Письма к тайной возлюбленной

— И как же?
— Она сказала: «Я открою тебе мою тайну, если ты откроешь мне свою». Я подумал: «Что за тайна может быть у этой милой старушки? Разве это может быть что-то серьезное?» И тут она сказала: «Я умираю, а никто об этом не знает. Кроме тебя. Никому не рассказывай, иначе это все испортит, договорились?» И я понял, что она действительно по-настоящему мне открылась, — и увидел, что могу ей доверять. И я рассказал ей все, как недавно рассказал тебе. — Он тряхнул головой. — Считается, что я не люблю людей и не люблю болтать — и при этом никак не могу остановиться, да?
Лежа рядом с ним, она улыбнулась:
— Ты любишь людей. И ты любишь болтать. Ты просто вроде как… боишься это делать.
Боже! А она оказалась права. И это было совершенно очевидно — только раньше он был так зол, что просто хотел от всех отгородиться.
Тут он вздохнул, потому что начал выдавать ей еще одну тайну. И он знал, что не обязан этого делать, но не мог иначе. Чувствовал, что должен быть с ней честным до конца.
— На самом деле она не продавала мне прокат и свой дом, Линдси. Она оставила их мне по завещанию. Ей хотелось, чтобы они принадлежали мне — чтобы я не беспокоился о деньгах, чтобы строительства и проката лодок хватало бы для приличного заработка. Я возражал, но она настаивала. Ей хотелось облегчить мне жизнь.
Договорив, он чуть задохнулся — почти так же, как в ту ночь, когда рассказал ей про тюремное заключение.
— А почему, — спросила она, — тебе это вроде как неприятно?
Он вздохнул:
— Потому что у меня такое чувство, будто я… отнял что-то у твоей семьи. Что-то, что должно было отойти вам. Не столько прокат или дом сами по себе, но те деньги, которых они стоили.
Однако Линдси покачала головой:
— Роб, это не страшно. Мы… даже не думали про деньги. Они нам не нужны. Мы… живем очень неплохо.
Он это знал и раньше, но…
— В общем, я позволил всем считать, что она их мне продала, потому что так захотела. Поэтому я скрывал еще и эту тайну, и мне нужно было тебе рассказать. Линдси, она доверила мне все, что у нее было, и… вот почему я никогда не смогу это отдать. Даже тебе. Надеюсь, ты понимаешь?
Глядя ему в глаза, она снова кивнула.
— Роб, я уже довольно давно поняла, что не могу забрать у тебя прокат. Я понимаю, что он для тебя значит. Так что не тревожься: я даже не стану пытаться. Я не стала бы устраивать тебе такое.
С тех пор как Роб рассказал Линдси о своем прошлом, он чувствовал, что его переполняют эмоции. И когда он понял, что она все понимает — не только то, что он перенес, но и то, что означает для него невероятный подарок Милли, — в его душе словно плотина прорвалась.
— Мне надо тебя поцеловать! — сказал он, и в его словах зазвучала лихорадочная поспешность.
Судя по ее взгляду, она испытывала не менее сильное желание — и моментально рванулась ему навстречу. Их губы встретились в жадном поцелуе, который быстро стал нежнее, слаще, теплом расходясь по его телу и моментально заставив его плоть налиться желанием.
Отодвинув корзинку, Роб уложил Линдси на спину, любуясь тем, как пробивающиеся сквозь листву солнечные блики расцвечивают ее тело. Он наклонился и начал целовать ее шею, ключицы. Он разрешил своим пальцам подняться к ее груди и задержаться там. Подушечки его пальцев ощутили под тканью сарафана тугие бутоны сосков.
Линдси просунула ладони под его футболку. Черт, как же ему нравилось, что ей всегда хотелось его раздеть — не меньше, чем ему хотелось раздеть ее. Он послушно стянул футболку через голову и бросил на ближайшую мшистую кочку.
— Знаешь, — сказала она, задыхаясь так, что грудь ее бурно вздымалась. — Есть еще одно, о чем ты мне не рассказал.
Вот черт! Без этого обойтись не удалось.
— Про Джину. Кто она?
Иногда ему приходилось проклинать себя за эту чертову наколку. Он налег на нее так, чтобы его член оказался у основания ее ног.
— Никто, кто тебя мог бы заинтересовать.
— Ее в твоей жизни нет?
— Совершенно.
— Она причинила тебе боль?
Дьявольщина!
— Не специально. Она не виновата.
 
— А что случилось?
Черт! Если он собирается когда-нибудь рассказать ей про Джину, то явно не сейчас. Господи, сейчас он может думать только о том, как забраться ей под юбку!
— Ничего. Это просто глупая наколка.
— Тогда зачем ты ее сделал?
— Это принято в тюрьме. Просто чтобы время провести.
Он увидел, как глубоко она вздохнула, ведя пальцами по имени, наколотому у него на груди.
— Так это тюремная наколка?
— Да, Эбби, это тюремная наколка. Теперь ты довольна?
Ее голос смягчился.
— Получается, она много для тебя значила.
Иисусе!
— Прекрати, Эбби.
— Но…
— Послушай, ты хочешь разговаривать — или получить от меня незабываемый оргазм?
Она прикусила губу — и в глазах у нее снова вспыхнула страсть.
  
Глава 14
 
«Он начал в меня влюбляться».
Иначе и быть не может. Иначе такой парень, как он — ворчливый и нелюдимый Роб Коултер, — ни за что не открылся бы ей. Не стал бы делиться своими самыми сокровенными тайнами, самыми тяжелыми воспоминаниями. И Боже! — до чего они были тяжелыми! Это даже слышать было тяжело, трудно было представить себе, как это можно было пережить и вынести.
С Робом секс был невероятно простым. Неважно было, какая она: страстная и агрессивная или сдержанная и покорная. С ним она могла быть такой, какой ей в эту секунду хотелось быть, а он принимал это — и, похоже, радовался всему. Она казалась ему прекрасной, какой бы она с ним ни была.
И она кричала от восторга и подавалась навстречу его губам — и ощущала, как жар поднимается в ней все выше и выше, приближаясь к той заветной точке… А потом она пролетела через нее и рухнула в пучину наслаждения. Ее крики разносились вокруг, а она не обращала на это никакого внимания, просто давала им волю, разрешала стать еще одной частью природы вокруг них. Позволив последним отголоскам чувства разлиться по ее телу, она, наконец, затихла.
Роб встретился с ней взглядом. В его глазах горела страсть.
— Боже! — пробормотала она, задыхаясь. — Мне было так хорошо!
При этих словах на его мужественном лице расцвела улыбка. И она снова попросила его именно о том, чего ей хотелось, ничего не скрывая:
— Пожалуйста, войди в меня, Роб! Мне нужно почувствовать тебя там!
Когда он услышал ее просьбу, его глаза потемнели. Он прорычал: «Да, малышка!» — и встал на колени, чтобы расстегнуть джинсы. Она наблюдала за ним с жадным нетерпением, а когда увидела его полную желания плоть, грудь у нее сладко сжалась.
— Я хочу, чтобы ты вошел в меня, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Это лучше всего.
Он выгнул бровь, и его лицо снова изменилось — стало серьезнее. Линдси знала, что он понял смысл ее слов: что теперь они разделяют нечто большее, чем просто плотское наслаждение. Он ничего не сказал, но его взгляд скользнул вниз по ее телу — а его руки последовали за взглядом. Его дыхание становилось все более бурным, пока, наконец, он не сжал ее бедра и не ворвался в нее.
Они оба застонали — и она разрешила своим векам опуститься, потому что она сказала чистую правду: это было лучше всего. Они начали двигаться в такт — сначала медленно и плавно, а потом все быстрее и сильнее.
Она приподнималась навстречу ему, стараясь вобрать его в себя как можно глубже, а когда минуту спустя оба уже тихо лежали рядом, она спросила:
— Помнишь, что ты рассказывал мне про индейцев — что они чувствовали себя на этом острове в безопасности?
Роб только молча кивнул.
— Я тоже чувствую, что я в безопасности.
— Вот и хорошо, — сказал он.
— Город совсем близко, но это место ощущается… как отдельный мирок.
— Вот почему я тебя сюда привез, — прошептал он.
— Значит, ты тоже так себя здесь чувствуешь?
Он чуть заметно кивнул:
— Не забывай, моя хорошая: ты не единственная, кто ищет в этом мире какую-то защиту.