Двенадцать часов по полудни (СИ)

— Что происходит? — спрашиваю я слишком охрипшим голосом. Вошкаюсь на своем месте.
Сегодня Герман без пушки.
Герман молчит, но из динамика раздается знакомый голос:
— Саш?!
— Денис!
Я хочу забрать телефон из рук Германа, но он отходит от меня на шаг, чтобы я не дотянулся до него. Впервые за все время злобно смотрю на своего мучителя. Кидаюсь вперед, но браслеты не пускают. И, вообще, до одури чувствую себя собакой на цепи.
— Саш, — продолжает говорить Денис. — Ты как?
— Забери меня отсюда.
Я не хочу здесь находиться, я устал, я хочу домой. Денис все-таки не оставил меня. Он вытащит меня отсюда и скоро все это, действительно, станет страшным сном. Нужно только потерпеть.
Розовые очки все-таки могут оказаться чем-то другим. Чем-то реальным.
— Я не могу. — Раздается до боли знакомый голос.
— Что? Денис, что ты говоришь? Забери меня, пожалуйста. — Я всхлипываю.
— Я не могу. Если я сделаю то, о чем меня просят, то меня, скорее всего, убьют.
— А так убьют меня!
— Прости, Саш, прости, но я не могу. — Его голос срывается, он тоже плачет. — Если бы тогда было больше времени, то я бы забрал бы и тебя.
По щекам ливнем катятся слезы. Никто меня не спасет, никто кроме меня. Но и я сам себе не помощник. Я пропаду, а Денис даже не попытается что-то сделать.
Подаюсь назад. Живи своими силами. Точнее, выживай.
— Саш, я люблю тебя…
— Да пошел ты! — Я начинаю задыхаться от рыданий — Сука.
Вместо ответа гудки.
Герман выходит за дверь, унося с собой и Дениса, которого я, скорее всего, никогда больше не услышу. Денис… Теперь его рядом нет, теперь никого рядом нет.
В комнату возвращается Герман, но уже без телефона. Из-за слез виден только его силуэт. Он садится рядом, задевает пальцами мое лицо.
— Ты посинел, и задыхаешься… Где ингалятор?
Заботливый какой.
Я не отвечаю. Он сам находит его, поднимает мою голову и брызгает мне в рот эту гадость. Бессмысленно. Не от этого я сейчас задыхаюсь.
От нервов. Я еще и нервный вдобавок.
Он сидит рядом еще несколько минут. Потом встает. Снимает с меня наручники, прячет их в карман.
Думаю, что он опять что-то хочет сделать со мной. Жмусь к стене, но меня оставляют в покое.
Я подтягиваю затекшую руку к себе.
— Извини. — Говорит он.
Совестливый какой.
Я молчу. Я просто сейчас не в силах что-то сказать. Горло сводит судорогами из-за рыданий. Герман оставляет меня одного, не забыв все-таки запереть дверь.
========== Глава 3 ==========
Он, как мне кажется, весь на нервах. Ругается с кем-то на высоких тонах, наматывает круги прямо за дверью. Я долго решаюсь подняться на ноги, но и сидеть долго на одном месте не могу. Ноги затекли, я несмело и почти на цыпочках хожу от одной стены к другой. Комнатка небольшая, вытяжка не работает.
Герман сидит здесь один. Больше сюда никто не приезжает, но зато его телефон звонит чуть ли не каждые полчаса. Я все это слышу, особенно когда приближаюсь к двери и прислушиваюсь. Хотя к его недовольному крику и прислушиваться не надо.
Слышно, как работает телевизор, как на нем постоянно переключают каналы, как будто не зная, чем себя занять.
Прошло, наверное, уже около пяти часов, хотя я точно ничего не знаю. Я все осматриваю свою комнатку, обшариваю ладонями стены, как будто пытаясь что-то здесь найти. Но стены крепкие, а кирпичи, закрывающие окно, плотно приклеены друг к другу.
В конце концов, Герману надоедает перещелкивать каналы на телевизоре и он совсем его выключает. Сразу устанавливается пугающая меня тишина. А потом его мягкие шаги, приближающиеся к моей двери. Кидаюсь к батарее, на матрац, залезаю на него с ногами и вжимаюсь в стену. Что делать, не знаю. У меня снова паника. Мне кажется, что меня сейчас убьют.
Но он в одном трико и футболке, совсем без оружия, а только с открытой банкой пива. Мне думается, что если он сильно пьян и он здесь один, то у меня есть шанс. На что только шанс?
Но он не пьян, так как невозможно опьянеть с нескольких глотков. Банка полная, а он ухмыляется. Так неосторожно оставляет дверь открытой, сует ключ себе в карман и идет в тот угол, где находится вытяжка.
  
— Душно. — Спокойно говорит он мне, как будто тут сидит его хороший приятель. — Включил бы.
Тянется к потолку, где висит вытяжка и нажимает на какую-то там кнопочку. Она тихо гудит, а Герман снова поворачивается ко мне лицом, отхлебывает из банки.
Испуганно отвожу от него взгляд и смотрю на открытую дверь и на тот отрезок большой комнаты, который мне сейчас виден. Вижу часть окна, на котором приоткрыты шторы. За окном темно так, что совсем ничего на улице не видно. Вижу небольшой журнальный столик, на котором полный беспорядок из остатков еды и сразу трех больших кружек.
Герман твердым шагом идет к двери и резко, с грохотом, ее захлопывает. Вздрагиваю, сильнее прижимаюсь спиной к стене. Все еще молчим, дверь закрыта и снова тишина.
Герман ставит пиво на пол.
— С Кузей, значит, спал. — Он садится передо мной на корточки.
— Каким Кузей? — заикаюсь чуть-чуть.
Он хмыкает, показывая свои зубы. Он сейчас, в этой домашней одежде и без оружия, выглядит еще страшнее, чем при полном параде.
— Денисом. — Поясняет мне. — Кузнецовым. Кузей.
Если это очередной моралист, то мне точно крышка. Может, он меня и вообще за человека не считает. Значит, он может меня просто так грохнуть, хоть прям здесь.
— Что глаза-то вылупил? — он снова хохочет. Что-то ищет вокруг, но не находит. Оборачивается и упирается взглядом в банку с пивом, которую сам же поставил около дверей. — Боишься?
А не догадываешься?
Пока молчу.
— Скучно здесь. — Жалуется он мне. — Очень скучно. Кузя твой сегодня улететь хотел, но угадай, что помешало? — он хмыкает, а я с нарастающим ужасом слушаю. — Надо было ему штрафы вовремя оплачивать.
— Он улететь хотел? — подбираюсь вперед, впервые сам пододвигаюсь к Герману, хотя и не так сильно. Какие-то сантиметры.
— Стремно тебе, да? — он сам кивает головой. — Ему всегда на других плевать было. Что на Вадьку, что на тебя.
— Вадьку?
Давай, Санек, поревную еще. Больше же не о чем беспокоиться.
Герман только отмахивается рукой, строя недовольное лицо.
— Видишь, какое ты лицо важное? Мои шестерки дела решают, а я тут с тобой сижу. Скучно, — он качает головой, — ужасно скучно. Даже домой не съездить.
— Почему?
— Смелеешь, молодец. Ты не бойся, я просто так никого не убью.
Вздрагиваю. Поразительные у него советы. Не боятся и все. Как будто все так просто. И может, все-таки, прикончить.
Он пьяный все-таки.
— Фараоны прижали, около дома моего себе пикник устроили. — Тяжело вздыхает, как будто рассказывает о том, как ему надоели комары, которые наверняка летают здесь. — Ладно, с этим разберемся.
Лучше пускай не разберется. Может, его уже вычислили, эти фараоны. Может, меня спасут, а его посадят.
Как же все это невыносимо! Почти что в голос стону и сам отворачиваюсь от него, а потом вообще укладываюсь на свой матрац. Герман поднимается с ног.
— Кстати, — замечает напоследок Герман, — я тоже таких мальчиков люблю.
Уходит, громыхает сначала банкой, потом ключами и, в конце концов, снова запирает меня здесь.
По спине катится пот. Такое впервые. И мне даже не страшно, а только оцепенение во всем теле.
Во-первых, Денис, он же Кузя, как оказалось, уже и забыл про своего Сашу. Во-вторых, лучше бы Герман был гомофобом. Это и то не так страшно.
***
Герман отводит меня обратно из ванной в мою комнату. Все, в сплошной тишине. Снова ложусь на матрац и поворачиваюсь лицом к стене, слышу щелчок замка.
Лежу так несколько минут, потом поворачиваюсь на другой бок. Воды я попил из-под крана, а вот есть хочется. Вот так, человек действительно ко всему привыкает. Вот уже голод чувствуется больше, чем страх или обида.
А это плохой звоночек.