Энеата. Воин и Солнце (СИ)

Сила переполняла её, требуя выхода. Энеате страстно желалось обрушить скалы, поджечь и без того несчастный сухостой, призвать яростный ветер, что ураганом снёс бы всё на своём пути, или выплеснуть из берегов Великую реку, чтобы покорить эту ужасную жару…
Сдерживаться было всё труднее, как и пытаться думать о другом. Девушка была уверена, что дома будет в безопасности — как бы ни стремился эсин Арка выразить свою дружбу Идшару, выдать свободную горожанку, дочь известного и уважаемого человека, он вряд ли посмеет. Но будет ли в безопасности сам Арк, если Эне придёт туда сейчас, из последних сил сражающаяся с самой собой — девушка сомневалась.
Сады и поля, окружавшие светлые стены города зелёным кольцом, раскинулись впереди. Сверканием и блеском манила синяя лента Великой Реки. Оставалось совсем немного. Ещё небольшое усилие, последний рывок. Но надежда, что Энеата сможет дойти, становилась всё слабее. Сил бежать давно не было.
Девушка еле волочила путавшиеся ноги, пошатывалась, прикрывая голову остатком изорванной сумки, отмахивалась от мерещившихся перед потемневшим взором мух и еле справлялась с одышкой. Увидев рядом более-менее высокий куст, способный дать хоть немного тени, Энеата из последних сил добрела до него и рухнула на горячую, но хотя бы не раскалённую, как везде вокруг, почву.
Асу хотелось прикрыть измученные ярким светом и поднимавшим колючий песок ветром глаза хотя бы на мгновение, но она боялась лишиться сознания и лишь всё шире распахивала веки. Флягу с водой Эне отдала Нунне и сейчас безнадежно пыталась хотя бы облизнуть иссохшие и облезшие губы. Оглядев покрасневшую кожу, Эне в бессильной злобе стукнула ладонью по земле. Надеясь облегчить дыхание, развязала туго затянутый поясок. Оставалось лишь уповать, что кто-нибудь из земледельцев выберется на окраины возделанных угодий и додумается посмотреть в эту сторону…
От невыносимого желания выпустить на свободу колдовскую силу юную целительницу освободил обморок.
…Топот и отрывки разговоров доносились издалека, с трудом пробираясь сквозь марево нездорового сна. Из гулкого невнятного шума голоса вскоре превратились в глухие, еле слышные, но внятные слова.
— Без сознания?
— Солнце?
— Ага. Перегрелась.
— Как она вообще живёт с такой бледной кожей?..
— Разойдитесь, олухи! Воды! Кто-нибудь, дайте скорее воды!
— Не ори, Таллис!
— Да быстрее же!..
Лба коснулась прохладная мокрая тряпка, и Эне шевельнулась с тихим стоном. Кто-то поднял её на руки, но Энеата, едва приоткрыв глаза, поняла, что всё равно ничего не видит. Опустив тяжёлые веки, она вновь провалилась в небытие, напоследок успев услышать:
— Тьма Хеды! Она выглядит гораздо легче, чем на самом деле…
Глава 7. Порт
Полумрак жертвенного зала храма, наполненный тяжёлыми, приторными дымом от курильниц. Тишина святилища успокаивала Таман, и женщина впервые за последние дни не плакала, оставшись в одиночестве. Но покой вскоре нарушила подошедшая жрица, произнося:
— Вы просили сообщить, если будут новости, госпожа.
Таман поднялась с колен и отвела взор от изваяния божественного пахаря. На вестницу она смотрела с плохо скрываемыми опасениями. Жрица отвернулась и произнесла, теребя пальцами хвостики-кисточки расшитого пояска:
— Прибыл посланник идшарского байру… Вам лучше идти.
— Куда?
— Домой. Эсин Луганг уже отпустил его, и он сказал, что желает ещё поговорить с вашим супругом.
И без того бледное лицо Таман побелело. Она стремительно зашагала к выходу, еле сдерживаясь, чтобы не бежать.
Когда Таман пришла, чужих в доме уже не было. Муж ждал её, прислонившись спиной к стене и бессмысленно глядя вперёд. Таман тихо подошла, но верховный судья Арнунна не изменился в лице и не взглянул на неё.
— Любимый!.. — нежно позвала она.
Арнунна всё так же молча вытянул вперёд руку с крепко сжатыми в ней ножнами. Кожаные ремешки ножен украшали драгоценные бусины, да и узоры Таман узнала мгновенно. Эти ножны подарили Нунне, когда тот избрал путь воина и поступил в обучение. Таман сама вышивала цветы и птиц, добавляя к оберегу силу материнской любви.
 
— Боги… — выдохнула Таман.
— Я ухожу, Таман. Харат о тебе позаботится, — наконец заговорил Арнунна.
— Что сказал посланник?..
— Что байру ждёт меня.
— И всё?
— А чего тебе ещё надо…
— Он не обещал отпустить Нунну и Миру?!
— Нет.
— Но…
— Прощай, Таман. Я не вернусь. Молись, чтобы Нунна и Мира вернулись.
Как бы ни хотелось Таман остаться в памяти мужа красивой, она не смогла сдержать чувств и разрыдалась, прижимаясь к Арнунне так крепко, как будто пыталась раствориться в нём.
— Я пойду с тобой, — сквозь рыдания судья с трудом разобрал слова. — Я не дам тебя убить… Я упрошу его. В ноги брошусь, именем его матери буду молить… Есть же у него сердце…
Арнунна неожиданно зло и грубо оттолкнул её, широко распахнул глаза и грозно крикнул:
— Не смей позорить меня, женщина! Я приму свою судьбу с честью! Даже не думай позорить наш род унижениями!
— Арнунна! Прости! — закрыв заплаканное лицо ладонями, Таман замотала головой. — Прости меня!
Он вновь притянул жену к себе, виновато произнёс:
— Боги благословили меня, дав такую супругу, — он коснулся её волос губами. — Не бойся, Таман, моя милая. Мы снова будем счастливы в садах Астарны.
Таман лишь громко рыдала, уткнувшись лбом в грудь мужа.
***
Жители Дарфии верили, что всякое время пользуется особым покровительством кого-то из божеств. Прохладное и светлое утро, время земледельческого труда, управлялось божественным пахарем Ирутаром; в полдень, когда жгучий жар не даёт выйти из дома, могла помочь только супруга Ирутара Тааль, хранительница всех источников и рек, дева-вода; вечер, без сомнений, принадлежал богине страсти Астарне; а время с полуночи и до рассвета было временем зла и крови, временем непобедимого бессмертного воителя Эллашира. Аарка-Луна и Адуана-Солнце, по мнению дарфийцев, могли лишь изредка спорить с богами-хранителями. Но вот уже которую ночь многие из энаранцев надеялись, что ссоры Эллашира с его доброй сестрой Ааркой будут особенно жаркими, и небесный покровитель идшарцев отвернётся от них, занявшись своими собственными делами.
И всё же ночь по-прежнему была на стороне Идшара. Аарка-Луна скрылась за чёрными облаками, и непроглядная темнота закрывала дали. Стражники на энаранской заставе, которые должны были зажечь огонь на башне при появлении врага, не успели исполнить свою задачу. Меткие стрелы аркских предателей, нацеленные по светящимся в ночи факелам энаранских стражей, пронзили дозорных на смотровой площадке, а их сменщики, что спали внутри, не успели проснуться прежде, чем в башню вошли воины Идшара.
Энаранский порт был пуст, если не считать нескольких рыбацких лодок, ведь Арк перекрыл реку для кораблей, как и Ризайя, город чуть ниже по течению Великой Реки. Когда первые лучи рассвета коснулись дозорных башен города, громогласно зазвучал рог, предупреждающий об опасности — идшарские воители были на подходе.
Жители пригородов спешно устремились к городским воротам, надеясь укрыться за крепкими стенами. Стражи и воины еле сдерживали людей, чтобы те сами не передавили друг друга в надежде спастись. Эсин Луганг смотрел на город из окна одной из башен, с тоской выслушивая прибежавшего вестника.
Эсин вздохнул, окидывая взглядом раскинувшийся внизу Энаран. Он был так красив, этот цветущий город-сад. Полный зелени и воды, изящный, изысканный, почти совершенный.
Больше всего на свете эсин Луганг хотел бы, чтобы город стоял вечно. И всё же мысль о том, что для этого самому Лугангу стоило умереть, пугала и отталкивала.
И он не вышел на зов Асахира.
***
Слишком поздно прозвучал тревожный рог — не все успели покинуть опасное место. Стрелы и камни осыпали улицы окружавшего порт поселения; рыбаки и рабочие спешно разбегались, надеясь укрыться в домах и подвалах. Те же, кто охранял порт Энарана, выхватывали оружие и мчались к башне, собираясь там принять бой. Гарнизон — лишь чуть больше сотни воинов да пара десятков стражей.