Доктор Крюк 3 (СИ)

Я стоял у стола, все еще глядя на карту, когда в дверь каюты постучали. Стук был резкий, но неуверенный, словно тот, кто стоял за дверью, сомневался, стоит ли входить. Я нахмурился, оторвал взгляд от мыса на бумаге и бросил взгляд на иллюминатор. Утро уже разлилось по небу серой пеленой, а море шумело.
Стук повторился. Я беззлобно рыкнул:
— Да входи уже!
Дверь скрипнула, медленно приоткрываясь и в проеме показался Филипп. Я прищурился, разглядывая его. Этот юнец выглядел не так, как обычно. Нет той наглой ухмылки, что бесила меня, нет той надменности, с которой он бросал свои «это моя тайна». Сейчас он стоял, чуть ссутулившись и смотрел на меня исподлобья, будто боялся, что я швырну в него чем-нибудь. Его взгляд метался по каюте — от стола к иллюминатору, от фонаря к моему лицу.
  
— Ну? — буркнул я, выпрямляясь и скрещивая руки на груди. — Чего явился? Навыки абордажника показывать? Так рано еще, позже заходи.
Он кашлянул, шагнул внутрь и закрыл дверь за собой. Движение было неловким, и я заметил, как он чуть не зацепился сапогом за порог. Не похоже на того Филиппа, который вчера чуть не полез ко мне с кулаками, когда я прижал его с вопросами о Веже. Я хмыкнул, но промолчал, давая ему время, чтобы собраться с мыслями.
— Крюк, — его голос был тише, чем обычно, почти неуверенный. — Я тут подумал. Нам надо поговорить.
— Даже так? — Я поднял бровь, взял кружку с остатками рома. — Ну, садись, раз пришел. Не стой столбом.
Я кивнул на стул напротив, а сам не сводил с него глаз. Филипп помялся, но все же сел, подтянув стул ближе к столу.
Как-то странно было смотреть на такого Филиппа. Не знал что он и таким бывает. Это ж как его приперло?
Дерево скрипнуло под ним, и я заметил, как он сжал кулаки, будто готовился к бою. Только вот бой этот был не с саблей, а со словами — и, судя по его виду, он в нем уже проигрывал. Я отхлебнул рома, чувствуя, как терпкость обжигает язык, и поставил кружку перед собой.
— Так что? — продолжил я, постукивая пальцами по краю стола. — Выкладывай.
Он поднял взгляд. На его лице была тревога. Это меня насторожило. Филипп выглядел так, будто его прижали к борту и он не знает, как выкрутиться. Я выпрямился, чувствуя, как в груди зашевелился старый инстинкт — тот, что подсказывал мне когда пациент врал про свои болячки. Тут что-то было интересное.
— Я пришел предложить… — голос окреп, — союз. Да, союз, Крюк. Ты и я. Нам это выгодно. Обоим.
— Чего? Союз? — Я не сдержал усмешки. — Это что, теперь ты решил, что мы братья по оружию? Ты или рома перебрал или у тебя в голове проблемы, парень.
— Никакого рома, — он покачал головой, его щеки слегка покраснели. — Я серьезно. Слушай, Крюк, я знаю, ты мне не доверяешь. И я тебя понимаю. Но у нас… у нас общая цель. И общая… ну, ты понимаешь.
— Вежа? — Я прищурился, наклонился вперед и упер локти в стол. — Ты про нее, да? Наконец-то решил про нее заговорить, носитель? Или это опять будет «моя тайна», и ты свалишь, хлопнув дверью?
Он сглотнул, и я увидел, как кадык на его шее дернулся. Его руки сжались сильнее, костяшки побелели, но он не отвел взгляд. Это мне понравилось — хоть какая-то твердость в нем осталась.
— Да, про Вежу, — выдохнул он. — Но не просто так. Я хочу рассказать. Не все, но кое-что. Чтобы ты понял. Чтобы ты согласился.
— Ладно, парень, — я хмыкнул, но внутри уже загорелся интерес, — у тебя есть пара минут. Говори. И лучше, чтобы это было что-то дельное.
Он кивнул, провел рукой по волосам, будто собираясь с духом, и заговорил:
— Я не такой, как ты, Крюк. Вежа… она со мной давно. И я знаю, что она с тобой тоже. Мы оба ее носители. И это не случайность. А вчера, когда она сказала про Эльдорадо… я понял, что пора.
— Пора для чего? — Я постучал пальцем по столу. — Говори яснее, Филипп.
— Пора объединиться. Я расскажу тебе, как она со мной работает. Не все, но достаточно. А ты решишь, нужен ли тебе я. Но я знаю одно: вместе мы найдем Эльдорадо быстрее. И Вежа нас за это наградит. Обоих.
Я глядел на него. В каюте повисла тишина, нарушаемая только скрипом такелажа и плеском волн.
Союз. Интересно. Очень интересно. Я потер подбородок и кивнул:
— Ладно, парень. Рассказывай. Выкладывай свою историю. И налей себе рома, раз уж сел. А то вид у тебя, как у покойника перед гробом.
Он слабо улыбнулся, потянулся к кувшину на столе и налил себе немного. Что он знает? Что скрывает? И почему именно сейчас решил заговорить?
Я глядел на Филиппа, пока он вертел в руках кружку с ромом, будто это был не напиток, а какой-то талисман, который поможет ему собраться с мыслями. Филипп откашлялся, сделал глоток, поморщился от крепости и наконец заговорил.
— Все началось, когда мне было лет десять, — начал он, уставившись в кружку. — Я тогда жил с отцом в Англии. Мать умерла, когда я родился, так что нас было двое — я и он. Отец иногда возил меня с собой к морю, рыбачил, брал меня с собой на лодку. Обычная жизнь, Крюк. Ничего такого, о чем песни поют. И это он еще был просто графом.
Но однажды ночью я проснулся, и в глазах у меня появились буквы. Цифры. Как будто кто-то писал прямо передо мной, только без бумаги. Я перепугался до чертиков, вскочил, начал тереть глаза, думал — сон или лихорадка. Но они не исчезали.
Я откинулся на стуле, постукивая пальцами по столу. Очень интересно. Вежа, значит, выбрала его еще ребенком. У меня она появилась позже, после кораблекрушения, когда я оказался здесь. А у него — с детства. Я кивнул, чтобы он продолжал, и глотнул рома.
— Сначала я ничего не понял, — сказал он, подняв взгляд на меня. — Там было что-то вроде… приветствия. «Добро пожаловать, носитель». И цифры — ноль очков влияния. Я тогда не знал, что это такое. Утром рассказал отцу. Думал, он посмеется, скажет, что мне приснилось. Но он перепугался больше, чем я. Он потащил меня к лекарю в Лондон. Тот был старый, вонючий, с руками, как у мясника. Посмотрел на меня, послушал, а потом заявил, что у меня в голове черти завелись. И начал лечить.
Я хмыкнул, не сдержав усмешки.
— Это как? Кровь пускал или микстурки есть заставлял?
Филипп слабо улыбнулся.
— И то, и другое, — ответил он, крутя кружку в руках. — Кровь пускал, пока я не падал в обморок. Травы жег такие едкие, что я кашлял неделю. Поил дрянью какой-то. А еще заставлял меня молиться по три часа в день, чтобы «бесов выгнать». Отец верил ему, таскал меня к нему каждый день. Я орал, что вижу буквы, что они не уходят, а лекарь только сильнее злился. Говорил, что я одержимый. В конце концов, я понял, что лучше притвориться. Сказал, что все прошло, что я здоров. И они отстали. Но Вежа осталась.
Я прищурился, глядя на него. Значит, он научился врать еще мальчишкой. Умно. Я бы, наверное, тоже так сделал, если бы меня начали таскать по психушкам за рассказы о нейросети в голове. Только у меня такого шанса не было — я сразу оказался здесь, среди пиратов. А он выкрутился. Молодец, парень.
— И что дальше? — спросил я, наклоняясь вперед. — Она просто сидела у тебя в голове и молчала? Или что-то дала?
Он сделал еще глоток рома и продолжил:
— Не молчала. Через пару месяцев, когда я притворился нормальным и отец успокоился, она дала мне первое задание. Простое, но странное. «Убеди окружающих, что ты здоров». И рядом — цифры: сто очков влияния. Я сначала не понял, что делать. Но потом начал притворяться лучше. Улыбался, помогал отцу в поместье, болтал с соседями, как будто ничего не было. И через неделю перед глазами вспыхнуло: «Задание выполнено. Награда: 100 очков влияния». А потом появилась, как бы сказать… таблица. Как у купцов, что товары считают. Там было написано, на что можно потратить очки. Сила, ловкость, меткость — все такое. Я выбрал меткость. И через пару дней попал гарпуном в рыбу с лодки за полсотни шагов. Мы тогда в очередной раз пошли к морю. Отец только рот открыл, а я понял, что это работает.
  
— Неплохо для мальчишки гарпуном-то, — я усмехнулся. — А потом?