Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий

Постепенно я и сам начал замечать, что все такие истории похожи одна на другую как две капли воды. Во всех были одинаковые подробности, одинаковые обстоятельства, и все рассказчики завершали поведанное словами «исчезло», «замуровали», «засыпали».
Как-то раз, зайдя к своему соседу по подъезду, я застал у него двоюродного брата, приехавшего погостить из Каширы, который к тому же недавно вернулся из армии. Узнав, что я диггер, он рассказал мне следующее:
– В военкомате посадили нас в грузовики и повезли. Куда везут – непонятно, окошек нет. Поселили в казарму, а утром, вместо автомата, выдали швабру. Кроме мытья полов и отжимания в ОЗК, первое время мы ничего не делали. Держали нас в отдельной роте, РМП, по армейским понятиям – рота молодого пополнения. Что-то вроде карантина. На вопросы офицерскому составу – «где мы?» – коротко отвечали: «В Москве!»
Шли дни, нас оставалось в роте всё меньше и меньше – многих отправляли в другие части. Казарма наша напоминала обычный одноподъездный дом, ничего выдающегося. После присяги нас, новобранцев, осталось человек десять. Распределили по ротам, каждый этаж в казарме – отдельная рота. Было несладко: всё как положено в армии, все прелести, так сказать, с дембелями и армейскими буднями. Но я заметил, что после утреннего развода состав менялся. Одни солдаты почему-то спали днём, а кровати некоторых пустовали ночью. Вскоре мне удалось узнать, что те, кто отсутствовал ночью, были в какой-то «яме». Никто ничего толком не рассказывал. А мне было страшно интересно, что это за «яма» такая? Как-то вечером я услышал, что в каптёрке играют на гитаре, а поскольку и сам неплохо играю, решил зайти. Вариантов у меня было два: либо признают, либо получу по шапке. Получилось и то и другое: сначала получил, а затем признали. Столько, сколько в армии, я даже на гражданке не играл. А цель у меня была влиться в коллектив, стать своим. И вот когда до некоторой степени мне это удалось, я стал аккуратно спрашивать про «яму», но в ответ слышал только: «Погоди, узнаешь!»
Наконец меня вызывает ротный и говорит, чтобы я шёл в штаб части. Иду, а у самого столько мыслей в голове. Замполит и командир провели со мной беседу и сообщили, что мой допуск на объект готов и завтра я отправляюсь туда на стажировку. Я ответил: «Есть!» – и отправился в роту. Утром, перед разводом, мне и ещё нескольким солдатам велели взять вещмешки и ждать команду. Вскоре за нами пришли два офицера в чёрной форме. Я ещё, дурак, решил, что она морская. А сам думаю: «Почему морская? Может, на подземном море служить придётся?» Мы зашли за ними в здание, которое с первого взгляда вызвало у меня интерес. Квадратное, вместо окон – плитка. Изнутри оно было похоже на пустой ангар, а в центре – бетонный купол, с винтовой металлической лестницей. Спускались долго, с непривычки поначалу даже голова кружилась. Потом я узнал, что это место называется «второй ствол». Внизу был совершенно пустой коридор, заканчивавшийся гермодверью с круглым штурвалом и телефоном без кнопок на стене. Один из «моряков» снял трубку и назвал пароль, послышалось жужжание, и штурвал начал вращаться. Герму отворил солдат в гимнастёрке без погон, серой пилотке и бахилах ОЗК. Заходим в помещение. Напротив – ещё одна гермодверь, только поменьше, когда часовой её раскрыл, я охренел: вниз уходил эскалатор! Казалось, бесконечный. Часовой включил рубильник, и эскалатор поехал! Для меня это выглядело сном! Внизу были узкоколейка, тоннели. Всё на разном уровне, можно было подняться или спуститься на нужный горизонт, поднять или опустить тельфером вагонетку. Мы бродили, тягали эти вагонетки, грузили на них мешки и заколоченные ящики. Когда напряжение в метро снималось, открывались ворота, подходили мотовозы с платформами, и мы разгружали с них трубы и кабели, загружали ящики. В общем, можно сказать, я служил на перевалочном военном складе.
Я уже достаточно наслушался небылиц про подземную Москву и не поверил ни одному слову. Встретившись вскоре с Задикяном, я со смехом пересказал ему всё это. Но тот отнёсся совершенно серьёзно.
  
– Ну, ещё и не такое бывает, – ответил он.
– А эскалатор? – удивился я. – Ну, кто стал бы делать эскалатор, если там не будет пассажиров?
– Делали! Представь, например, если целый огромный комплекс срочно эвакуировать нужно. Лифт пока поднимется, пока спустится, по лесенке – не каждый генерал сможет, давка, а эскалатор – и быстро, и практично!
Получалось, что самая неправдоподобная, с моей точки зрения, выдумка, едва ли пришедшая в голову самому отъявленному фантазёру и вруну, могла быть правдой. Я постоянно думал про Колодец трёх рек и всё время пытался разобраться, что в его описании было настоящим, а что – преувеличением. Артём Аршакович говорил о колодце уклончиво: да, дескать, есть шахта, в которую выходят коллекторы. Но спуск в неё исчез таинственным образом. Это всё тоже здорово походило на очередную легенду. Смущало, что рассказывает её сам Задикян, знаток подземной Москвы.
– Тогда мы снимали фильм про подземелья, фильм так и не сняли, а вот мест для съёмок осмотрели много. И один рабочий нам показал ту шахту, – говорил он. – Саша Куприн как раз был, вот он потом, спустя десять лет, видать, решил там снять, да не вышло.
– Неужели и фотографий не осталось? – недоумевал я.
– Должны быть, надо в негативах искать. Я точно помню, что снимал, я же всё снимаю!
– А радуга и искривление пространства?
– Да какая там радуга? – отмахивался Артём Аршакович.
Время шло, а искать негативы с Колодцем трёх рек он, казалось, и не собирался.
– Может, они недострой какой-то за шахту приняли? – размышлял Андрюха. – Бывает так, строят коллектор, делают ствол, а потом ствол засыпают, только люк остаётся обычный.
– Но Куприн искал. Чуть сам не погиб, товарища похоронил. Значит, захотел вернуться через столько лет! – возражал я.
– Ну, тогда надо найти Куприна и расспросить обо всём.
Легко сказать: найти человека в многомиллионном городе! А даже если найдёшь – захочет ли он разговаривать? Необходимо было как-то узнать телефон режиссёра. Но кто мог его дать? Разговор с Маклаковым ничего не прояснил.
– Вот ещё! – фыркнул тот. – Чем мне может быть полезен человек, который сам не знает, куда и зачем лезет, да ещё с такими последствиями?
– А если у него про Колодец трёх рек спросить? – настаивал я.
– Что ты хочешь у него спросить, если он оператора утопил? Я помню прекрасно детали спасоперации. Он даже не понял, что они в канализацию полезли. А ты сам спускался в коллектор, видел, что там делается.
В Колодце трёх рек явно заключалась какая-то загадка. Задикян вроде как подтверждал наличие некоего гидротехнического сооружения, но внести хоть какую-то ясность то ли не мог, то ли не хотел. Побывал ли там Маклаков – оставалось неизвестным, уж слишком фантастическим выглядел его рассказ. Куприн же искал это сооружение спустя десять лет, такое впечатление оно на него произвело, но, по-видимому, перепутал люки. Спросить напрямую телефон Куприна у Задикяна мне казалось невозможным. Во-первых, Артём наверняка начал бы беспокоиться, что раз мы так интересуемся Колодцем трёх рек, то непременно постараемся туда забраться и – кто знает, не разделим ли судьбу погибшего оператора? Во-вторых, Задикян мог «приберегать» этот объект для себя, как уникальный. Иначе чем было объяснить то, что фотографии он никому не показывал?
В октябре я впервые оказался у Артёма Аршаковича в гостях. Фотограф жил в небольшой квартирке в Останкино. Как только я зашёл к нему, сразу почувствовал, будто оказался то ли на складе, то ли в запасниках музея. Вдоль стен стояли коробки с вырезками из газет, фотографиями и пожелтевшими документами. Целый стеллаж занимали фотоаппараты и устройства для проявки фотографий.
– Столько всего выбрасывают на свалки – это уму непостижимо! – говорил фотограф, пропуская меня в прихожую и поддерживая набитый целлофановый пакет, стремившийся съехать с полочки вниз. – Вчера, например, в Доме на набережной нашёл целый фотоархив пятидесятых-шестидесятых годов. Наследники делают ремонт и всё, что им не нужно, выбрасывают. А ведь это история! Картины выбрасывают, вот, например, телефонный справочник тридцать восьмого года, посмотри, какие номера были интересные.