Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий

В ответ – что-то неразборчивое, тусклое, словно случайно пробившиеся слова сквозь помехи радиоэфира. И снова невольно подумалось: сколько же голосов звучали в этих помещениях, рождались, бойко взлетали, ударялись о потолок и, рассыпавшись, навсегда терялись в вечности.
Орест Николаевич вернулся со связкой ключей и, поманив нас рукой, вышел на улицу. Спустившись с крыльца, он завернул за угол и склонился возле маленькой деревянной дверцы у левого крыла.
– Всё это было под землёй! Несколько лет назад откопали! Сейчас мы стоим на уровне дневной поверхности XVII века!
Действительно, мы стояли метра на полтора ниже тротуара, идущего к церкви, деревьев и клумб.
– А почему же так получилось? – посмотрел я на своих старших товарищей. – Откуда столько земли взялось?
– Культурный слой, – сказал Задикян. – Планировка рельефа, асфальтирование, прокладка коммуникаций, наводнения, которые раньше происходили. Постепенно, постепенно, и – вот как поднялась земля!
– Да, а храм когда обследовали – две плиты могильных обнаружили, вот там они лежат под тополем! – указал Орест Николаевич на огромное дерево, растущее возле церкви.
Распахнув дверцу, он шагнул в полумрак подклета и пошарил рукой по стене в поисках выключателя. Когда засветилась лампочка, я тоже шагнул в подклет.
– Осторожно, голову берегите! – донеслось из глубины.
Сводчатые потолки были в серой пыли, сквозь неё проступал тёмно-красный кирпич, в стенах – дыры, из которых выходили трубы и изолированные провода. Казалось, что коммуникации такие же древние, как и само здание. Плитяной пол был ровным, но ужасно грязным. Где-то капала вода.
– Мы тут лесенку нашли недавно, сейчас, пока ремонт, всё заставлено, но лесенка очень интересная, пошли покажу, – кивнул Задикян, уверенно проходя мимо меня.
Когда я догнал его, он стоял у полукруглой зияющей чернотой ниши, внутри которой виднелся изгибающийся лестничный пролёт.
– Любопытное явление! Снизу нашли замуровку, вскрыли, а там – лестница, а сверху – даже и не догадаешься, всё оштукатурено, покрашено. Тут же коммуналки одно время были, видимо, тогда и закрыли. Ну, ничего, институт приведёт в порядок, приаккуратит, можно будет пользоваться, – пояснил он.
– А вот тут белокаменные палаты более раннего периода, – раздался внезапно за нашими спинами голос Ореста Николаевича. – С северо-восточной стороны были выявлены нехарактерные вкрапления, которые при исследовании оказались фрагментами фундамента XV века. В то время эта местность входила в состав стрелецкой слободы и называлась Берсенёва решётка. И она действительно была отгорожена от посадской территории решёткой. Тогда вообще улицы закрывали на ночь решётками, в целях безопасности. Название «Берсенёва» говорит о том, что ответственным за эту местность был сам Иван Никитич Берсень-Беклимишев – городской голова, любимец и верный слуга Ивана III Васильевича. Но москвичи настойчиво утверждают, что несколько позже этим зданием владел сам Малюта Скуратов, связывают с ним легенду о подземном ходе, идущем под Москву-реку. Потом здание было основательно перестроено во второй половине XVII века думным дьяком Аверкием Кирилловым.
– Дьяком? – переспросил я.
– Да, так тогда называли министров.
Профессор замолчал, провёл рукой по бородке, задумавшись. На стёклах его очков поблескивал свет лампочки из соседней комнаты, это придавало его лицу выражение посвящённости. Он так просто, по-свойски рассказывал про дьяков, советников и Малюту Скуратова, словно говорил о своих близких родственниках. Казалось, ещё чуть-чуть, и он, стряхнув с себя оцепенение, нырнёт в какую-нибудь нишу, разорвёт клоки паутины и уверенно скажет: «Вот он, подземный ход, пойдёмте, друзья!» Сводчатые подземелья старинных палат делали слова Колбукова настолько яркими, что мне живо представлялся коварный старик Малюта, в длинном мешковатом одеянии, с чадящим факелом в руке. Вот он спускается по крутым каменным ступеням в гулкий и извилистый ход, вот проходит, никем не видимый, под толщей воды и бредёт один по подземным опричным лабиринтам. Удивительно было представлять, что своды этих палат, вероятно, видели не только сутулую фигуру пожилого опричника, но, может быть, и вещи куда более страшные.
  
– Сохранность фрагментов более старых фундаментов в этом здании указывает и на вероятную сохранность фрагментов подземных сооружений того периода, – продолжал профессор. – Однако, даже если предположить, что этими землями владел когда-то Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, известный под прозвищем Малюта, и даже жил в доме на месте палат Аверкия Кириллова, сегодня существование подземного хода остаётся по-прежнему маловероятным. Да жил он тут едва ли. Григорий Бельский впервые упомянут в Дворовой тетради в 1552 году. Это был документ, куда вносили имена государева люда. Так вот, когда Скуратов поступил на службу, он жил в городе Бельцы, что сегодня в Тверской области, недалеко от Смоленщины. А на службу брали юношей с пятнадцати лет. Сын захудалых провинциальных дворян пошёл в солдаты. В 1567 году – следующее документальное упоминание, уже два года как Грозным учреждена опричнина. Начинается её основной подъём. Но опять же на службу набираются воины из социальных низов. И селиться они должны были именно на опричной территории, то есть на том берегу, где Кремль, где строился Опричный двор, где была Опричная слобода, наконец. А здесь была земщина!
Значит, Скуратов должен был жить на противоположной стороне Москвы-реки. Никакого отношения к власти Малюта до опричнины не имел. Если даже вообразить, что ход под рекой мог быть прокопан после возвышения Скуратова на государственной службе, то не нужно забывать, – погрозил кому-то невидимому пальцем профессор, – не нужно забывать, что Грозный по большей части находился в Александровской слободе, а вовсе не в Кремле и не в московском Опричном замке. Очень любопытно, что тело погибшего во время Ливонского похода Скуратова было доставлено в Иосифо-Волоцкий монастырь. Зато когда ломали церковь Похвалы Богородицы, то скуратовскую могилу обнаружили именно здесь, в Москве. Церковь, кстати, была прямо напротив Аверкия, на том берегу.
Теперь что у нас в сухом остатке? Скуратов родился в провинции, в небогатой семье, примерно в 1537 году. В возрасте пятнадцати лет был отдан на государеву воинскую службу, о чём есть запись. А в 1567 году, во время Ливонской войны, занимал должность воинского головы, что также подтверждено документально. Так сколько тогда было Малюте? Тридцать лет! То есть из тридцати лет своей жизни пятнадцать он отдал своему Отечеству. Примерно два года спустя Скуратов уже возглавлял сыскное ведомство. Он верно служил своей стране, своему государю, искореняя крамолу и измену, ведь время-то было военное, между прочим, война с Ливонией. Он решал геополитические вопросы, являясь представителем царя, он находился в постоянных разъездах. Когда Грозный распустил опричное войско, Скуратов – воевода в военном походе. А на будущий год Григорий Лукьянович пал смертью храбрых при штурме крепости Вейсенштейн. То есть ему не то чтобы было некогда заниматься строительством подземных ходов, он и в Москве-то практически не появлялся. А если и появлялся, то редкими наездами. И вот когда мы рассматриваем его личность именно с такой стороны, то он уже представляется нам не кровавым душегубом, а верным своему Отечеству и царю воином, сложившим голову в бою, в возрасте тридцати шести лет. А вот ход если и был построен, то попозже, при Годунове. Там, где теперь храм Христа Спасителя, проходила с конца XVI века крепостная стена Белого города, значит, можно предполагать назначение хода как оборонное. На углу стены существовала массивная Алексеевская, или Семиверхая, башня, безусловно имевшая подземные боевые помещения, но это лишь в некотором смысле может объяснять предание о подземном ходе. Опять же, мы не имеем археологических подтверждений существования ходов под реками. Ладно, пошли на свет божий, – сказал профессор, делая шаг в сторону выхода.