Классная дама (СИ)

Письмо. Мне нужно его увидеть.
— Гофман была не такой, как остальные, не такой, как Яга. Смешливая, немного дерзкая, совсем как ты.
— Мы можем с ней как-то связаться? Она нам поможет?
— Вряд ли, — подумав, отозвалась Софья. — Последний раз я писала ей четыре месяца назад, она не ответила. Ее муж ученый, исследует море. Она, наверное, уехала вместе с ним далеко отсюда… Мы ее любили. 
— О чем ты писала?
— О разном, — уклонилась Софья. Я ощущала ее теплоту и тоску, словно они были моими. — Как живу и что никого из нашего выпуска больше не видела, но я не жаловалась, нет. Гофман этого не заслужила. Чтобы ты понимала… Мы все знали, что будет, когда нам исполнится тринадцать-четырнадцать лет. Другие классные дамы не говорят воспитанницам об этом, так что если завтра в коридоре увидишь девушку в запятнанной простыне, не удивляйся.
Даже так, подумала я и встала почти в дверях, оглядывая столовую. Я успела позавтракать, да и не должна была есть вместе с пансионерками, поэтому отошла с дороги, чтобы никому не мешать, стояла и наблюдала. Вроде бы за своим классом, на самом деле — за всеми.
— Гофман альменка, внучка знаменитого врача, — продолжала Софья. — Она училась в альменском университете. Ты не затмишь ее, не надейся, но не думаю, что ее вспоминают по-доброму. Нет. Гофман, как и многих преподавателей и классных дам, пригласил инспектор. Он многое рассчитывал поменять, но ничего не вышло, ничего не осталось кроме того, что мужичка Синебрюхова спит по соседству с княжной Серебряковой, несмотря на возражения классных дам. Инспектора уволили по просьбе Мориц за год до того, как дядя отправил меня сюда.
Попытки всколыхнуть болото были. Некий инспектор пришел в ужас, взялся за дело, и кончилось все тем, что вижу я: издевательства, холод, дурная еда… иной дом починить нельзя, только сломать и начать строить с фундамента.
— А образование?
— Сейчас увидишь, — пообещала Софья. Дельный совет, следует посмотреть, чему и как учат девочек. Мимо меня прошла Окольная, приветливо кивнула, я в ответ тоже. Как будто ночью ничего не произошло.
— Инспектор… — напомнила я. — С ним как-то можно связаться?
— Если ты умеешь разговаривать с мертвыми. Но ты поселилась в моей голове, говоришь со мной, заставляешь меня делать странные вещи, может, ты и умеешь. Не хочу этого знать.
Я чуть было не рассмеялась. Софья считает меня голосом в голове — в мои времена такое если и не лечили, то успешно выводили в ремиссию. А что если у них были вовсе не голоса?
— И не смешно.
Девочки поднимались из-за стола, я не торопясь отправилась в классы. Я попросила прощения у Софьи за то, что невольно могла ее обидеть, но о главном все равно умолчала: я не психиатрический диагноз, я из другого мира, но Софье знать подробности ни к чему, психиатрия тут карательней некуда, и пока мы уживаемся тихо-мирно, пусть не без стычек, это одно, но если Софья решит заявить, что у нее в голове живет своей жизнью самостоятельная и нахальная личность… До того, чтобы признать это возможным, наука не дошла даже в мои прогрессивные времена.
— Если ты хочешь узнать, кто инспектор сейчас, мой ответ — никто. Эту должность убрали, сочли, что она слишком… — Софья замялась, подбирая верное слово.
— Провокационна? Революционна?
— Пожалуй.
Первый урок проводил священник, тот самый, который вел служение в храме. Он дружелюбно мне кивнул, прошел на кафедру, окинул взглядом класс — замершие девочки, мне показалось, его побаивались.
— Что есть храм? Место, где мы молимся, чтобы возвыситься до Владыки. Место, где мы показываем ему, как мы ничтожны перед ним. Но жесток ли он, кто мне скажет? 
Первой подняла руку малышка, которая просила у меня книжки.
— Ларина?
— Владыка рад принять нас в храме высоком и светлом, но мы должны радовать его не тем, что стоим с ним рядом, а почитанием и послушанием, — вскочив, выпалила Ларина на одном дыхании. — Владыка добр, он дарит великие силы тем, кто достоин, но им он дает и великие испытания.
Священник довольно кивнул и разрешил Лариной сесть.
 
— Владыка пришел в этот мир в его темный и гибельный час и дал великие силы достойнейшим из достойных. — С кафедры он сошел, расхаживал по классу между рядов сдвоенных парт. — Люди чтят его и возносят его в тишине, чтобы ничто не мешало их чистой молитве и свет не отвлекал от благих помыслов, и в подземелье, чтобы не давать воли честолюбию своему и гордыне своей… 
Урок Слова Владычьего в исполнении спокойного, знающего священника мне понравился, я пожалела, что не взяла с собой учебник. Софья тут же сказала, что знает все наизусть — и мне показалось, что я с этой минуты знаю тоже. Добрый и сильный бог, пришедший на помощь погибающим людям, давший им магию и ничего не потребовавший взамен, и люди, которые были за это благодарны, но выражали благодарность несколько уничижительно для самого божества: запирались для общения с ним в низком и темном помещении по собственной воле. Я даже знала, что за сияющие полоски видела в храме — «кровь Владычья», вода, своеобразно «заряженная» на люминесценцию магами, нечто вроде церковной повинности, платы Владыке за дар. Но что еще могут маги, кроме как превращать воду в свет, Софья не знала — или не хотела говорить.
Я ошиблась — девочки не боялись священника, отца Павла. По их ответам и восторженным лицам я поняла, что это был, наверное, самый любимый предмет — интересный и сказочный, и любимый учитель — добрый наставник, отличный рассказчик. Отец Павел с улыбкой поправлял девочек, если они терялись, подсказывал, направлял, являя собой хрестоматийный пример церковнослужителя, каким он и должен по идее быть — понимающим и терпеливым. Меня он тоже подбодрил, покидая класс, и похвалил дисциплину и уровень знаний моих подопечных.
Мелочь, а приятно, черт побери, хотя я ровным счетом ничего для этого и не сделала.
А вот на следующий урок девочки не спешили, что меня заранее напрягло. Господин Алмазов, зловеще думала я, мысленно потирая руки, входя в класс изящной словесности и сканируя Алмазова взглядом. Увы, ничего нового я в нем не разглядела, разве что прикинула, какой бы из него вышел священник. Возможно, что никакой, где «никакой» не отрицание возможности как таковой, а исчерпывающая характеристика получившегося специалиста.
С кислой миной, демонстрируя мне, как ему претит нести детям знания, Алмазов велел достать тетради и принялся диктовать. Девочки скрипели перышками, Алмазов размеренно бубнил текст, Софья иронизировала, я закатывала глаза. Небезызвестная Агриппина Саввична, потчующая коллежского асессора Аполлона Фаддеича чем-то там в кустах конопли, смиренно признавала свою несостоятельность. 
— Эраст Романович, — окликнула я, когда Алмазов собрал тетради и отпустил девочек, — вы даете детям непосильные задания. Разрешите?
Не дожидаясь, пока он откроет рот, я взяла самую верхнюю тетрадку. Написано было… боже, как они добились от малышек такого почерка? Но за прекрасным, ровным, с идеальными завитушками во всех нужных местах текстом крылся орфографический и пунктуационный кошмар. Даже я, благо что знала эту письменность и грамматику третий день, насчитала в первом же коротком слове четыре ошибки.
— Воспитать в девочках слог задача не из простых, — улыбнулся Алмазов, понимающе глядя на перекосившуюся меня.
— Думаю, стоит сперва научить их грамоте, — хмыкнула я, возвращая тетрадку. — «Прелюбодеяние есть квинтэссенция человеконенавистничества». Надеюсь, смысл этого предложения вы до них донести не успели.
В танцевальный класс я шла, дискутируя с Софьей о справедливости прочитанной фразы. Может быть, оттого, что я уже разъяснила ей свою позицию, а может, она и без меня дошла, своим умом, но мы согласились — в мире есть много вещей куда худших и непоправимых, чем супружеская измена. Все же не родине и не государю — ах да, зачем мы здесь.
Из прочих предметов в академии были танцы, музицирование, этикет, рукоделие, иностранные языки, элементарная арифметика — и только у младших классов. Чем старше становились девочки, тем меньше на уроках уделялось внимания наукам и больше времени тратилось на то, чтобы взрастить послушную салонную кошечку. Софья со вздохом поведала, что историю, литературу, географию и геральдику походя преподает лишь отец Павел, рассказывая о Владыке и магах и их деяниях, а когда я спросила, много ли уроков Слова в академии, задумалась. Выходило, что не очень, всего три раза в неделю.