Звезды южного неба
Мать Дэна умерла восемь лет назад, и с тех пор контакты между отцом и сыном стали нечастыми и в основном натянутыми. Они были слишком не похожи друг на друга, чтобы иметь хоть что-то общее, кроме медицины. Дэвлин — очень общительный человек, Дэн — тихий и замкнутый, такой же, какой была и его мать. А после аварии, в которой погиб Уильям Абернати, Дэн еще больше ушел в себя.
— Уверена, что ты не очень удивишься, услышав, что у твоего отца полно влиятельных друзей в сфере медицины. И они постоянно держат его в курсе того, чем ты тут занимаешься. Он сказал, что пару раз звонил сюда, но оба раза попадал на местного бармена, который, как я поняла, немного несдержан на язык.
На самом деле Дэвлин назвал Чарли «крикливым хулиганом».
Несмотря на то, что слова Кейт его ошеломили, Дэн улыбнулся.
— Чарли — истинный представитель буша, особенно когда выпьет пару кружечек пива.
Кейт огляделась.
— А ваш городок совсем небольшой.
— Это правда. Собственно, он весь перед тобой — несколько домов, огромное количество пыли и миллионы мух.
— А это больница?
— Да, она самая. Послушай, Кейт, боюсь, что, может быть, ты проделала весь этот путь совсем напрасно. Последний год у нас было очень мало пациентов, и надежды на получение финансирования, которое нам так нужно для продолжения работы, почти нет. Бюрократы из центра оперируют только цифрами, и, думаю, они, вряд ли считают аборигенов за настоящих больных… А ведь их намного больше, чем белых. Если говорить начистоту, то все настолько плохо, что, думаю, мне придется закрыть больницу, — он был уверен, что Кейт надеется получать здесь зарплату, а надежды на это не было никакой.
Кейт улыбнулась, чем совсем сбила Дэна с толку.
— Тогда могу сказать, что приехала как раз вовремя, — ответила она.
— Ты о чем?
— Ты что, не читаешь газет?
— Мы получаем их с опозданием чуть ли не в две недели. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что всего два дня назад наши с тобой отцы устроили в Сиднее крупное мероприятие по сбору средств для твоей больницы. И чек на полученные деньги я привезла с собой. Уверена, здесь денег больше чем достаточно, чтобы модернизировать помещения и оборудование, купить новые кровати… или что там тебе нужно. Однако твой отец попросил меня об одном одолжении, — в ее глазах появился озорной огонек.
— Ты о чем?
— Ты обязательно должен поставить в больнице телефон. Он хочет разговаривать с тобой напрямую, а не переругиваться каждый раз с местным барменом.
Дэн задохнулся от удивления.
— Не могу поверить, что это правда.
— Но это так, — Кейт достала газету и, развернув ее, показала ему статью, в которой была еще и фотография его отца и доктора Джонс. Дэн прочитал первые несколько строк:
— «…благотворительное мероприятие по сбору средств, проведенное прошлым вечером в отеле «Хилтон» несколькими самыми известными хирургами Австралии, включая мистера Мартиа Джонса и мистера Дэвлина Дугана, позволило собрать значительную сумму денег, которые пойдут на модернизацию больниц в буше, в первую очередь в Кенгуру-кроссинг…»
Кейт достала чек, и Дэн чуть не потерял сознание, увидев в нем сумму. В восторге он обнял и закружил Кейт.
— Ты наша спасительница! — закричал он.
Когда Эстелла рассказала Чарли, что собирается поговорить с местным колдуном — кедайтчей — о Мэй, тот согласился, что из этого может выйти толк, но отказался идти вместе с ней в качестве переводчика.
— С тобой пойдет Эдна, — сказал он. — Она знает, где его найти.
— Но, дядя Чарли, Эдна и сама очень плохо говорит по-английски.
— Я же с ней общаюсь, и мы друг друга понимаем.
Эстелла поджала губы.
— Ну, пожалуйста… пойдем со мной…
— Извини, Эстелла, но мне становится плохо даже от мысли, что нужно снова идти в буш. У меня еще с прошлого раза не прошли мозоли.
После того как Чарли объяснил Эдне, чего Эстелла хочет от кедайтчи, обе женщины отправились в путь. Эстелла была совсем не уверена, что из-за языковых проблем ее план сработает, но отчаянно хотела узнать, почему Мэй стала вести себя так странно, ведь от ее поведения страдала Бинни.
Потратив на дорогу не один час, Эстелла и Эдна наконец подошли к лагерю аборигенов, расположенному в нескольких милях вверх по течению полностью пересохшей реки Диаманты. В лагере было несколько аборигенов, включая женщин и детей, но один мужчина сидел в одиночестве. Он оказался единственным человеком, который ничем не занимался. Остальные мужчины копали яму, собираясь запечь под горячими углями эму, женщины чистили какие-то плоды, похожие на помесь орехов и ягод, а дети на окраине лагеря выковыривали личинок и складывали в миски из коры для дальнейшего приготовления.
Эдна представила Эстеллу кедайтче, которого звали Байрум-Бирра. Он сидел, скрестив ноги, в тени акации и не встал, здороваясь с ней. Из одежды на нем была только набедренная повязка, и Эстелла заметила на его худом теле несколько странного вида шрамов, которые выглядели так, будто были нанесены специально. У кедайтчи была борода и усы с проседью, а лоб, или та его часть, которую было видно из-под цветной головной повязки, был в глубоких морщинах. Конечно, Эстелла не думала, что колдун племени аборигенов будет молодым человеком. Она представляла себе мудрого старца с седыми волосами. Но Байрум-Бирра оказался не слишком старым.
Байрум-Бирра жестом предложил Эстелле и Эдне место напротив себя. Садясь в пыль в тени акации, Эстелла чувствовала себя так, будто удостоилась аудиенции королевской особы, но потом подумала, что Байрум-Бирра считается чем-то сродни королю аборигенов, поскольку кедайтча очень уважаем членами племени.
Говоря на своем языке, Эдна объяснила, что Мэй кто-то дает спиртное, а та не говорит Эстелле, кто именно, потому что боится, что с ее ребенком случится какое-нибудь несчастье. Когда Эдна закончила свои объяснения, Байрум-Бирра минуту молча смотрел на Эстеллу. Она старалась сидеть под его немигающим взглядом как можно спокойнее. Из-за его широких ноздрей и черных глаз с пронзительным взглядом Байрум-Бирра казался очень злым, но Эстелла чувствовала, что он заинтересовался делом белой женщины и вряд ли сердится на нее.
— Пожалуйста, спроси у Байрум-Бирры, наложено ли на Мэй проклятье, — сказала Эстелла Эдне.
Эдна бросила на нее безучастный взгляд, и Эстелла догадалась, что та не поняла. Это привело ее в отчаяние.
Байрум-Бирра закрыл глаза, и его тело начало медленно покачиваться. Затем вдруг снова открыл их, пронзительно посмотрел куда-то в пространство между Эстеллой и Эдной, что-то сказал Эдне, и та, повернувшись к Эстелле, стала переводить.
— Байрум-Бирра говорить… не уад-йео-йео… — сказала Эдна, покачав головой.
— Что это значит? — спросила Эстелла разочарованно.
Эдна и кедайтча снова заговорили друг с другом, но теперь он задавал вопросы. Эстелла заметила, что Эдна отвечала очень неуверенно, и в отчаянии покачала головой, сожалея, что не может поговорить с Байрум-Бирра.
К ним подошел какой-то юноша. Он был в набедренной повязке и босой. Поговорив с кедайтчей, он обратился к Эстелле на ломаном английском:
— Уад-йео-йео значит — не болеет…
Эстелла пришла в восторг.
— Ты говоришь по-английски?
— Да, мэм. Я работать на овечьем пастбище на севере. Научиться немного говорить английский.
— Ну, слава Богу! Пожалуйста, переведи мне все, что говорит ваш кедайтча.
— Женщина по имени Мэй… ей сказали неправда, но это сказал не черный, — он хлопнул себя по груди. — Кедайтча говорить, ни один черный не проклинать женщина по имени Мэй.
Потом юноша обратился к Эдне, и Эстелла подумала, что он спрашивает, кто такая Мэй. Очевидно, Эдна объяснила, потому что он кивнул и улыбнулся, чего Эстелла совсем не поняла.
— Мэй иметь… еще один белый муж? — спросил юноша.
— Нет, — ответила Эстелла. — Но она не хочет говорить мне, кто дает ей бутылки с вином.