Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий

Проект Попова, хоть и получил предварительное одобрение комиссии по водоснабжению, так и не был реализован из-за высокой стоимости в шестнадцать миллионов рублей и ежегодными расходами на обслуживание и эксплуатацию в миллион двести тысяч. Для сравнения, стоимость хорошей дойной коровы тогда не превышала восьмидесяти рублей. Однако, несмотря на это, комиссия всё же решила ознакомиться с опытом европейских коллег и их инженерным решениями аналогичных вопросов. В связи с этим разработка проекта по устройству московской канализации была заказана немецкому инженеру Гобрехту. По его проекту от 1881 года, устройство коллекторов предполагало канализацию в двух уровнях – подземном, на повышенных участках городского рельефа, и наземном, в подтапливаемых дождевыми и талыми водами низинах. При этом было необходимо значительно перестроить улицы, а также снести множество частных домов, (правда, за государственный счет), а сам проект, не считая компенсации домовладельцам, обошёлся бы в двадцать три миллиона рублей. То есть дороже, чем у Попова. Поэтому от него тоже отказались, и строительство канализации снова было отложено на неопределённый срок.
В 1885 году городским головой был назначен Николай Александрович Алексеев, меценат и промышленник, видный политический деятель, крепкий хозяйственник. При нём благоустроили многие московские улицы, реконструировали Мытищинский водопровод и построили Крестовские водонапорные башни, к сожалению разрушенные в конце тридцатых годов. Алексеев признал наиболее рациональным и коммерчески выгодным устройство канализации по раздельной системе. Такой проект был разработан гидроинженером Всеволодом Кастальским. С одной стороны, полная раздельная система водоотведения по-прежнему не предусматривала очистки дождевого стока, что было существенным минусом, с другой – предполагала использование меньших площадей под поля фильтрации, куда должны были поступать хозяйственно-бытовые воды. Подземные работы начали в 1893 году. Строительство охватывало пространство внутри Садового кольца и предполагало устройство насосной станции, полей фильтрации и орошения.
Поля заняли территорию без малого тысячу гектаров, в подмосковном селе Люблино. Поступавший канализационный сток планировалось использовать в качестве удобрений для сельскохозяйственных культур. Потоки регулировались путём открытия специальных заслонок, благодаря которым воды можно было направить на сухие территории, а обводнённые участки, наоборот, отключить. Для урегулирования вопроса размещения очистных сооружений на территории частных сельскохозяйственных владений ушло три года, и только спустя пять лет вопрос с выкупом городом земель у частных владельцев был полностью закрыт. Одновременно строился главный подводящий коллектор к будущим очистным сооружениям – загородный Люблинский канал. Для обеспечения подачи сточных вод самотёком на поля орошения необходимо было выдержать равномерный уклон на всей протяженности канала. В связи с этим в некоторых участках канал заглублялся до двадцати метров. Работы по его проходке на такой глубине велись закрытым способом – разрабатывались штольни, внутри которых, благодаря опалубке, строился кирпичный коллектор диаметром более двух метров. Даже кирпич для канализационных сооружений изготавливался специальный, устойчивый к влаге.
«Как же можно так хорошо, так интересно рассказывать, не путаясь в именах, фамилиях, помнить даты и отличия разных проектов подземных инженеров?» – недоумевал я. А Оксана Фёдоровна между тем подошла к стенду, взяла с полки кирпич и показала мне. Кирпич был необычным и очень старым, грани его обмылились, стесались, да и сами поверхности были шершавыми, вымытыми.
– Вот здесь, с тычковой стороны, имеются два технологических отверстия, – увлечённо говорила директор, показывая на торец кирпича. – Они характерны именно для «канализационных» кирпичей того периода. За счёт них кирпич имеет меньший вес, к тому же экономится материал, что важно при больших объёмах изготовления, а ещё тут было дополнительное рифление, такие маленькие косые насечки, улучшавшие крепление кирпичей в кладке.
  
Поставив кирпич на место, она переместилась к высокой стоявшей в углу трубе с расширением с одной стороны и резьбой на противоположном конце. Поджав губы в заговорщической улыбке, словно собираясь раскрыть секрет какого-то фокуса и понизив голос, она спросила:
– А это знаете что?
– Труба, – ответил я.
– Верно, только это не простая труба, это труба из гончарной глины! Таких на первой очереди канализации было уложено порядка двухсот шестидесяти километров! И только около двадцати километров коллекторов, с учётом подводящего Люблинского канала, было сделано из кирпича.
Мне вспомнились такие же трубы в Неглинке, подходившие с разных сторон. Только там я их видел изнутри, а здесь снаружи.
– А делали их в Боровичах? – перебил я директора.
– Не только, но и в Боровичах тоже. Так вот, саму же насосную станцию оснастили тремя паровыми насосами, а общий объём сточных вод, который они могли перекачивать, равнялся пяти тысячам кубометров в сутки. И вот 17 июля 1898 года произошёл торжественный запуск канализационного хозяйства Москвы, насосную станцию освятили и отслужили на ней молебен. Мы, работники Мосводоканала, до сих пор отмечаем этот день как профессиональный праздник.
– Извините, а это что такое? – показал я на кожаную грушу с верёвкой.
– Это устройство для прочистки канализационной трубы. Ведь каналы и трубы подвергались тщательному осмотру. Ещё в XIX веке стало понятно, что далеко не все москвичи бережно относятся к новой системе водоотведения. Из труб постоянно извлекали посторонние предметы: гнилые овощи, камни, тряпки, которые становились причинами засоров. В советское время применялись уже не кожаные, а пневмошары, и вот один раз произошёл забавный случай: при прочистке трубопровода такой пневмошар застрял, потянули сильней, трос не выдержал и оборвался. Что делать? Инженер, бригада которого проводила работы, был охотником, он съездил домой за ружьём, спустился в колодец и выстрелил в трубу. Пневмошар сдулся, и только тогда его смогли извлечь. Всё-таки канализация Москвы – это ещё молодая система, и у нас пока не выработалась культура пользования ею. Поэтому на очистные сооружения до сих пор попадают тонны мусора, непонятно как оказавшегося в коллекторах.
Мне живо представился инженер в костюме и в белой рубашке, в охотничьей шапке-ушанке, спускавшийся с двустволкой в колодец, и я рассмеялся. Оксана Фёдоровна тоже улыбнулась и, отвернувшись, пошла в противоположный конец зала, где остановилась возле большого плаката, на котором были фотографии каких-то кругов и квадратов.
– Идите сюда, – позвала она. – Тут показаны современные Люберецкие поля аэрации, у них тоже очень большая история. В начале XX века удовлетворить растущие потребности города канализация не могла. По-прежнему существовали ассенизационные обозы, вывозившие нечистоты с неканализованных объектов. Насосная станция работала в перегруженном режиме. Городские власти даже вынуждены были ввести запрет на подключение к городской канализации новых зданий. Не справлялись с поступающими сточными водами и Люблинские поля орошения. Поэтому вскоре после запуска канализации начали готовить проект по строительству второй очереди, с новыми очистными сооружениями, куда воды планировали отводить с территорий, расположенных между Камер-Коллежским валом и Садовым кольцом. Требовалось строительство новых насосных станций, прокладка десятков километров труб и коллекторов. На расчёты, подготовку к работам, согласование всех административных вопросов ушло ещё десять лет! Под новые очистные сооружения были выбраны земли поблизости подмосковной станции Люберцы. Система очистки на них отличалась от люблинской. Здесь поступающая вода фильтровалась через почву, а затем, очистившись от крупных фракций, сбрасывалась в речку Пехорку. Несмотря на очевидную утилитарность систем канализации и очистных сооружений, в те времена ещё не было такого понятия, как «типовой проект». Под каждую задачу сооружения проектировались лучшими инженерами, порой с мировым именем!