Классная дама (СИ)

Я застыла с недожеванным куском мяса во рту. Выплюнуть его на тарелку мне не позволяло воспитание, да и Софью стоило пощадить, поэтому я доела, отложила приборы и вспомнила, зачем я сюда явилась. Не ругаться с Ветлицким, упаси боже, нет, а заставить его выболтать все, что мне нужно, и в ответ не сказать ничего. 
— Приказать еще что-нибудь принести? — предложил Ветлицкий и очень бережно, как тяжелораненный, откинулся на спинку стула, и это движение далось ему с таким трудом, что у меня закралось сомнение — может, он действительно ранен? 
— Благодарю, — я не сказала ни да, ни нет, оставила продолжение завтрака на его усмотрение. — Георгий Станиславович, хороши или плохи, но это были последние сведения. Смогу ли я дать вам то, на чем вы настаиваете, ту информацию, которая все спасет, зависит только от вас.
Ветлицкий вытянул руку, побарабанил пальцами по столу, и на его лице мелькнуло хорошо знакомое выражение жандарма при исполнении.
— Ее сиятельство решила, что внимание министерства просвещения связано со мной. Она не сказала мне прямо, но уверяю, она вышвырнет меня за ворота не сегодня, так завтра.
Ветлицкий криво улыбнулся краем губ и кивнул.
— Вы не удивлены? — Я и сама еле скрыла собственное изумление. Ему так быстро донесла Яга или он изменил своей политике невмешательства, потому что предполагал реакцию Мориц и рассчитывал на нее?
— Я знаю, — Ветлицкий покачал головой и поморщился, знала бы я еще каким мыслям. — Что вы хотите от меня?
— До молебна всего полторы недели, — желчно напомнила я, начиная злиться. — Я не спрашиваю, кто именно присматривает за мной — если мне память не изменяет, вы выразились именно так, но надеюсь, что вы назовете мне имя этой дамы. 
— Нет. Зачем оно вам?
Взять остатки холодца и размазать тебе по физиономии. Просто так, потому что мне терять нечего. С другой стороны: а я на его месте назвала бы второй источник?
— Чтобы мы обе чувствовали себя уверенней. Чтобы мы могли разделить объекты, и чтобы когда один из нас встречался с вами или выезжал в город, другой не оставлял бы академию без присмотра, — от отчаяния я вошла в раж, мне нравилось, и Софье, похоже, тоже. Или моя козочка отключилась от нашей беседы и любовалась полковником — надо отдать ему должное, он красив даже изнемогающий. — Вы просили меня сообщать вам… как оказалось, вы сами не знаете что, вы до сих пор не пустили слух об аресте двух заговорщиц — и я недоумеваю, зачем я вам. Ваша агент одна не справляется? Вы ее перепроверяете? Вам от меня было нужно что-то кроме контакта с неизвестными покусителями?..
Я излагала Ветлицкому вещи, о которых выпускница Академии благородных девиц знать не могла. Я была уверена, что и в детективах подобное не писали. Будь Ветлицкий чуть прозорливее, сообразил бы, что мне надо повысить жалование, определить в квартиру не хуже этой и являться каждый вечер мне на доклад, но ему оставалось сидеть и превозмогать головную боль. Будь чуть прозорливее я, я сама догадалась бы, кой черт я ему в этих стенах.
Или, что тоже возможно, в какой-то момент все вышло из-под контроля, и Ветлицкий при всем желании не может связать концы. А я смогу?.. Я поставила локти на стол — Софья оставила это без комментариев. 
— Ее сиятельство сегодня вызвала меня к себе в кабинет, оскорбляла, провоцировала на срыв, обвиняла, что я лезу в ее дела и вмешиваюсь в процесс обучения и воспитания, но, поняв, что все бесполезно, велела заняться приемом одеял и инструкциями министерства. 
Ходики грохотали ужасно. Мне это мерное, оглушительное тиканье действовало на нервы, и я против воли говорила все громче и громче, стараясь перекричать. Возможно, зря, возможно, не просто так эти часы из ада здесь висели. Ветлицкий довольно звучно положил обе ладони на стол, так, что посуда подпрыгнула. Это был не удар, выражение лица у него оставалось безмятежным — сиди мы в жандармерии, и он бы уже заорал.
— Софья Ильинична, вы хотите, чтобы я повлиял на княгиню Мориц? — изумился он абсолютно неподдельно. — Таким образом выдав свою с вами связь? Я… 
 
— Вы уже повлияли, пусть опосредованно, — перебила я и оценивающе посмотрела на ромовую бабу. Аппетитная, но подождет. — И сложно не распознать — княгиня давила не на меня, а на вас, словно зная, что весь разговор я перескажу вам тотчас, без купюр. Что я и сделала.
— Княгиня будет упираться, пока не отправится на тот свет, — невпопад согласился Ветлицкий, прервав мое велеречие. — Хотите вина?
Э, брат, тебе хватит. Но что-то пошло явно не так, и я не понимала что, не понимала Софья, а самое странное — что и Ветлицкий не понимал. Он поднялся, ждал, что я решу насчет его предложения.
— Нет, благодарю. Госпожа Миловидова, учительница танцев, чрезмерно злоупотребляет вином — вы прочитали? Жаль, что ее порок не приводит нас к заговорщикам… а вот ее сиятельство — вероятно. Георгий Станиславович, по моему глубокому убеждению, сегодня произошел тот самый контакт, который мы с вами так долго ждали.
Ветлицкий сел. Я поправила волосы и снова вспомнила, в каком я виде. Неудивительно, что он ждал от меня как минимум сенсации, имен заговорщиков, а гора, сколь ни пыжилась, родила мышь.
— Что еще вам сказала ее сиятельство?
— Она знает о нашей связи. Знает, в каком белье я хожу — моя благодарность вашим агентам, хотя, признаться, я сама бы купила нечто менее провокационное. Наверное, считает, что вы не один раз одобрили мой — не мой — выбор. 
Софья замерла, я почувствовала чужой холодок по телу и дрожь в коленях. Стояла бы я, могла упасть, как сложно, когда в теле два разума и нервные импульсы не разберешь кому принадлежат.
— Вашу комнату обыскали? Вы знаете, кто это был?
— Каролина Францевна Штаубе. Не исключаю и остальных. Подумайте, как сделать так, чтобы первый контакт не оказался последним. Я подскажу — назовите мне имя второго агента, раз, два — проявите волю и заставьте княгиню отказаться от моего увольнения. Не поможете вы — я дойду до ее императорского величества, и, конечно же, ей я скажу другое — как сильно я радею за благо академии и воспитанниц. Я буду стоять напротив ее величества, убеждать ее в своей правоте и молчать о том, что жандармерия безуспешно пытается разобраться, кто и зачем намерен убить цесаревича. А может быть, господин полковник, я не буду об этом молчать… 
Ветлицкий встал, отошел к окну. Он привык к одиночеству и решения принимал сам, пока в его многообещающую карьеру не вмешалась не в меру проворная заговорщица. Мало того что вмешалась — она еще и руководит. Мало того что руководит — угрожает.
Блефует, но какой потрясающий блеф.
— Софья Ильинична, вы… восхитительны, — изрек Ветлицкий настолько сдавленным голосом, будто я это признание выколотила многодневными пытками. — Но я бы вас все же просил не забывать об условиях нашей сделки. Вы хотите после всего, — он выделил эти слова, — остаться в академии? Не могу обещать. И вы заметили верно, у нас полторы недели, а вы говорите так убежденно, что княгиня Мориц среди заговорщиков, фрейлина и, простите великодушно, старуха. Я вообразить не могу, чем поможет ей гибель наследника. 
Да, ты прав. Я тоже не могу себе это вообразить, и представь, я именно за этим сюда явилась. Чтобы ты прикрыл мне спину и рассказал то, чего я не знаю, но ты упрямишься. 
— Вам нравится играть в просвещение, играть в шпионов. Вам нравится чувствовать себя незаменимой. Бутылочка, помните? — Ветлицкий все еще смотрел в окно. Дурная привычка — стоять спиной к собеседнику, но, возможно, я завожусь, поскольку он даже с похмелья отменно справляется с задачей «не сбрехнуть лишнего». — Я ее выкинул в тот же день. Вы полагаете, что вас кто-то хочет убить? Чушь, огромное самомнение. Якобы убийством Калининой вы сумели увлечь поручика Ягодина — ему понравилось, а мне это было лишним, пришлось избавиться от него. Да, Софья Ильинична, по вашей милости у меня нет помощника, а вы, как ни прискорбно, на эту роль плохо годитесь. Ваши предложения, ваши требования… И ваши требования сложно осуществимы исключительно по вашей вине.