Предел прочности. Книга четвертая (СИ)

Много всяких эксцессов случалось, особенно когда перепьют гости. Только все они проходили мимо меня - Сид Майер помнил, что никакой я не охранник, знали это и ребята, поэтому со снисхождением относились к просчетам, подшучивали, а где нужно помогали. Райская благодать длилась ровно два месяца, а на третий Майер вызвал к себе и сообщил:
- Уитакер, сегодня в сопровождении на выезд.
Кортеж из трех автомобилей должен был проследовать по центральному шоссе до Западного парка, по кольцу уйти на обводную, а дальше по прямой до офисного комплекса «Империум».
Подробностей предстоящей встречи не знал, да и ни к чему оно было, имена продюсеров, названия лейблов мне ни о чем не говорили. Шоу-бизнес по-прежнему был далек от Петра Воронова, разве что теперь он был в курсе, как будет называться последний альбом Юкивай и какой планируется обложка. Грустная девушка на фоне свинцовых туч: меланхоличный снимок, выдержанный в черно-белых тонах. Под стать настроению самой Юлии… Она эту фотографию целый месяц меняла, изводя всех вокруг: то тона подправить, то капли дождя добавить, а не слишком ли весело, а не слишком ли грустно. Бывало, раскричится, психанет и заявит, что ноги ее на сцене больше не будет, что никакой поддержки от окружающих не получает и не понятно, кому все это надо. Последнее высказывалось как музыкальному редактору, так и садовнику: пожилому азиату, далекому от мира музыки. Поймает человека, выплеснет эмоции без остатка и запрется у себя в комнате, тихо плакать или того хуже, умчится заливать тоску в клуб. Мужикам в смене сплошной «головняк», потому как ночные кутежи без эксцессов не обходились, а ей веселье. А после новый день, новый замкнутый цикл, перемежаемый депрессией, грустью, бурной радостью…
Я, наблюдая со стороны всю эту карусель, вспоминал строчки Владимира Семеновича:
«Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж – он над нами издевался... Ну сумасшедший – что возьмешь!»
Крайне неустойчивая психика у этой творческой личности.
И вот с утра у Юкивай опять не заладилось, первой получила дородная женщина из числа прислуги, следом огреб Томазо Фалькони, не вовремя сунувшийся с бумагами. Но самое плохое предстояло впереди, потому как в поездке должна была принять участие любимая тетушка Юлии – баронесса Ляушвиц.
Было у моей покойной бабушки выражение «кошки на дыбошки», в полной мере характеризующее отношении двух родственниц. Они пяти минут не могли находится рядом - обязательно устроят скандал, испортят настроение себе и окружающим. Поэтому кортеж, обыкновенно состоящий из двух машин, вырос до трех, а меня кинули в усиление.
- Держись меня, все будет нормально, - сообщил Дуглас.
Нихрена не будет, нутром чуял. Еще и сон под утро дурной приснился, который из головы не выходил.
Будто сижу я на лекции, в старой доброй аудитории, а за кафедрой привычно расположился Клод Труне, разглагольствует на заданную тему. Не слушаю его, смотрю в окно, за которым возвышаются вековые сосны, а над ними ярко-голубое небо, чистое, без единого облачка. И на душе так хорошо и тепло, словно летнее солнце греет. Точно знаю, поверну сейчас голову и увижу безупречно красивый профиль одной девушки. Сердце екает в сладостном предчувствии, я вдыхаю воздух и…
Катерина никуда не делась, сидит на прежнем месте, сложив перед собой ладони, словно прилежная ученица. Её взор устремлен на лектора, на высокий лоб легла непослушная прядь черных волос. Все, как всегда, все как обычно, и в то же время иначе.
Я вспоминаю про численный состав группы, который не дает покоя, про четырнадцать человек, которые якобы должны быть. В аудитории все парты заняты, все пятнадцать! Они снова врут, вводят в заблуждение, хотят, чтобы я поверил в собственной безумие. Даже Александр Нагуров, уважающий точность, ранее не замеченный в дешевых розыгрышах, и тот участвует в общем заговоре.
Но ничего, сегодня я всех выведу на чистую воду, только вот посчитаю. Дальний ряд у стены, начинаю с него - пробегаю взглядом по знакомым лицам и спотыкаюсь на последней парте, где сидит он, она или оно: существо, называемое то Тварью, то Марионеткой. Сейчас сущность из запределья больше всего походила на меня самого, копируя образ Петра Воронова, вплоть до мелочей, до вечно торчащего хохолка на макушке. Только вот с мимикой были явные проблемы, она беспрестанно менялась: брови хмурились, удивленно ползли верх, уголки рта танцевали в разные стороны, складки на переносице стирались ластиком и появлялись снова. Словно неизвестный добрался до центра управления эмоциями и теперь жал на все кнопки подряд. Один взгляд оставался неизменным, взгляд одновременно пустых и бездонных глаз. Бездна… Странное зрелище и страшное, потому как существо безотрывно смотрело на меня, не мигая, не поворачивая головы. Следило все это время, оставаясь невидимым курсантом третьей группы. Вот и нашелся пятнадцатый…
 
Я целое утро приходил в себя, пытаясь забыть наваждение: смывал холодной водой, запивал чаем, любезно заваренным Поппи в дежурке. Помогало слабо, образ Твари не выходил из головы.
И с чего, спрашивается, решил, что Марионетка впервые появилась во время срыва Джанет Ли, когда время загустело патокой, а мозги едва не взорвались изнутри, угодив в импровизированную микроволновку? Да, тогда она соизволила показаться, но это не значит, что ее не существовало раньше.
Тварь, как истинный охотник, скрывалась в кустах и наблюдала издалека. Не ломилась вперед, не спешила перехватить управление над подопечным, как это делал тот же Палач, уродуя и деформируя тела. Она терпеливо ждала… вот только чего, не понятно. Может статься, ждала с первого дня пребывания в иномирье, следуя за мною по пятам. Копируя мимику, привыкая к походке, внедряясь в сознание. Или того хуже, изменяя его, корректируя с одной ей понятной целью.
Тварь училась, Тварь совершенствовалась, и с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше. Теперь не требовалось погружать подопечного с головой в патоку, дабы предупредить о грозящей опасности. Она тормозила время на короткую секунду, ровно на тот самый миг, чтобы показаться, ткнуть пальцем и свалить в свое небытие. Это то, что я знал, что мог видеть и чувствовать, но оставался вопрос: что за кулисами? На что был способен присосавшийся паразит, в чем заключалась его истинная мощь? Одного такого по прозвищу Палач я видел, и второго в своей судьбе не хотел.
Тяжелые мысли одолевали и, если бы не работа, хрен знает до чего бы додумался. Майер быстро выбил лишнее из головы, потребовал повторить инструкции и приказал во всем слушаться Дугласа. И дурачку было понятно, что серьезных свершений от меня никто не ждет: производят банальную обкатку в полевых условиях, где главная задача - не мешаться под ногами.
- Ведущим выступит звено Моряка, они поедут в головной машине сопровождения, в замыкающей будем мы и люди баронессы, - сообщил в оружейной Дуглас.
- А в основной кто?
- Мангуст и его ребята.
Мангустом был сурового вида азиат, от которого я за все время службы двух слов не услышал. Лишних шуток не любил, даже к Поппи на чай не хаживал - одним словом, мужчина серьезный и уважаемый. Я даже не был уверен, что он подчиняется Майеру, настолько держался особняком. Входил в личную охрану Хозяйки, на каждом выезде следовал бесплотной тенью, и не важно, была это официальная встреча или посещение увеселительного заведения: он всегда находился поблизости.
 
Единственная проблема заключалась в том, что он не умел работать в команде или не хотел, поэтому выражение «Мангуст и его ребята» носило весьма условный характер. Точнее было сказать: «Мангуст и кто-то еще». Он всегда работал в одиночку, остальных же просто терпел.
- У баронессы много людей?
- Тебе какая хрен разница, к чему эти расспросы? – не выдержал Дуглас. – Сказано шефом, держись меня, вот и держись, остальное должно мало заботить. Твоя основная задача на сегодня не охранять, а меня слушаться.