Предел прочности. Книга четвертая (СИ)

Была семья, были надежные люди. У меня все это было, а было ли это у Юкивай - большой вопрос…
Деревянные ступеньки пару раз скрипнули под подошвами ботинок. Я пыхтел и шумел в отличии от Мангуста, скользившего ночной тенью по воздуху. Этот парень не уставал и, кажется, ничего не слышал про гравитацию. Иначе чем еще можно объяснить столь легкий подъем по лестнице, что изгибалась спиралью и круто уходила вверх. Лично я сбил дыхание, и даже вынужден был замедлить шаг. И кому, скажите на милость, понадобился столь странный конструктивный элемент, более подходящий маяку на океанском побережье. Обслуживающий персонал пользовался другой лестницей, куда более удобной: с пологими ступеньками и широкими коридорами. А охране так и вовсе было запрещено подниматься наверх, потому как вел подъем в личные покои госпожи Виласко.
Мы остановились перед высокой дверью с керамическими вставками в виде кругов и квадратов, окаймленных разноцветными камешками. Сомневаюсь, что последние были из числа драгоценных, но блестели красиво и взгляд притягивали.
Мангуст поднял руку и аккуратно постучал костяшками, после чего произнес:
- Входи.
Странно, лично я никакого ответа из-за двери не услышал, однако стоящему рядом человеку-призраку поверил. Коснулся пальцами исполненной под золото ручки, толкнул вперед. Массивная дверь открылась на удивление легко, открывая глазам сокровенное: место, куда вход посторонним заказан и куда доступ имеют единицы.
Не знаю, чего ожидал увидеть в девичьей комнате. Наверное, переизбыток розового цвета, плюшевых игрушек, разбросанных повсюду, что мишура в новогоднюю ночь. Огромную кровать с балдахином и постерами самой Юкивай на стенах. По центру мохнатый ковер фиолетовой расцветки, а на нем полуобнаженную Хозяйку в белых трусиках, которая лежит на животе, и игриво машет ступнями босых ног.
Так выглядела комната певицы в клипах, но реальность оказалась иной. Хотя, справедливости ради, пару игрушек таки заметил: тигренка на верхней полке и собаку на рояле. Нет, не рояле - КоролевскомРояле, непременно с большой буквы и жирным шрифтом. Именно он притягивает к себе взгляды – большой, лакированный гигант с отливающими позолотой ножками. Стоит на возвышении, именно там, где следовало возлежать полуголой Юлии, согласно эротическим фантазиям клипмейкеров.
Я понимаю, почему в роликах все выглядело иначе. Именно этого ждала публика, именно об этом пелось в озорных песенках: я веселая девчонка, у меня полно друзей, живу в свое удовольствие и наслаждаюсь жизнью. И вдруг рояль! Да кому он нахрен сдался, в клипе про ничем незамутненную жизнь девочки-подростка.
Нет ярких цветов, нет колонн и воздушных пузырей, мелькающих в воздухе. Вместо кичливой обстановки аккуратный, неброский дизайн комнаты, с минимумом мебели и стенами светло-бежевой расцветки, абсолютно не напрягающей глаз. Захочешь к чему придраться, так и не сразу найдешь. Разве что тот самый пресловутый рояль, излишне большой и оттого не вписывающийся в уютную атмосферу комнаты, да еще ноты, разбросанные по полу. Именно среди исчерканных листов сидела Юлия, задумчиво засунув кончик карандаша в рот. Одета по-мальчишески: в просторные серые штаны и майку на выпуск. Волосы небрежно собраны в пучок, а из макияжа россыпь светлых веснушек, которые раньше не замечал.
Мои ноги сами собой застыли на пороге, а из горла вырвалось:
- Вызывали?
Юлия отрывает голову от записей и внимательно смотрит на меня.
«Может не узнаёт, с барыни станется», - усмешкой пронеслось в голове.
Но нет – задорная искорка промелькнула в глазах и следом раздалось ехидное:
- Надо же, какие мы нерешительные, обращаемся на «вы». Или уже забыл, как мою щеку мороженным испачкал? Да шучу я, Уитакер, расслабься. Не стой столбом, не на дежурстве. Проходи и садись, где хочешь, кроме кровати.
Я бросаю быстрый взгляд в сторону спального места – скомканное одеяло, смятая простыня: то ли девушка только что встала, то ли принципиально не заправляла. У меня с этим всегда было строго – брат приучил, с помощью крепкого слова и подзатыльника.
 
Закрываю за собой и…
- Что ты делаешь?!
- Разуваюсь.
- Ты еще штаны сними, Уитакер. Не для того позвала.
Как хотите, барышня – молча пожимаю плечами. За четыре года так и не смог избавиться от привычки родного мира. Ходить в обуви по комнате, для меня это до сих пор считалось чем-то противоестественным, из разряда запретного.
Сажусь в ближайшее кресло и закидываю ногу на ногу. Стараюсь двигаться как можно более естественно, но получается только хуже – тело, словно задеревенело. Еще и взгляд этот насмешливый со стороны хозяйки.
А чего я собственно ожидал, на что рассчитывал, поднимаясь по лестнице? Думал увидеть полуголую девицу, возлежащую на ковре, или может, с учетом последних обстоятельств, столкнуться с образом напуганного зверька, забившегося в угол. Но нет, Юлия боятся не собиралась, по крайней мере в своей комнате и в моем присутствии. Ведет себя вполне привычно: острит и глазами зыркает.
- Нос болит?
- Нос?
Ах да, она же мне кулаком в лицо зарядила, когда пытался стащить ее с опасного шоссе. Целых два раза, а может и три – толком не помню.
- Нормально все с носом, - говорю, а сам тянусь к его кончику, словно желая убедиться в правоте сказанных слов. Юлию происходящее забавляет, она и не думает скрывать улыбки, наблюдая за моими действиями.
- Ты проверь-проверь, Уитакер, а то я девчонка боевая, могла и сломать.
Хрена с два она бы его сломала, даже не опух. Кулачок маленький и сил никаких нет – только вьюшку пустила.
- Уитакер, может тебе выпить дать, чтобы расслабился? У меня и вино есть.
- Для чего я здесь?
- То есть вина не будешь?
- Нет.
- Как скажешь, Уитакер, - девушка сгребает листы с пола в одну кучу и легко вскакивает на ноги. А она забавно смотрится в просторной одежке не по размеру, особенно когда начинает ходить. И при этом имеет деловой вид, словно ребенок, пытающийся играть во взрослого. Батя частенько называл меня Гаврошем, особенно когда я примерял и донашивал за старшим братом одежку. Гюго не читал, но в моем представлении Юлия была сейчас тем самым Гаврошем из романа «Отверженные».
Гаврош… Имя-то какое смешное - звучит забавно. Жаль, юная Виласко не оценит шутки.
- Помнишь, что я тебе обещала? Уитакер, ну же, соберись или в первый раз у девушки в гостях?
- Не помню, - признаюсь честно.
- Такой молодой, а уже проблемы с памятью.
Если бы ты только знала, какие…
Девушка кидает подобранные ноты на кровать, а сама подходит к роялю. Садится на круглый стул и торжественно открывает крышку. Спина идеально ровная, пальцы ложатся на белые клавиши.
Она что, сейчас играть будет?
- Неужели не вспомнил, Уитакер? – ехидный взгляд брошен через плечо.
- Может хватит шарады загадывать, - не выдерживаю я. – И перестань называть меня по фамилии. Я же не говорю через слово Виласко.
- Хорошо, Уитакер, как будет угодно, - легко соглашается девушка, - будешь просто Малышом.
Вот ведь зараза ехидная. Пока размышлял над ответной колкостью, девушка отвернулась, полностью сосредоточившись на музыкальном инструменте.
Звучат две ноты… пауза, короткий перелив. И снова две ноты: тонкие, пронзительные. Взмах руки и словно капли весеннего дождя тарабанят по крышке рояля: то затихая, то усиливая стук. Наполненные легкой грустью, просачивающиеся полосками света сквозь пелену темных облаков. Бегут, струятся тонкими ручейками по клавишам, по пальцам рук. Ловят робкие лучи солнца, и стократ усиливают их, искрясь и разбрасывая яркие вспышки, заставляя жмурится. Надежда и вера, вот что живет в них. Надежда и вера в лучшее, непременно в лучшее и обязательно в хорошее, но отчего тогда плачет небо? Бисеринками влаги зависнув на листьях, на кончиках воспрявшей после дождя травы изумрудного цвета. Мир вокруг радуется и плачет одновременно, разве такое возможно.