Психолог для дракона (СИ)

— Ой-й-й, — попятилась я назад и дрожащим голосом спросила: — Кто ты?
— Я? – удивленно переспросил волк. – Твой инстинкт самосохранения.
Более неожиданного заявления от волка, я раньше не слышала. Да, и не сказать, что я, вообще, раньше слышала волков.
— Кто? – поперхнувшись, переспросила я.
Волк недовольно закатил глаза.
"Это магический мир, — напомнила я себе. –Мы тут ничему не удивляемся."
  
— Если бы ты не испугалась и не побежала, то эти, — хвостатый мотнул головой в сторону поля, — шибко разговорчивые цветочки, заговорили бы тебя до смерти.
Зверь вел себя странно. Он не нападал, не убегал. Разговаривал со мной с максимально скучающим видом.
— То есть ты, получается, меня спас? – уточнила я.
— Получается, — спокойно подтвердил мои слова волк.
— И ты не хотел меня съесть? – решила я проверить свою догадку.
— Фу, какая мерзость! – фыркнул волк. – Ни один уважающий себя волк, уже давно не питается людьми.
— Тогда зачем ты погнал меня, как добычу? — с недовольством в голосе спросила я.
— Потому что запах, что издает наперстянка, — с тяжёлым вздохом, стал недовольно объяснять волк, — поднимает из глубин души все обиды, которые актуальны на данный момент и усиливает их в сто крат. И если бы я тебя не, как ты говоришь, погнал, как добычу, ты бы сдохла прям там от раздирающих изнутри чувств, глупая ты Ведьма!
Я даже не обиделась. Ну, почти!
"Расцветёт обид цветами", — вспомнился мне отрывок из загадки, и я стала рассуждать, — наперстянка — цветок, символизирующий обиду. Надо срочно подтянуть травоведение.
— Так получается, я не прошла второй урок? — спросила я у волка.
— Почему? — удивился он.
— Раз, ты меня из поля выгнал, а не я сама выбралась, — пояснила я свои мысли.
— Если бы инстинкт самосохранения не сработал, тогда бы не прошла, — проворчал волк. — А так ещё не всё потеряно.
"Если обида затмевает разум настолько, что жить не хочется, то и нападение волка не будет иметь значение", — подумала я про себя, складывая ещё один пазл в эту мозаику, а вслух спросила:
— Я тебе не нравлюсь, да? — уточнила я, видя, как волк фыркает на все мои вопросы.
— Да, мне вообще, люди не очень нравятся, — мотнул головой волк, и подумав, добавил, — я просто с ними не особо умею общаться.
— Я Настя, — надеясь, что это смягчит сердце волка, решила представится я.
Волк посмотрел на меня с сомнением, минуту молча размышлял о чем-то своем, а после, величественно выпрямившись и небрежно тряхнув своей шелковой гривой, чинно сообщил:
— Ксантос Эрагон Первый Самосозданный!
Я аж поперхнулась:
— Очень приятно! А сокращённый вариант есть?
Волк опять задумался:
— Сант?!
— Отлично! — одобрительно улыбнулась я и спросила. — Ты пойдешь со мной дальше?
— Видимо, уже да, — опять проворчал волк и мы отправились в дальнейший путь.
— Кстати, кх, — кашлянув, обратилась я к Санту, когда мы прошли ещё один небольшой прилесок. — Ты случайно, кх, не знаешь, далеко отсюда до Храма Забвения?
— Случайно, знаю, — уже менее ворчливо, сказал зверь. — Но тебе туда ещё рано.
— Что значит, кх-кх, рано? — удивилась я, пытаясь прочистить горло.
— А то и значит, — сказал волк. — У тебя ещё стыд, гнев и отвращение не пройдены.
— Да, я вроде давно их все прора-а-а, — воздух в легких резко закончился, и я не смогла договорить фразу.
Я стала лихорадочно вдыхать воздух, но получалось не очень. Больше это было похоже на какой-то предсмертный хрип. Я схватилась одной рукой за горло и второй рукой несколько раз постучала себе по грудной клетке, пытаясь пробить внутрь хоть каплю воздуха. Ничего не выходило. Волк же стоял напротив и спокойно смотрел на мои мучения.
— Стыд заставит замолчать,
Стать покорной и невзрачной.
Песнь души поможет встать
На путь истины прозрачной, — процитировал он четверостишие из подсказки, оставленной мне Эвелиной.
Я выпучила на него глаза, все так же собирая свежий воздух по крупицам через обжигающий горло хрип.
— Всегда молча, да, Настя? — голос Санта словно изменился, стал холодным, пронизывающим, а слова били точно в цель. — Больно — молчишь, злишься — молчишь, обидно — молчишь. Стыдно?
Ответом ему были мои крупные слезы, медленно катящиеся из глаз и уже не такой ярый хрип. Ведь, он был прав.
— Стыдно показаться глупой, — продолжил добивать меня волк.
"Я знала, что дойти до Храма будет не просто, но не настолько же, дрыш вас всех раздери!"– со злостью подумала я.
— Стыдно показаться сла-а-абой, — тянул слова Сант. — Стыдно быть той, которая не смогла.
Он не спрашивал. Он утверждал и выворачивал мою душу наизнанку. Ведь именно так все и было. Насмотревшись на истерики своих предков по женской линии и испытывая стыд за их поведение, однажды, я решила для себя, что такой не буду никогда.
Ну и к чему мы пришли? Я задыхаюсь от собственного стыда посреди магического леса в компании волка, который даже съесть меня побрезгует. Стоит ли мой стыд всего этого?
— Что ты всегда хотела сделать, но тебе было стыдно? — испытывающие, фиолетовые глаза Санта, смотрели на меня с хитринкой.
Я поняла систему, если я не пытаюсь что-то говорить, то и дышится мне более-менее. По крайней мере, вдохнуть я могу чуть больше, чем ничего и без хрипов. Немного успокоившись, я задумалась над вопросом, который задал мне волк.
"Что я всегда хотела делать, но мне было стыдно?"— спросила я сама у себя.
И тут память подкинула картинку, мне лет пять, я у бабушки в гостях. Стою у зеркала в какой— то бабушкиной шляпе и пытаюсь петь в расчёску, словно в микрофон, тогда популярную песню Андрея Губина "Такие девушки как звёзды". У меня уже нет двух верхних передних зубов, поэтому я нещадно шепелявлю.
— Такие девуски, как фвесды, сто фетят ф небе да утла, — кривлялась я перед зеркалом, — в адну ис них лефко и плосто флюбисца лас и нафсигда.
Мне нравилась эта песня. Я представляла себя той, о ком пел Губин. В своей маленькой голове, я была той звездой, в которую так легко влюбиться.
— Эй, звезда шепелявая! — окликнула меня бабушка со смешком в голосе, входя в комнату. — Не позорилась бы хоть. Ни слуха, ни голоса, ни зубов. За то шляпу мою нацепила. Сними, кстати, она дорогая, итальянская, не дай бог порвешь!
"Спасибо, ба, за ещё один комплекс в моей жизни", — подумала я про себя, а из глаз опять покатились слезы.
Злые слезы. На себя. На бабушку. На весь мир. Я поверила ей, а не своему желанию петь. Винить некого. Маленький ребенок всегда больше верит взрослому, чем себе. Как бы грустно ни было.
С тех пор я больше никогда не пела. Мне было стыдно. И больше не слушала смазливые песни Губина. В моем плей— листе был рок. Суровый, правдивый и бьющий в самое сердце. Был даже топ любимых песен, которыми я заслушивалась. Если я сама не могла так петь, то я хотя бы могла слушать.
— Так что же это было? — прервал мои размышления Сант.
— Пе..., — я не смогла сказать все слово.
— Ты можешь сделать это сейчас? — спросил волк.
Мои глаза округлились от осознания того, что именно мне сейчас нужно сделать, чтобы пройти это испытание стыдом. Мне нужно спеть перед единственным живым существом, находящимся рядом со мной, которое смотрит на меня осуждающе, даже когда я молчу. А что будет, если я запою, голосом, которого у меня нет, в прямом смысле этого слова.
— Лес не пропустит тебя дальше, если ты останешься заложником своего стыда, — подлил зверь масла в огонь.
  
"Господи, Настя,— стала убеждать я сама себя, —ты в лесу. У тебя из зрителей только волк. Что ты теряешь, кроме собственных оков?"
"Заложником своего стыда", "собственных оков"— мысли стали собираться в картинку. —То есть я сама себя заставила замолчать своим стыдом? Лес не насылает на меня проклятия. Он вытаскивает наружу то, что есть у меня внутри. Ужас, Настя, какая ты тупица! Это же элементарно! Так ладно, пока не попробуешь — не узнаешь, что из этого получится. Надо выбрать песню", — задумалась я.