Предел прочности. Книга четвертая (СИ)
- Чего уставился? – нарочито грубый тон Юлии вывел из задумчивости.
- Да так... Смотреть тоже запретишь?
- Могу фотографию с автографом подарить.
- Не нужно, в живую ты куда забавнее.
- Забавнее?! – ложечка, поднесенная ко рту, застыла в воздухе. – То есть, по-твоему, я смешная, словно какая зверюшка в цирке? Экий наглец! Нет, тебя точно манерам не учили: хам, невоспитанный грубиян, болван неотесанный. Не удивлюсь, если у тебя никогда девушки не было.
- Была одна, - признаюсь честно.
- Бросила из-за плохого поведения?
- Скорее из-за денег и перспектив.
Юлия пытается еще что-то сказать, съязвить или сострить, но в конечном итоге засовывает ложечку в рот и морщится от холода. Откровенность с моей стороны стала для нее полной неожиданностью, да и для меня самого, признаться тоже. Еще пять минут назад отделался бы пустяковой фразой, а тут вдруг накатило.
- Она дура, если думает, что деньги - это главное, - произносит Юкивай совсем тихо, но я отчетливо слышу каждое слово.
- Нет, она умная… Она очень умная и все правильно делает: по жизни нужно смотреть вперед, в будущее. Чувства приходят и уходят, а бытовуха остается.
- И что, даже не злишься на нее.
- Злюсь, конечно.
Только вот не пойму, на кого больше: на нее - такую умницу и красавицу, или на себя – балбеса и разгильдяя. Нагуров еще когда советовал продать картину, и вложиться в доходный бизнес. У него и виды были на один небольшой заводик по сборке комплектующих для автоматизированных систем уборки, только не было капитала. Саня все просчитал, все выкладки сделал, даже финансовый план составил. Глядишь, через пять лет и окупились бы вложения, и Светка бы другими глазами смотрела, делая жизненно важный выбор.
- Злился, - тут же поправляюсь, – теперь все в прошлом.
Юлия в ответ говорить ничего не стала - взгромоздила на лицо массивную оправу солнцезащитных очков и поправила волосы под шляпкой. Столь простенькая маскировка работала на все сто процентов. Нас не одолевали толпы назойливых фанатов, никто не просил совместного фото или автографа, разве что два парня у стойки подозрительно косились, но подойти так и не отважились.
- Теперь куда? – интересуется она, когда выходим из прохлады кафешки в душный городской вечер. Над головой приятной музыкой тренькают колокольчики.
- Булочки купить нужно, для мужиков в дежурке.
- Для мужиков в дежурке, - передразнивает Юлия. – Теперь понятно, почему тебя бросили.
Стою молча, засунув руки в карман. Внимательно изучаю собственное отражение на зеркальной поверхности очков. И девушка не выдерживает:
- Прости.
Спешит отвернуться, словно могу увидеть глаза за темными стеклами.
- Пошли уже, в твою булочную, Уитакер.
Солнце спряталось за верхушками деревьев, когда мы свернули с боковой улочки на центральную: оживленную, говорящую сотнями голосов. Нас тут же едва не сбивает мелкий шкет, вырвавшийся из-под опеки строгой матроны, и все никак не нарадующийся по данному поводу.
- Томас, ведите себя прилично на публике, - неслось неугомонному мальчишке вслед. Куда там, пацан только разогнался, и теперь несся стремглав в сторону фонтана.
Мимо прошли два господина, один весь из себя важный, поглощенный собственным монологом о ценных бумагах, другой улыбался в вислые усы: то ли забавили экономические выкладки собеседника, то ли бегающий мальчишка.
А вот и компания молодых людей: никуда не спешит, обменивается шутками, понятными им одним. За что награждается недовольными взглядами со стороны пожилой пары.
Людей кругом хватало: район Монарто, обыкновенно сонный, просыпался под самый вечер и гулял всю ночь напропалую. Полночь здесь считалась за самый разгар дня, когда большинство поэтов, художников и музыкантов, выбиралось наружу. Творческая братия оккупировала столики кафешек, а если не хватало денег (и такое случалось), занимали лавочки, ступеньки фонтана и даже садовые ограждения, не предназначенные для посиделок. Спорили, ругались, смеялись, декламировали стихи или пели – добавляя красок ночному городу. И странное дело, пьяных до безобразия здесь не встречал, чтобы блевали под деревом или валялись на газонах. Не было и особо буйных, пристававших к прохожим в поисках приключений: то ли местная полиция хорошо работала, то ли местный менталитет.
- Подарок прекрасной даме, - подлетел к нам худой юноша в модной рубашке на выпуск. Ловко вытащил цветок из поясной сумки и одним движением прикрепил к волосам Юлии. Пока я пытался сообразить, что к чему, внезапный цветовод умчался вручать дары следующей паре.
В районе Монарто хватало людей экстравагантных, и этот был не самый странный из них. На прошлой неделе один пузатый дядька плавал в фонтане на надувном матрасе и читал монолог, что-то известное из местной классики. Был при этом совершенно трезвым и голым, если не считать узких стрингов на теле. Этакий жирный тюлень, выбравшийся на берег и издающий звуки на разные лады. Народ аплодировал стоя, когда сей почтенный сеньор закончил оду.
Чувствую, как чужие пальцы впиваются в мою ладонь, сжимают до боли. Цветок в волосах покачнулся и заскользил вниз: к ногам, к серым камням булыжной мостовой, где в итоге и оказался. Смотрю в побледневшее лицо спутницы: Юлия испугалась до состояния грогги, и теперь едва держалась на ногах. Сними сейчас с нее очки, помаши рукой перед носом и не уверен, что она сможет отреагировать. Страх сковал юную певицу, страх в образе балбеса цветочника, без спроса раздающего подарки на улице.
Да, Петруха, совсем забылся, расслабился с этим мороженым. Почувствовал себя туристом, изучающим местные достопримечательности, а каково приходится Юлии: девушке, которая впервые после событий в Золотой башни отважилась выйти на улицу?
В толпе мелькает напряженное лицо Дугласа, вижу Лесничего, щелкающего по вкладышу наушника. Парням из охраны тяжело работать в столь оживленном месте, могли и прибить цветочника. Чем думал, балбес, когда тащил охраняемый объект в зону массового скопления?
- С тобой все нормально? – интересуюсь у девушки
- Да-да, - Юлия поспешно отпускает мою ладонь.
Давно не приходилось слышать столь неприкрытой лжи. Плечи поднялись, а голова склонилась, закрыв лицо шторками волос. Освободившиеся пальцы скользят по ткани юбки, пытаясь отыскать защиту и опору, потерянную несколько секунд назад. Что за детский сад!
Беру ее ладонь в свою, крепко сжимаю тонкие пальцы.
- Я…
- Я прекрасно помню приказ про «не смей прикасаться». Позже оштрафуешь или уволишь, а сейчас не спорь.
- Но…
- Эй, можешь потерпеть пять минут? Мне становится не по себе, от всех этих от диких парней, что кидаются под ноги с цветами.
- Мне тоже, - девушка невольно улыбается и сжимает мои пальцы в ответ. Не вырывается, не скандалит – вот и хорошо, вот и ладненько.
- А теперь возвращаемся в особняк.
- Нет.
- Слушай, я очень устал и…
- Нет, - повторяет она твердо.
Кому что решила доказать, дуреха: что не струсишь, что сможешь? Мне – вряд ли, ребятам из охраны – сильно сомневаюсь, себе самой – скорее всего. Тебе это терапия необходима, потому как фигура публичная, выступающая с большими концертами. Если не переступишь через барьер страха, про карьеру певицы можно забыть. Юлия понимает это лучше моего, понимает и Майер, иначе давно бы приказал сопроводить до дому.
- У вас здесь имеются любимые места, госпожа Виласко? - нарочито любезным тоном интересуюсь у девушки.
- Имеются, господин Уитакер, - не менее любезным тоном, сообщает она.
- Тогда вперед, ведите.
Вечерние улицы богемного района пропитаны ароматами цветов, яркими пятнами раскинувшихся на клумбах. Наполнены веселой многоголосицей гуляющей толпы, плеском фонтанов, и звуками живой музыки, несущейся отовсюду.
Мы по-прежнему держимся за руки, словно послушные школьники. Идем по булыжной мостовой, прижавшись к левому краю, где деревья раскинули густые кроны, частично скрывая нас от любопытствующих взглядов.