Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ)
– «Завтрак у Тиффани» никогда не выйдет в советский прокат. Где бы я могла услышать песню, товарищ Матвеев? Такой репертуар вызовет подозрения… – он усмехнулся:
– Хорошо, что вы так аккуратны. Ладно, пойте народные мелодии… – он пощелкал пальцами, – английские, испанские… – Надю тоже поселили в аспирантском общежитии. За кофе на голой кухоньке товарищ Матвеев наставительно заметил:
– Встречаться с доктором Эйриксеном вы должны или здесь… – он указал на диван в скромной комнатке, – либо у него на квартире, этажом выше. Место свиданий имеет значение, не пренебрегайте правилами… – Надя предполагала, что и ее пристанище и квартиру доктора Эйриксена оборудовали скрытыми камерами:
– Комитет хочет шантажировать его фотографиями, – девушка стиснула зубы, – он женатый человек. Маэстро Авербах тоже женат, хотя со мной он не упоминал о жене, по понятным причинам… – Наде стало противно. Она напряженно думала, как предупредить ученого:
– Он не отказался от приглашения на танец, – незаметно вздохнула Надя, – но ведь он не поверит ни одному моему слову. Он понимает, что я вовсе не Дора, понимает, зачем я здесь… – она видела плохо скрытое презрение в спокойных глазах. Он носил твидовый пиджак с заплатками на локтях. Доктор Эйриксен обошелся без галстука. От крепкой шеи в расстегнутом вороте белой рубашки пахло чем-то свежим:
– Комитетчик душится сандалом, – вспомнила Надя, – и маэстро тоже. Но у него не сандал, а кедр… – танцевал он, на удивление, отменно:
– Правильно, – услышала Надя подвыпивший голос, с русским акцентом, – покажите класс, доктор Эйриксен! Физики умеют не только вычислять, мы не сухари… – Инге подмигнул давешнему аспиранту, грозившему Комитету в окно:
– Как видите, я стараюсь, коллега… – Надя спиной чувствовала на себе пристальный взгляд молодого человека:
– Комитетская тварь, как и товарищ Матвеев, то есть он доносчик на содержании Комитета. Он знает, кто я такая, надо вести себя осторожно… – днем юноша принес товарищу Матвееву список участников вечеринки:
– Ожидается больше народа, – извинился он, – но нас интересует только доктор Эйриксен. Я с ним работал последние две недели. Здесь информация, могущая вам понадобиться… – Надя получила целое досье на физика:
– Я знаю его размер обуви, – горько подумала девушка, – а духи у меня такие, как у его жены… – в досье упоминалось, что женщина пользуется ароматом от Guerlain:
– Доктор Эйриксен скучает по жене, – сказал Наде товарищ Матвеев, – вы должны постараться, милочка, залучить его в постель. Не думаю, что вас ждут затруднения… – он окинул Надю долгим взглядом, – вы у нас девушка видная… – для поездки в Академгородок Надю снабдили мини-юбками и короткими платьями:
– Потанцуйте с ним, – велел комитетчик, – он молодой мужчина, он не устоит перед вами… – Элвис Пресли на пленке сменился гремящим, завывающим роком. Надя услышала короткий смешок:
– Как вы относитесь к современным танцам, мадемуазель Фейгельман… – она крикнула:
– Просто Дора, доктор Эйриксен! Отлично отношусь… – он закружил ее по столовой:
– Тогда и вы меня называйте по имени, здесь не научный семинар! Меня зовут Инге…
Надя рассмеялась:
– Хорошо, мистер Инге… – доктор Эйриксен отозвался:
– Можно обойтись и без мистера, Дора… – Надя внезапно подумала:
– Если бы… если бы мы встретились в другом месте, в другое время, если бы он не был женат… – на глаза навернулись слезы:
– Все могло бы быть по-другому. Правильно пел Пресли, some things are meant to be. Но мы с ним, то есть с Инге, никогда больше не увидимся. Мне надо думать об Ане с Павлом, надо сделать то, что хочет от меня Комитет… – Наде стало жалко себя:
– Они никогда не позволят мне любить. Я ловушка для нужных людей, подстилка, на которой, как говорится, негде пробы ставить… – девушка разозлилась:
– Пошли они к черту. Над моей душой и телом они не властны. Не случится никакого ребенка, я не позволю им играть мной, словно куклой… – она откинула назад растрепавшиеся волосы. Темные глаза сверкали золотом в свете свечей. Девушка легко дышала, белые щеки немного раскраснелись:
– Оставь, прекрати, – велел себе Инге, – она на задании, ей надо залучить меня в постель. Русские собираются сделать фотографии, чтобы потом меня шантажировать. В Норвегии они поняли, что не на того напали. Сейчас я им об этом напомню… – встряхнув головой, девушка крикнула, по-английски:
– Перерыв в танцах! Я вам спою, товарищи, как положено на вечеринке… – переждав веселый шум, она зацокала каблуками к столу, где стояла гитара:
– Прекрати, – Инге попытался отвести от нее взгляд, – не смей и думать о таком… – закинув ногу на ногу, взяв инструмент, она склонила к грифу неожиданно серьезное, совсем юное лицо. Длинные пальцы пробежали по струнам, она помолчала:
– Английская народная песня, товарищи, Ярмарка в Скарборо… – Инге узнал мелодию:
– Покойный дядя Джон любил эту песню, Маленький Джон тоже хорошо ее играет… – сильный голос бился среди стен столовой, словно птица, случайно вспорхнувшая в комнату:
– Then he’ll be a true love of mine… – прислонившись к подоконнику, Инге, не глядя, осушил подвернувшийся под руку стакан с выпивкой:
– Не смей, – повторил он себе, – не смей.
Узкая лестница вела с пятого этажа аспирантского общежития к железной двери на крышу, прочно закрытой на глухой засов. Площадку освещала тусклая лампа, забранная в толстую решетку. На беленой стене висел пожарный щит, с огнетушителем, ведром и багром. Рядом комендант водрузил предостерегающую табличку: «Не курить! Не сорить!».
Аспиранты, притащившие на площадку продавленное кресло, не делали ни того, ни другого:
– Курят в банку и по очереди… – Инге вдохнул витавший над площадкой сладковатый запашок, – а сорят в пакет…
Кроме кресла, на площадке нашелся рассохшийся, пестрящий следами от сигарет лакированный столик. Мебель принесли прямиком с помойки по соседству с общежитием. В Академгородке не существовало старых домов. Аспирантские квартирки обставили тонконогой, современной мебелью. Кресло и столик выбросили из какого-то академического института:
– Вещи довоенного качества, – понял Инге, – наверное, институт привез обстановку из Новосибирска, но постепенно заменяет мебель на новую…
На площадке покуривали травку, сюда сбегали после ссор с женами или мужьями, здесь зачастую обсуждали и рабочие проблемы. Вентиляционное окошечко под потолком давно лишилось решетки. По спине пробегал зябкий холодок.
Товарищ Фейгельман, Дора, или амурский соловей, как назвал девушку кто-то из физиков, накинула на невесомый шелк платья мужской пиджак. Аккуратная укладка потеряла лоск, тушь размазалась вокруг больших глаз. Она сколола локоны на затылке давешней золотистой ракетой на длинной шпильке. Булькнула водка, Инге услышал недовольный голос:
– Надо было брать не три бутылки, а ящик… – парень икнул, – все равно банкет оплачен Академией. В столовой продадут из-под полы оставшуюся выпивку…
Ребята просили вышедшую в зал заведующую не захлопывать двери:
– Танцы закончились, – сказал парень, – мы посидим, поговорим. Убирайте столы, вы нас и не заметите… – женщина покачала укрытой поварским колпаком головой:
– Не положено. В приказе сказано завершить банкет до полуночи, а сейчас половина первого… – она указала на большие часы, – пора по домам, молодежь… – кто-то из ребят шепнул Инге:
– У нас есть одно местечко в общежитии, о нем знают только свои. Дора пойдет с нами, она захватит гитару… – девушка пела русские романсы, «Бесаме мучо», песенки из популярных кинофильмов:
– Ее осаждают аспиранты, – хмуро подумал Инге, – может быть, она действительно артистка, то есть будущая… – в очередной раз танцуя с девушкой, он поинтересовался, не видела ли Дора в Новосибирске его свояка:
– Мы женаты на сестрах, – объяснил Инге, – то есть на приемных сестрах, но все равно мы близкая родня… – Дора прохладно ответила: