Великий князь Русский (СИ)
— Ништо, справимся с божьей помощью!
В тот же вечер новость кругами разошлась по городу. Но как докладывал Фома Хлус, люди не впали в растерянность и уныние, а наоборот, засучивали рукава и грозили кулаком неведомому врагу. Так что князь засел в Серпухове, откуда тоже делал вид, что никакой Москвы на свете нет. А я судорожно тасовал войска, чтобы хоть как-то прикрыть Берег.
Герай тем временем окончательно сцепился с генуэзскими городами, ему в самоубийственном порыве помогало княжество Феодоро (против генуэзцев хоть с чертом!). Крымскому хану этого оказалось мало и он заключил союз с турками, которым хитрозадые фряги тоже стояли поперек горла. Если я правильно помнил историю, то лет через сто никаких итальянцев в Крыму не останется, Каффа станет Кафой, Воспоро — Керчью, Солдайя — Судаком, а Тана — Азовом. Но только Гераям ничего не обломится, а Феодоро вообще сгинет.
На этом фоне Кичи-Мухаммед прислал не просто грозное, а по всем современным дипломатическим меркам хамское письмо. Ради такого дела я собрал в новопостроенном дворце (наконец-то у великого князя каменные палаты!) ближний круг и попросил Гвоздя-Патрикеева зачитать письмо.
— От высоких гор, от темных лесов, от сладких вод, от чистых полей, — начал Иван, настороженно поглядывая на меня. — Махметово слово к Василею.
Соратники сдвинулись плотнее, словно вставая строем против татар — Палецкий, Образец, Басенок, даже Маша подсела ко мне поближе. Гвоздь кашлянул в кулак:
— Ведомо да будет: кто нам был недруг, что стал на моем царстве копытом, то я на его царстве встану всеми четырьмя копытами.
Я фыркнул, представив парнокопытного хана, но у остальных это никакого веселья не вызвало.
— А яз есть наследник Бату-хана, покорившего Русь саблей, и яз вам государь. И потому подать мою велю в сорок ден собрать шестьдесят тысяч алтын, — Гвоздь гулко сглотнул, но продолжил: — А тебе да боярам Батыево знамение в знак покорности носить, вогнув у колпаков верх. А коли подать в сорок ден не соберешь, да знамение не учнешь носить…
Короче, «великий и могучий Утес с ногой на небе» беспардонно хвастался своими достижениями, перечислял победы, поверженных противников и расписывал, что он сделает с непокорными типа Мустафы или Герая, а также с московским князем и боярами. А дань требовал не просто выплатить, а лично привезти в ханскую ставку с непокрытой головой в знак подчинения. Ну а если в течении сорока дней денег не будет, то он поставит меня на счетчик, то есть придет сам со всей ордой и что возьмет, то его. Тем более, дорогу он хорошо знает.
Я оглядел собравшихся — Ховрин покрылся мелкими бисеринками пота, Гвоздь покраснел, Басенок зло побледнел, Федька сжимал кулаки в опасной близости от заткнутого за пояс кинжала. Маша крепко держала меня за рукав.
По сути — ультиматум, а поскольку его принимать никто не собирался, то объявление войны в том же флаконе.
— Что отвечать будем? — сипло выдавил Патрикеев.
— Ответим, как древний царь Леонид «Приди и возьми». А в городе объявить, что Кичи всех обасурманить желает. И давайте думать, как отбиваться будем.
Несмотря на отсутствие шурина, «генеральный штаб» работал четко — воевод у нас за прошедшие годы выросло немало, не один Пестрый тащит. Прикинули план: Кичи ничего не остается, как ломить прямо на Москву. Не факт, что мы его на Берегу остановим, а вот о каменные стены, куда в дополнение к старым встали несколько десятков новых чугунных пушек, Орда голову вполне может расшибить.
Если, конечно, мы не оплошаем.
Одна беда — пороха не успели запасти в достатке, пришлось выгребать все из запасов городов, которые под набег точно не попадут. Та же Вологда или Белозерск покамест обойдутся. Оттуда же стягивали и людей — без шемякиных и серпуховских нас маловато.
Вот с чем хорошо, так это с оружием и ядрами. На Устюжне три домницы чугун плавят, хоть залейся. Кемь тоже добавляет, даже Выксунский заводец что-то выдавать стал.
А людей… Даже тех, кто на Земский собор вызван, пришлось в строй ставить, дыры закрывать. Так-то войско вроде и немалое, но по сведениям, что тезики привезли, Кичи чуть ли не полста тысяч поднимает. И сдернувшие из Хаджи-Тархана православные подтверждали:
— Безбожный царь Махмет идет на христианство, на Русь, на святые церкви и на великого князя, в силе тмочисленной.
Беженцев перенимали вятские ватаги на Жигулях и споро отправляли в Москву с докладом, так сказать, из первых рук.
— Похваляется злоименитый Махмет все православие пленить и самого велик… — мужичок запнулся, но я кивнул продолжать, — и самого великого князя, как при Батые.
— Всей силой идут, — уточнил без растекания в эмоции вятский, вернее, уже жигулевский казачина в татарском доспехе, — ногаев гонят.
— Почему гонят?
— У них распря с Кичи, не хотели идти, так он аманатов взял. А еще пятигорские черкесы с ним, которые с крымцами которуют. Да Гераевых мурз немного…
Ну да, тут есть шанс пограбить, а государственная принадлежность в Диком Поле вещь весьма условная. Сегодня мурза служит Крыму, завтра откочевал к Астрахани, послезавтра еще куда…
Мимо моего загородного двора и Спас-Андроника по Яузской дороге, шедшей от Кремля на восток, скрипел телегами очередной обоз. Раскосмаченные мужики, вырванные из круговерти полевых работ, угрюмо подгоняли лошадок. Везли припас, везли оружие и брони, увозили ценности… Все, как много раз было и как еще много раз будет.
Город несуетно, но уперто готовился к осаде — памятуя о прошлом стеснении, в Кремль навезли бревен и быстро ставили хлева для скотины и времянки для жилья. Все при деле, ребятишки тоже помогают, один только Евлампий Короста, дьяк и «полномочный представитель» Шемяки ходил, задирал нос, брезгливо переступая через кучи стружки и мусора.
С Ордынского двора на юг понемногу отъезжали купцы, чтобы не попасть под раздачу. А с севера малыми группами подходили пикейщики, пушкари, приезжали по одному-два воины кованой рати, то есть тяжелой конницы.
Не хватало телег, в Коломну пришлось грузить вагенбурги, да там они и остались, когда в Москву прибежал верхами гонец со степи — Орда идет древней Муравской дорогой.
Город встал на молитву. Во всех церквах горели светильники и паникадила, в Успенском соборе у Владимирской иконы Богоматери истово крестясь, толпились бояре и простецы, воины и женки посадские. Митрополит строго и торжественно призывал к одолению на нечестивые супостаты. В полусумраке храма сурово и строго стояли возчики, кузнецы, плотники, дворские, мнихи, купцы и, казалось, что святые тоже взирают с икон суровее и строже. В толпе изредка поблескивали брони — воины заходили в соборы прямо с дороги и, выйдя, тут же отправлялись дальше.
— Многия мнили до основания разорить землю твою, Пречистая Богородица, но каждый раз помощью твоей, Владычица, низвержены были! — возглашал Мисаил.
А когда я выходил из собора, то откуда-то из толпы крикнули:
— Встань, княже, за православных крепко!
И все поддержали согласным гулом. А Мисаил еще и добавил:
— Мужайся и крепись, сыне. Воину Христову и доброму пастырю, как в Евангелиях сказано, жизнь свою положить не зазорно.
Вот уж чего совсем не хочется, так это жизнь полагать. Но деваться некуда, иначе не поймут. Пусть даже главнокомандующий не я, да только мне на передок все равно придется выйти. А Палецкий, стоило после молебна собраться в думной палате, заявил:
— Каширу сжечь надо.
Вот так вот, своими руками, один из опорных пунктов на Берегу???
— Иначе Орда может не Сенькиным перелазом, а Протвинским бродом пойти.
Волк сжал зубы и отвернулся — если Орда там переправляться будет, то его вотчинку разнесут по бревнышку. И заодно Серпухов.
А нам нужно, чтобы они на Кремль ломились. Со «скорой татарщины» пушек прибавилось, так что вряд ли возьмут. И по всему выходит, что каширских надо вывести, а с городом поступить, как Федька сказал, а нам ехать на Коломну…
Как его подталкивали, так Кичи-Мухаммед и поступил — от бродов на Оке ломанулся по Каширской дороге всей силой.