Девочка у моста (СИ)

Под моросящим дождем они ехали в направлении Фоссвогюра не говоря ни слова, пока Марта не нарушила тишину:
– Как ты думаешь, почему ее муж не выходит на связь? Куда он подевался? Может, ударился в бега?
– Я вот тоже задаюсь этим вопросом. Как-то не по-мужски бросать жену вот так, после всего, что произошло…
– Ласси говорил, что бабушка знает, что Данни собиралась опубликовать в Сети. Может, это что-то, касающееся ее деда? Может, он ее как-то обидел? И если бы об этом стало известно, его репутация пострадала бы?..
– Но ведь не стал бы он убивать Данни, чтобы заставить ее замолчать! Она все же его внучка.
– Как знать? – сказала Марта. – И все из-за этой тайны, которая, по словам Ласси, известна и бабушке…
– Ой, не знаю… – пробормотал Конрауд и, пользуясь случаем, рассказал ей о подозрениях, которые у него возникли, когда он заезжал к человеку с кислородной маской.
– У меня сложилось впечатление, что говорит далеко не все. И вопросы он мне задавал странные… Спрашивал, водила ли мать Нанну с собой на работу в клинику.
– Ну а что в этом такого?
– А зачем ему надо было это знать? Может, в клинике работал кто-то, от кого девочка могла пострадать?..
– Ты намекаешь на врача?
– Ну да! На Антона Хейльмана, отца человека, который пустился в бега и чья внучка ступила на кривую дорожку и скончалась после того, как заявила о своем намерении опубликовать в Интернете компрометирующие материалы.
– Ты что, полагаешь, что это… наследственное? – спросила Марта после долгого молчания.
– Что?
– Этот вид извращений…
  
60
 
Когда они оставили машину на парковке перед клиникой, был уже поздний вечер. Поток людей уже давно прекратился, кругом не было ни души, и здание клиники стояло погруженное в тишину. Войдя, они направились к стойке информации и спросили, где можно найти Густафа Антонссона. Служащий бросил взгляд на компьютер и сообщил, что доктор закончил свою смену и ушел. Марта объяснила, что она из полиции, и поинтересовалась, не справлялась ли случайно какая-нибудь пожилая женщина об Антонссоне. Служащий кивнул и сказал, что и той женщине он дал тот же ответ: Густаф Антонссон уже ушел.
– И тогда она тоже ушла? – спросил Конрауд.
– Вы, значит, из полиции? – уточнил мужчина, на котором была форма охранника. Он с трудом мог поверить, что эта парочка – полицейские: он – скорее усталый пенсионер (и тут охранник был недалек от истины), а она – не особо следящая за своим внешним видом дама в черной куртке, из-под которой выглядывает безразмерная рубашка.
Марта показала ему свое удостоверение, и тогда охранник рассказал, что та женщина, спросила, где лежит Лаурюс Хинрикссон, и он сообщил ей номер палаты.
Поблагодарив охранника, Марта с Конраудом вошли в лифт и молча поднялись на нужный этаж. Проходя по коридору, Конрауд спросил у нее, не лучше ли поставить перед палатой охрану. Марта сообщила, что к руководству полиции уже обращались с этим предложением, но, как и стоило ожидать, руководство расценило это как неоправданную затрату и отказало.
Дверь в палату Ласси была распахнута настежь. У его кровати сидела женщина, которую они разыскивали. Увидев Марту и Конрауда, она попыталась выдавить из себя улыбку, но вместо этого у нее вышла какая-то гримаса. Женщина держала в руке телефон: она только что предприняла очередную попытку дозвониться до мужа.
– Я все еще в неведении… – сказала она растерянно. – Ничего не понимаю. Муж не отвечает на мои звонки и сам не перезванивает.
Состояние Ласси, похоже, оставалось без изменений. Он по-прежнему находился в коме и неподвижно лежал на кровати, однако признаков того, что он испытывает болезненные ощущения, не наблюдалось. Он все так же был подсоединен к различным приборам, предназначение которых являлось для Конрауда загадкой. На обоих запястьях у Ласси были закреплены катетеры для введения в кровоток физраствора и лекарственных препаратов.
– Я места себе не нахожу от волнения, – продолжала женщина. – Он никогда так раньше не поступал. И что ему только взбрело в голову?
 
– Полагаю, что необходимо объявить вашего супруга в розыск, – сказала Марта. – Причем, не откладывая.
– Очевидно, да. – Похоже, женщина немного отошла от потрясения, вызванного тем, как ее днем ранее доставили на допрос в полицейское управление. – Видимо, так нам и стóит поступить: раз уж он не дает о себе знать.
– Простите… а у вас как самочувствие? – спросил Конрауд. Ему казалось, что, видимо, из-за недостатка сна женщина несколько дезориентирована. – Мы можем вам чем-то помочь?
– Я в порядке, благодарю. Только очень волнуюсь, – ответила она. – У меня упадок сил. Я так переживаю за мужа, что глаз не могу сомкнуть. Раньше он никогда себе такого не позволял. Никогда! Исчезнуть вот так, не предупредив… Больше всего меня пугает, что с ним могло что-то произойти. Может, он в аварию попал?..
– Если бы он попал в аварию, мы бы уже об этом знали, – заверила ее Марта. – Однако у вас есть хоть какое-то предположение, почему он не выходит на связь?
– Я понятия не имею. Господи! Только бы он вернулся… Как же я устала!.. Как же я устала от этой бесконечной… лжи. Как я устала…
– От какой лжи? – напряглась Марта.
Женщина молчала.
– Вы полагаете, что это из-за Данни ваш муж не выходит на связь?
– Данни?
– Он с ней плохо обходился? Возможно ли, что он предпочел скрыться, чтобы не отвечать за последствия? Такое возможно?
– За какие последствия?
– Нам известно, что Данни собиралась распространить некий компромат. У меня складывается впечатление, что речь идет о какой-то семейной тайне. Эта тайна касалась самой Данни, но и вы, и ваш муж о ней знали. И я полагаю, что ваш муж решил заставить ее замолчать.
– Да, – голос женщины надломился. – Когда Данни впервые обо всем рассказала, он заставил ее молчать. Вряд ли можно выразить это другими словами. Но виноваты мы оба. В равной мере. Ни он, ни я и пальцем не пошевелили. Ведь тогда началось бы разбирательство, и вся его карьера пошла бы коту под хвост… И мне пришлось бы распрощаться с политикой… Он говорил, что мы ничего не можем сделать, что у нас связаны руки, что нельзя выносить сор из избы… Ничего удивительного, что Данни пристрастилась к наркотикам. Бедное мое дитя!.. Я так и сказала мужу, что ответственность целиком и полностью на нас. Будь мы честнее, протяни мы ей руку, не молчи мы, все еще можно было бы исправить. А мы… молчали. И заставили ее молчать. Бросили ее на произвол судьбы, и ей пришлось одной тащить эту непосильную, постыдную ношу. – На глаза женщины навернулись слезы. – Боже, как же это тяжело! – простонала она. – Как же тяжело об этом говорить. Если б только муж был здесь! Он бы вам все рассказал. Все как есть.
Конрауд бросил взгляд на Марту, словно прося у нее разрешения вмешаться и выяснить у женщины дополнительные детали. Марта едва заметно ему кивнула.
– Нам нужно допросить вашего мужа, – сказал Конрауд. – У полиции уже были подозрения, что он подвергал Данни насилию. Теперь необходимо установить все подробности.
– Допросить моего мужа? – женщина явно поразилась.
– Данни подвергалась насилию, верно? – спросил Конрауд.
В этот момент по коридору проходила медсестра. Она толкала перед собой каталку, на которой лежал очень пожилой человек. Когда каталка оказалась напротив распахнутой двери, старик повернул голову и посмотрел в палату Ласси. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Одно из колес каталки скрипело, но по мере того как она удалялась, скрип становился все слабее, пока совсем не затих.
Женщина склонила голову.
– Она рассказала обо всем, только когда ей было уже двенадцать лет, – едва слышно произнесла она. – Еще до этого… она каждый раз плакала, когда мы оставляли ее с ним. Не хотела проводить каникулы или выходные в его летнем доме. Отказывалась гостить у него, когда нам нужно было лететь за границу. Когда все началось, она была совсем еще ребенком. Мы-то думали, что она просто капризничает, ведь он всегда так хорошо с ней обходился… Мы думали, что она со временем привыкнет к нашим отлучкам. А на самом деле… На самом деле весь этот ужас уже начался. Иногда он… просил привезти ему Данни. Говорил, что посидит с ней. Чудовище! Я думала, мой муж его убьет…