Грешная одержимость (ЛП)

— Сегодня вечером нам предстоит посетить благотворительный ужин. Присоединяйся к нам. Это во многом поможет сгладить ситуацию, и я уверена, что это сделает твоего отца очень счастливым.
Тяжело вздохнув, я обдумываю ее аргументы. Такое ощущение, что ничего из того, что я делаю, не будет достаточно хорошо для моих родителей. Я не просто несвободна делать свой собственный выбор. Потому что каждый выбор, который я делаю, каким-то образом влияет на них, и это делает то, что я хочу, неправильным. Но я также не хочу портить шансы моего отца на посту губернатора, не сейчас, когда он так долго готовился к этим выборам.
И, возможно, посещение благотворительного мероприятия поможет мне на какое-то время избавиться от критики родителей.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Как скоро надо быть готовой?
— Мы встречаемся с твоим отцом через два часа. — Говорит мама, сжимая мою руку.
Я быстро принимаю душ, сушу волосы феном, накладываю макияж и достаю блестящее бархатное коктейльное платье синего цвета с вырезом на одно плечо, одним длинным рукавом и вырезом на талии. Облегающий силуэт русалки льстит, а цвет заставляет глаза сиять.
Но когда я смотрю в зеркало, мне не нравится изображение передо мной. Я расстроена, потому что знаю, как тяготит Ефрема мое нежелание быть замеченным с ним. Было мучительно не смотреть на него каждую секунду на ужине в честь дня рождения Ислы.
Я так остро ощущаю его, так естественно тянусь к нему, что пытаться притвориться, что между нами ничего не происходит, почти невозможно. Но после того, как все закончилось во «Влечении», я не совсем уверена, где мы находимся, и я не хотела усложнять отношения между ним и семьей Велес, если мои отношения с ним закончатся до того, как они действительно начались.
Мне нужно все исправить, позвонить ему и поговорить с ним. Потому что сейчас мяч на моей площадке, и мне нужно принять решение. Но не сегодня вечером.
Сегодня вечером я буду хорошей дочерью.
Я собираюсь поставить свою семью на первое место.
Я собираюсь улыбаться изо всех сил и сделать все, что в моих силах, чтобы показать, что дочь генерального прокурора Ришелье не какая-то дура, которая плохо влияет на политическую карьеру отца.
— Пойдем! — Кричит мама снизу.
— Иду! — Кричу я в ответ и хватаю первую попавшуюся пару туфель.
Мое сердце замирает, когда я понимаю, что это те же самые туфли, в которых я ходила во «Влечение». И тепло разливается у меня в животе при воспоминании о сексуальном голосе Ефрема: Отныне ты будешь носить их здесь. Я внутренне стону, быстро натягивая их.
Если бы я могла, Ефрем.
Я не хочу ничего больше, чем быть рядом с ним прямо сейчас.
Благотворительный ужин, проходящий на восемьдесят пятом этаже небоскреба Манхэттена, заполнен людьми из высшего общества. Элита Нью-Йорка. Дети трастовых фондов и бизнес-магнаты. Все это для тихого аукциона, который передаст миллионы сегодняшнему благотворительному фонду по борьбе с бедностью в Нью-Йорке. И, конечно же, пресса призвана запечатлеть каждый момент, задокументировать, насколько щедрым может быть каждый из блестящих филантропов.
Мне кажется странным, что люди наряжаются в свои самые красивые одежды для экстравагантного вечера в роскошном банкетном зале, где мы будем есть, я уверена, будет роскошный ужин и все это во имя помощи бедным.
— Дани Ришелье, ты ли это?
Поворачиваясь от ночного города подо мной, я вижу Адама Пейджа, улыбающегося до ушей. Его блестящая улыбка мгновенно успокаивает меня, и мои плечи расслабляются, когда я оказываюсь в компании старого друга.
— Как ты? — Спрашиваю я, тепло обнимая его.
Он поднимает меня с ног и обнимает в ответ, напоминая, что он значительно вырос с тех пор, как мы впервые встретились на одном из этих роскошных мероприятий.
— Я в порядке. — Говорит он, легко опуская меня на землю. — Я скучал по своей подружке, нежеланию которой присутствовать на таких вечерах всегда сочувствовал.
— Сочувствовал мне? Насколько я слышала, это ты решил пойти по стопам своего отца и выйти на политическую арену, и как я понимаю, ты теперь один из них, — поддразниваю я.
  
Адам усмехается.
— О, пожалуйста не начинай.
— Я ошибаюсь — Нажимаю я. — Тебя заставили присутствовать на этом мероприятии против твоей воли, как и меня?
Прежде чем он успевает ответить, музыка делает паузу и объявляет, что тихий аукцион закроется через пять минут и что всем пора идти из коктейльной зоны в столовую.
Прижав одну руку к талии своего сшитого на заказ черного костюма, Адам жестом показывает мне, чтобы я шла к еде. Я делаю это, глядя на него, пока мы идем.
— Ты не ответил на мой вопрос, — заметила я после нескольких секунд молчания.
Адам вздыхает.
— Хорошо, ладно? Признаюсь, я позволил их сладким словам отравить мой разум и превратить меня в безвольного лемминга. Теперь я верю в дело.
Я игриво вздрагиваю.
— Ладно, для меня это звучит жутко как культ.
Адам смеется и пожимает плечами.
— Я полагаю, что у политиков и сектантов есть кое-что общее.
— Да, — последователи, — шучу я, многозначительно глядя на него.
Он снова смеется, и приятно видеть, что, даже если он перешел на темную сторону, он прихватил с собой свое чувство юмора. Мы с Адамом (и Беном всякий раз, когда моим родителям удавалось вовлечь его на мучительные политические мероприятия) провели подростковые годы, подшучивая над скучными, слишком важными людьми, которые часто посещали такие модные ужины, включая наших родителей.
Помогло наличие союзника, который, как он сказал ранее, мне сочувствовал.
Мама и папа уже прошли в столовую, и Адам присоединяется ко мне за их столом.
— Адам, так приятно тебя видеть. — Говорит мама, вставая, чтобы обнять его.
Он возвращает объятия и пожимает руку моему отцу, прежде чем занять место.
— Мне тоже. И поздравляю вас с вашей губернаторской кампанией. Моему отцу повезло, что ему не пришлось баллотироваться против вас, мистер Ришелье.
Папа посмеивается, смех смягчает его усталое лицо.
— Я думаю, мне так же повезло, что я не буду соревноваться с ним.
Они заводят непринужденный разговор о политике и предвыборной кампании моего отца, а затем переходят к освещению того факта, что Адам тоже решил окунуться в политическую воду. И пока они болтают, у меня на сердце становится тяжело. Потому что Адам был моим единственным союзником в этом огромном зале политических шахматистов и транжир. А теперь, кажется, я потеряла брата по оружию.
Глубокая тоска по Ефрему поглощает меня в этот момент. Я ни разу не чувствовала себя для него невидимкой. Когда я с Ефремом, мне кажется, что он меня видит. Я ему нравлюсь, и он хочет меня узнать. И поэтому, наряду со многими другими замечательными вещами, мне нравится находиться рядом с ним.
Приносят еду, и я приступаю к хрустящему салату из свеклы с козьим сыром и апельсинами. Мои глаза лениво осматривают стол в поисках кого-нибудь, с кем мне хотелось бы поговорить. Но Адам все еще глубоко вовлечен в разговор с моим отцом. Моя мама, стоящая по другую сторону от папы, похоже, не меньше интересуется этой темой.
Женщины, сидевшие по другую сторону Адама, выглядят полностью погруженными в свои сплетни, что, я уверена, мне бы показалось совершенно неинтересным, не то чтобы у меня все равно был бы большой успех в разговоре с ними, поскольку я зажата между отцом и Адамом.
Затем идут наши первые блюда, тарелки с филе-миньоном, омарами, спаржей и сливочно-трюфельным картофельным пюре. Все приготовлено до совершенства. А поскольку мне больше нечего делать, я смакую каждый кусочек. И думаю, что я хочу сказать Ефрему. Потому что мне не нравится то, как мы все оставили. Я хочу, чтобы он знал, как много он для меня значит. Я просто надеюсь, что мы сможем найти путь обратно друг к другу.
— Девочка, я никогда не осознавал, как много твой отец знает о… ну, вообще обо всем. — Говорит Адам, когда наши тарелки с закусками убираются со стола, и его разговор с моим отцом наконец подходит к концу. — Мне придется начать приходить и ковырять его мозги.