решила воспользоваться этой царапиной?
Линда отвернулась, чтобы скрыть от Коннора выражение ужаса на своем осунувшемся лице.
— Итак, что мы имеем? Удар был явно недостаточен, остается алкогольное опьянение, другими словами, белая горячка. На крестинах ты выпила один бокал шампанского — это раз. Я наблюдал за тобой очень внимательно, извини, многолетняя привычка. Два — это еще два бокала несколько часов спустя, к тому же перед сытным ужином. Не густо. От такого количества даже в сон не потянет.
Румянец вновь вернулся, но на этот раз Линда выдержала его взгляд.
— У тебя болит голова?
— Немного.
— Может, мало поспала?
Теперь в его голосе звучала только наигранная деловитость. Линда с хрустом заломила ледяные пальцы и тихо произнесла:
— Я не помню никакого удара. Поверь мне, пожалуйста!
Все внутри нее кричало от ужаса. Поверь, пожалуйста, поверь! Неужели я такая на самом деле — трусливая, лживая и развратная девка?!
Золотые глаза смерили ее высокомерным взглядом, однако прежней ярости в них уже не было.
— Что ж, остается психологическая травма. Эмоциональный шок. В течение трех лет ты была честной вдовушкой — ни любовников, ни даже легкого флирта, по крайней мере, так говорили. Или любовники были?
Ее душили слезы. Перехваченное горло саднило от них, но Линда смогла прошептать:
— Я не могу вспомнить…
Пауза. Глаза хищника следят, жестокие, неумолимые, страшные.
— Что ж, напомню. Ты согласилась приехать сюда вчера вечером и все остальные действия совершала исключительно по собственной инициативе.
Он повернулся и пошел к дверям. По дороге наклонился, подцепил пальцем кружевной лифчик.
— Между прочим, я его с тебя силой не стаскивал.
Вышел, хлопнув дверью. Линда рухнула в подушки, чувствуя, что сейчас разорвется сердце. Такого унижения ей не приходилось испытывать ни разу в жизни… Или приходилось?
И все же главным было не это. Память, ее утраченная память, вот что волновало Линду Чериш в первую очередь. Она с трудом заставила себя подняться и подошла к окну.
Дом стоял почти у самого моря. С трех сторон его окружали цветущие заросли магнолий и акации, дальше начинался настоящий лес. Серебристые цветы похутукавы, поблескивающие среди темно-зеленых листьев, говорили о том, что стоит зима, самое красивое время для Австралии.
Линда перевела взгляд дальше и обнаружила, что Коннор Брендон, как ни в чем не бывало, сидит на открытой веранде за небольшим столом и с аппетитом завтракает, насмешливо поглядывая на нее.
Что он там говорил насчет инициативы? Боже, какой стыд… Или это нормально для нее?
Какой она была? Распущенной, дерзкой, страстной, любвеобильной, сдержанной, смиренной, лживой, искренней?
Он что-то говорил насчет вдовы… Безутешная вдовушка, кажется так. Но ведь она согласилась поехать с ним сюда, а потом всю ночь с восторгом отдавалась этому человеку. Дело не в том, что он это сказал, а в том, что какая-то часть ее в этом совершенно уверена.
Линда поспешно отправилась в ванную. Здесь стояла большая дорожная сумка с вещами. Женскими вещами. Значит, все правда. Она сама собралась и приехала с Коннором в этот дом.
Футболки. Джинсы. Шорты. Легкие блузки. Белье. Купальник. Теплые вещи на случай непогоды. Полотенце. Косметика.
Определенно, она знала, куда и на сколько времени едет. Слезы снова закипели в глазах. Линда вернулась в комнату и, поддавшись внезапному порыву, распахнула дверцы шкафа. Мужской одежды здесь не было, значит, Коннор и тут сказал правду: он не собирался делить с ней эту комнату.
Ослабевшие ноги едва держали ее, когда Линда медленно и обреченно подошла к зеркалу. Больше всего она боялась не узнать свое собственное отражение, но этого, по счастью, не произошло. Из зеркала на нее смотрела молодая женщина с фиалковыми глазами, полными слез, со спутанными черными волосами, стройная и высокая, пожалуй, красивая, только в высшей степени измученная.
Она знала эту женщину. Самое большое облегчение за все кошмарное утро.
Линда решительно скинула спасительное одеяло и внимательно изучила свое тело. Длинные ноги, тонкая талия, маленькая красивая грудь, точеные плечи… Судя по всему, детей у нее не было, но вот прошедшая ночь оставила достаточно яркие следы на коже. Линда со стыдом вспомнила свежие царапины на широкой спине Коннора. О, если бы она могла все вспомнить!
Стоя под душем, она решила не слишком принуждать свой мозг к работе. Возможно, это не пойдет ему на пользу.