Клеймо дьявола

Все это доводило до отчаяния. Сколько он ни бьется, никак не продвинется! Бур под столешницей лабораторного стола вроде бы привел к Тауфлибу, но тоже не многим помог. Как яростно отбивался мастер от обвинения! Лапидиус чуть было не поверил, что он и вправду не имеет никакого отношения к убийствам.
Мог ли кто-то другой просверлить отверстия в лобной кости несчастной?
Лапидиус размышлял, машинально качал Фрею, вправо-влево, вправо-влево… и даже не заметил, как остановился. Внезапно его озарило. Он знал ответ на все свои вопросы, и это было так поразительно, что он словно окаменел. И чем дольше он обдумывал этот вывод, тем убедительнее тот казался. Как все просто! Не одну неделю он вел поиск в разных направлениях, ломал себе голову, придавал значение пустякам, а все тем временем лежало как на ладони!
Досадно только то, что сегодня он уже не может проверить верность своего озарения. Чтобы устранить последние сомнения, ему нужны только череп из подполья и свет, много света. А небо, как назло, нахмурилось. Ладно, сделает последнюю проверку завтра утром. Если будет достаточно света. Последние дни стояла такая чудная погода, ну почему именно теперь надо было собраться грозовым тучам!
Ведь так важно разобраться в этой истории с дьяволом. Жизненно важно. Для Фреи. Если его догадка верна, с нее наверняка снимут все обвинения, что бы там ни решили высокие господа юристы из Гослара. И она будет свободна. И Марта объявится, в этом он не сомневался.
Фрея зашевелилась у него на руках:
— Мм… Ты что?
— Ничего, ничего. — Пока рано говорить Фрее, как близко он подступил к разгадке. А вдруг все это окажется мыльным пузырем? — Сейчас я уложу тебя в камеру.
— А с тобой остаться мне нельзя?
С какой радостью он ответил бы «можно». Но надо строго соблюдать сроки лечения.
— Нет, ты сама знаешь. Но осталось недолго. Давай-ка я тебя положу… Вот так… — Он распрямился и сказал: — Я еще вернусь и присыплю тебе губы. А пока мне надо спуститься, вымыть руки, подложить дров в атанор и проверить все запоры.
Много позже он пришел снова с ивовым отваром, порошком извести и масляной лампой. Фрея смотрела на него широко открытыми глазами, и он с облегчением увидел, что страха в них не было.
Лауданум долго оказывает свое действие. Но Лапидиус знал, что по окончании лечебного курса муки еще не кончатся. Он не хотел, чтобы она страдала. Он заботливо влил ей питье, осторожно припудрил губы.
— Спасибо.
— Пока что ты не можешь остаться со мной, поэтому сделаем наоборот. Сегодняшнюю ночь я проведу с тобой.
— Как это?
— Погоди.
Он снова спустился, повозился в лаборатории, а потом, кряхтя, притащил наверх любимое кресло, поставил его перед дверцей и сказал, отдуваясь:
— Это, между прочим, моя постель. Я люблю в нем дремать, если, конечно, найти правильное положение..
— Спокойной ночи, — шепнула Фрея таким голосом, что снова повергла Лапидиуса в смущение.
— Спокойной ночи. — Он запер дверцу, сел в кресло и вытянул свои длинные ноги. — Постарайся заснуть. Лампу я оставлю гореть.
— Хорошо.
Он утомленно смежил веки.
Завтрашней ночью все решится.
  
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ
 
Наутро первой мыслью Лапидиуса было: «Как там погода?» Он подошел к окну, выходящему на Бёттгергассе, открыл его и высунулся чуть не по пояс. На небе ни облачка. «Слава богу, — пробормотал он. — Каким бы ни выдался этот день, начинается он прекрасно».
— Фрея, сегодня хорошее утро! Как ты себя чувствуешь?
— Так… сносно.
Фрея почувствовала, как ее снова бьет дрожь, ломило все члены, словно кто-то раздирал их. Действие лауданума кончилось, немного успокаивал ивовый отвар, который дал вчера Лапидиус, но он не мог сравниться с коричневыми каплями.
— Я быстренько сбегаю за водой и отваром. Тебе еще чего-нибудь нужно? Э… я имею в виду, для отправлений.
— Нет, — Фрея порадовалась, что колики этой ночью пощадили ее. Еще труднее, чем с болью от них, было справиться с освобождением кишок от содержимого. — Нет, нет.
 
— Хорошо. Я скоро вернусь.
Спустившись в царство Марты, Лапидиус вынужден был констатировать, что огонь в плите погас. Поэтому он поставил отвар на атанор. Чтобы он подогрелся, требуется время. Не спуститься ли пока в погреб за мертвой головой? Нет, пусть еще подождет. Сначала надо обиходить Фрею. Когда отвар согрелся до температуры тела, Лапидиус отнес его наверх и дал своей пациентке. Потом влил в нее еще кружку воды.
— Еще что-нибудь надо?
— Нет, спасибо.
— У тебя такой слабый голосок…
— Ничего… все в порядке.
Лапидиус одним глазом уже косился на лестницу.
— Хорошо, тогда я запру тебя, поспи еще. И не бойся, я дома. Мне надо кое-что проверить. От результата зависит многое, очень многое.
— Ладно.
В голосе Фреи звучало разочарование, но Лапидиус уже подхватил свое кресло и потащил его обратно. Теперь, когда расследование зверских убийств вошло в решающую стадию, его вчерашнее решение уже не показалось столь убедительным. Поставив кресло к лабораторному столу, он поспешил на кухню и вскоре вернулся с коробкой из-под компаса, сел и успокоил дыхание. Он не должен так волноваться. Все надо делать спокойно. Спокойно!
Из-под стола он извлек бур Тауфлиба и уже собирался открыть коробку, как вдруг вспомнил, что надо защитить носоглотку платком. Следует быть крайне сосредоточенным! Он вынул платок, снова сел за стол. И опять вскочил. Забыл лупу! Наконец-то все было под рукой, можно приступать. Света должно хватить. Он завязал платком нос и рот, глубоко вдохнул и открыл коробку. Голова выглядела ужасно. Несмотря на холод в погребе, на ней уже обозначились явные признаки разложения. Лапидиус взял себя в руки и сконцентрировался на отверстиях во лбу. Поднес лупу. Нет, света слишком мало! Развернул коробку так, чтобы на череп падало как можно больше света. Сердце стучало. Снова навел лупу на просверленные отверстия. Уже лучше. Кожа по краям повреждена, но это мало о чем говорит.
Он еще раз поднялся, достал небольшой шпатель и пинцет. «И почему у меня не три руки! — процедил он сквозь зубы. — Одна для лупы, две другие для инструментов».
Пот выступил у него на лбу. Ему показалось, что между dura mater [16] и краями он что-то обнаружил. Так, лупу в сторону. Теперь берем инструменты. Шпателем он отжал мозговую оболочку, одновременно выскребывая пинцетом под краем отверстия. Наконец он решил, что этого достаточно. Вынул шпатель, снова взял лупу. Она у него сильная, отменного качества, увеличивала во много раз. И показала Лапидиусу то, что он и ожидал увидеть: на конце пинцета осталась мелкая костная крошка, такая, как мука хорошего помола. Продукт сверления! Только не такого, которое произвел бы грубый бур. «Костная мука, — бормотал он. — Костная мука. Что ж, мастер Тауфлиб, можете спать спокойно! От вашего бура здесь были бы опилки. Как же я сразу об этом не подумал! Да, Тауфлиб, я должен просить у вас прощения, действительно, это были не вы. Теперь я знаю, кто за всем этим стоит. Да, теперь знаю. Вот все и встало на свои места!»
Для полной уверенности Лапидиус взял в руки бур и слегка прошелся им по краю отверстия — тут же посыпались опилки. Он был прав! Довольный собой, Лапидиус упаковал голову в коробку и сорвал платок. «Сегодня у нас тридцатое апреля. Прекрасно. Значит, нынешняя ночь Вальпургиева. Было бы это не так, возможно, ему никогда бы не застать ведьм на шабаше!
Коробку с ее содержимым он в последний раз отнес в погреб. Голову он использует как вещественное доказательство. И только исполнив свой последний долг, она упокоится. Лапидиус дал себе слово позаботиться о том, чтобы и голова, и тело были похоронены вместе, как тому и следует быть. Может, возле Гунды Лёбезам, сестре по несчастью этой неизвестной девушки. И обязательно с надгробной молитвой пастора Фирбуша.
— Лапидиус?