Калифорния на Амуре

Словно услышав его слова, Альма шевельнулась в своей клетке и тихонько зарычала во сне.
* * *
Тигрице снилось, что она снова на свободе, лежит в пещере вместе со своими маленькими тигрятами Солнышком и Большелобым. Со дня родов прошло чуть меньше месяца, тигрята изрядно выросли, и теперь напоминали крупных котов, только очень большеголовых и большелапых. Девочка была поменьше и поизящнее, в движениях ее сквозила грация и ловкость, которой не обладал ее брат, а в малыше, пока еще неуклюжем, уже сейчас чувствовалась сила и мощь, которая очень скоро сделает его царем тайги.
Альма уже выпускала тигрят на площадку перед пещерой. Солнышко, робкая, как почти всякая девочка, поначалу никак не хотела выходить из обжитой, надежной пещеры – пришлось даже немного зарычать и подтолкнуть ее к выходу лапой. Большелобый же сам выкатился из логова и тут же замер, уставившись на длиннохвостого суслика, который неизвестно как и зачем забрался на гору и теперь с тревогой глядел на тигренка, который нерешительно переминался в паре саженей от него.
Суслик, опустившись на все четыре лапы, не отрывал от Большелобого глаз-бусинок. Где-то сверху в ветвях аралии застрекотала сорока. Суслик вздрогнул, поднялся столбиком и угрожающе засвистал: не подходи, зверюга, разорву!
Тигренок услышал угрозу в свисте незнакомого существа и, в свою очередь, храбро поднял лапу. «Мы еще посмотрим, кто кого разорвет!» – ясно говорил весь его вид. По счастью, из пещеры появилась тигрица-мать, и суслик, свистнув напоследок, словно молния скрылся в кустах.
– Трус-трус-трус! – в десять клювов застрекотали сороки, до полусмерти напугав обоих тигрят, которые, озираясь по сторонам, попятились обратно в пещеру. Однако Альма снова погнала их вперед. Они уже взрослые тигрята, скоро начнут охотиться вместе с ней, а пока пусть привыкают к большому миру.
Весна была в разгаре, все вокруг расцветало, тайга покрывалась зеленью и благоухала, напоминая о том, что зима и холод не вечны, что жизнь все равно берет свое.
Как-то раз, когда Альма отлучилась на охоту, на площадку перед пещерой забрела енотовидная собака. Ветер дул со стороны реки, и она не учуяла, что перед ней – логово тигрицы. Поняв это, она совсем уже было решилась бежать, но тут заметила, что в пещере нет никого, кроме совсем маленьких тигрят.
Теперь коричнево-серое чудовище с острой мохнатой мордой стояло у входа и с хищным интересом разглядывало детенышей Альмы. Шерсть на Большелобом встала дыбом, он отчаянно заурчал и, прикрывая собой сестру, вышел вперед, готовый к последнему, смертельному бою. Он оскалил зубы и поднял лапу: не подходи! Собака, однако, совершенно не спешила отступать и Большелобый понял, что им с сестрой пришел конец. Что ж, если так, то он готов, но свою жизнь он продаст дорого!
Мать-тигрица острым своим слухом издалека уловила крик о помощи, который издал Большелобый, оторвалась от холодной, необыкновенно вкусной воды, которую она пила из небольшой речки и огромными прыжками бросилась на зов.
Альма не успела отойти от пещеры далеко, но пока она бежала, каждая секунда тянулась как вечность. Перед ее глазами, как живая, встала картина, как неведомый враг, проникнув в пещеру и, не обращая внимания на тигриный запах, подступил к ее малышам и, прижав их чудовищной лапой к земле, рвет живьем на пищащие окровавленные кусочки.
Когда она ворвалась в логово, то от неожиданности замерла, как вкопанная. Ее тигренок, ее маленький герой, грозно урча, наступал на енотовидную собаку, которая, трусливо поскуливая, пятилась под его напором. Конечно, Альма знала, что енотовидные собаки ничего крупнее мышей и белок не едят, и никакой опасности для тигрят не представляют, но этого не знал и не мог знать Большелобый.
Увидев тигрицу, собака задрожала от ужаса и присела на задние лапы. Страшно довольная, что никакой опасности нет, Альма лишь лениво рыкнула на нее, и та стремглав выбежала вон из пещеры. А тигрица подошла и с ног до головы вылизала своего маленького храбреца, который был ужасно горд своей смелостью, и тем, что обратил в бегство такое чудовище…
   
Глава шестая. Тигроловы
 
Не было еще и семи утра, как в управление явился Прокунин.
Ганцзалин и Загорский, впрочем, уже не спали. Нестор Васильевич озабоченно глядел на себя в квадратное зеркало, висевшее на стене, и тер щеку ладонью.
– Надо было все-таки вернуться вчера к Еремею, – проговорил он. – Здесь у нас нет ни мыла, ни бритвы.
Помощник отвечал, что частое умывание вредно для кожи, особенно умывание с мылом. Что же касается бритья, то Загорскому самое время отрастить бороду – тогда никто не отличит его от местного жителя, и ему легко будет проводить расследование, не вызывая ни у кого подозрений.
Появившийся Прокунин прервал гигиеническую лекцию китайца.
– Письмо к амбаню готово? – спросил он, даже не поздоровавшись.
Загорский молча протянул ему письмо. Прокунин немного просветлел, но лицо его по-прежнему оставалось мрачным.
– Что-то случилось? – спросил Нестор Васильевич.
– Случилось, – коротко бросил староста. – Ночью из клетки сбежала тигрица.
Ганцзалин при этих словах покосился на господина, но тот сохранял полное спокойствие.
– Как же она могла сбежать, клетка ведь заперта? – очень натурально удивился Загорский.
Николай Павлович отвечал, что клетка была не то, чтобы заперта, но закрыта на засов. И вот ночью неизвестный злоумышленник отодвинул засов и выпустил зверя. Само собой, это вызвало панику среди старателей. Если дикие тигры опасаются заходить на сам прииск и подстерегают своих жертв в лесу, то одомашненная тигрица, которая к людям привыкла, в поисках еды вполне способна бродить по Желтуге, а, значит, жертвой ее может стать кто угодно. Конные дозоры, которые охраняют поселение, тоже никого не видели. Возможно, это происки хунхузов, возможно, что-то еще, пока им неизвестное.
Воспользовавшись тем, что староста отвлекся на поиски печати, которой следовало заверить письмо к китайскому амбаню, помощник тихонько спросил надворного советника:
– Это вы выпустили тигра?
– Я же сказал, что не буду никого выпускать, – так же тихо отвечал Нестор Васильевич.
Но китаец не унимался. Готов ли господин поклясться, что он не помогал сбежать тигрице? Тот нахмурился – он не собирается ним в чем клясться. Это совершенно лишнее, даже в Писании сказано: да будет слово ваше «да, да», «нет, нет», а что сверх того, то от лукавого.
Тут староста, наконец, нашел печать и снова обратился к гостям.
– Вам из винчестера стрелять приходилось? – неожиданно спросил Прокунин.
Загорский отвечал, что стреляет изо всех видов гладкоствольного и нарезного оружия.
– Очень хорошо, – кивнул староста. – Сейчас соберемся и отправимся ловить Альму. Наши приискатели стреляют неплохо, но малость трусоваты. А вы человек опытный и хладнокровный, ваша помощь будет неоценима в таком деле.
Загорский хотел было сказать, что такое дело лучше всего доверить полиции, однако вспомнил, что в Желтуге никакой полиции нет – ни китайской, ни, подавно, русской, и лишь заметил, что у него самого винтовки нет, один револьвер.
– Нет, с револьвером ходить на тигра – смерти подобно, – категорически отвечал Николай Павлович. – Это такой зверь – дай Бог его с винтовками взять… Китаец ваш тоже с нами?
Загорский бросил быстрый взгляд на Ганцзалина и отвечал, что в охоте от его помощника пользы – как от козла молока. Он себе и на прииске дело найдет, пока они будут бродить по тайге.
Прокунин велел Орокону принести винтовку для Загорского и вызвать к себе китайского старосту, а пока пригласил надворного советника позавтракать в трактире «Беседа».
Трактир оказался такой же избой, что и остальные желтугинские зимовья, только состоящим из одной большой комнаты, уставленной столами и стульями. Кухня располагалась в соседнем доме, соединенном с трактиром самодельным коридором. На стенах трактира для придания уюта в беспорядке висели русские и китайские лубки, а также несколько икон, на которых тут же остановился заинтересованный взгляд Нестора Васильевича.