Полукровка (ЛП)

Он снова ухмыльнулся.
— Тебе придется спросить русалку, когда увидишь ее в следующий раз.
— О, конечно, да, в следующий раз, конечно, — фыркнула она. — Я сомневаюсь, что и она скажет мне правду.
— Хм, — промычал он, — тогда, я полагаю, тебе просто придется довериться мне.
Орек вернулся в их лагерь, чувствуя себя немного менее напряженным. Голова все еще была влажной после купания в холодной реке, он повел плечами, чтобы расслабить мышцы, пока остывала кровь.
Это была пятая ночь после нападения, и, как и остальные, Орек нашел момент ускользнуть в сумерки, чтобы взять свой член в руки. Он безжалостно дрочил, представляя, что это ее маленькие и мягкие ладони трогают его, мечтая о том, каким должно быть ее прикосновение. Он стискивал клыки и рычал ее имя, когда спускал в реку, позволяя воде унести тяжелый запах и его острую, щемящую тоску — по крайней мере, на мгновение.
Теперь каждый день он наполнял свою голову воспоминаниями и образами ее улыбки, ее смеха, пышного изгиба задницы и выпуклостей груди. Когда он оглядывал лес, он видел очертание ее талии повсюду, в излучине реки или на склоне ветки дерева. Он мечтал зарыться лицом во все эти кудри, и у него чесались руки накрутить их на пальцы. Он жил ради того, чтобы ее глаза заблестели, а губы, эти проклятые плюшевые губы, изогнулись в улыбке. Его не волновало, что она часто дразнила его — нет, он действительно наслаждался этим, жил каждым ее словом, даже если это было за его счет.
Потому что это означало, что ей было легко с ним. Потому что это означало, что она видела в нем не опасность, а… друга.
И друг был намного лучше врага или угрозы. Даже если его мысли о ней редко оставались просто дружескими.
Ореку было не привыкать удовлетворять свои потребности самому. Он был мужчиной в расцвете сил, но одиноким — он делал это, чтобы немного снять стресс или просто потому, что ему было скучно. Сородичи-орки не были застенчивыми, он был свидетелем того, как многие члены клана предавались оргиям, или как другие соплеменники занимались сексом, и как животные устраивали гон в лесу. Он даже сталкивался не с одной парой людей, охваченных страстью.
Он повидал всевозможные виды совокуплений, все виды страсти и игр, и часто был взволнован увиденным. Иногда он сохранял воспоминания о том, как мужчина крутил бедрами, или о стонах удовольствия, издаваемых женщиной, и использовал их, чтобы доставить себе удовольствие.
Однако сейчас все, о чем он мог думать, была она.
Какие звуки она бы издавала, когда он вот так двигал бедрами, доставляя ей больше удовольствия, чем они оба могли вынести, это преследовало его мысли во сне и наяву.
Это была самая сладкая пытка.
Часть его знала, что его мысли шли по опасному, судьбоносному пути. С которого он не скоро сможет свернуть, если вообще когда-либо сможет. Как только орк принимал и инициировал связь с парой, что-то фундаментальное и необратимое изменялось внутри него. Вот почему к брачным узам относились так серьезно — и многие в его клане их избегали.
По большей части Ореку было все равно. Эта часть хотела, чтобы ее запах остался в его легких, а ее улыбки — в его жизни.
Орек никогда не был безрассудным, никогда не мог себе этого позволить. Глупость его бы давно убила. Возможно, тогда его должно было беспокоить то, как беспечно он шел навстречу краху, поскольку из этого влечения могла получиться только катастрофа, но он не мог это остановить. Не хотел.
Но стоило ему вернуться в их лагерь, как вся тяжелая работа рук пошла прахом.
Сорча склонилась над щенком, говоря ему всякую чушь и почесывая живот, пока Даррах катался по земле и пытался укусить ее за пальцы.
Он знал, что попал в беду — он и раньше испытывал похоть, позволял своим мыслям безудержно вращаться вокруг оркцесс. Он представлял, как будет лежать с ними, обладать ими в течение ночи, наконец-то исследовать чужое тело и получать ответные прикосновения. Каково это — наконец-то погрузить свой член в тепло жаждущей женщины? В юности его мучили сомнения.
  
Когда же он смотрел на Сорчу, ему хотелось всего этого и гораздо большего. Он хотел заключить ее в объятия и прижать так сильно, что она стала бы частью его, так близко, что никогда не смогла бы ни уйти, ни расстаться с ним. Он хотел узнать, каково это — быть внутри нее, окруженным теплом, и слышать, как ее стоны эхом отдаются в его ушах.
Орки были алчными существами, и он желал ее так яростно, что уже знал — пути назад нет. Вероятно, он знал это еще до того, как его член впервые встал на нее.
Он слышал о том, что самцы испытывают подобные чувства и делают всякие глупости, чтобы угодить своим самкам. Истории, которые он слышал, и совокупления, которые он видел в клане, сбили его с толку, потому что он не мог себе представить, что так сильно потеряет голову — глупость убивает.
Затем Сорча улыбнулась.
Судьба, он был таким глупым. И он не собирался останавливаться.
Потому что никто не сказал ему, никто не предупредил о том, насколько увлекательными будут такие чувства.
Затем она улыбнулась ему, позволив Дарраху укусить один из пальцев, зажатых между его детскими лапками.
Сердце Орека забилось в неровном ритме.
Внутри него всегда было уродство, часть, которая причиняла боль, завидовала и желала, и даже она была влюблена в нее. С ней, для нее, все было по-другому — темное чувство собственничества, которое все еще хотело, но также тосковало и беспокоилось. Оно хотело заботиться о ней.
Когда он мог, он просыпался раньше нее, чтобы начать утренние приготовления и прибраться в лагере. Он поднимал ее рюкзак с земли, чтобы она могла просунуть руки в ремни. Он придерживал уголки одеял, когда она настаивала на том, чтобы аккуратно сложить их перед отправкой в путь. Он всегда отдавал свой лучший мех, — заслуга этой темной части души, нуждавшейся в том, чтобы ей было тепло, комфортно и безопасно.
И чтобы она была окружена чем-то, что пахло им.
О, да. У него были большие неприятности. Раньше он никогда не заботился о чем-то или ком-то, считал себя неспособным к этому.
Но он был более чем способен — и так, так хотел.
Упрямая женщина настаивала на том, чтобы все делать самой, и даже пыталась заботиться о нем. Он позволял ей, когда это означало прикосновения, и, честно говоря, не только темная сторона хотела впитать в себя ее внимание. Он позволял ей быть полезной, нанося мазь или подавая ему ужин. Казалось, она хотела этого, и ему нравилось наблюдать за ней. Когда ее внимание было сосредоточено на задании, он мог смотреть на нее сколько угодно, не опасаясь быть пойманным.
Действительно, волчонок.
— Выглядит безопасно? — спросила она, вставая. Она кивнула в темноту, туда, где река протекала недалеко от их лагеря.
У него перехватило горло, и он кивнул.
— Сомов нет? — она с отвращением сморщила нос.
Позавчера утром они видели всего одного, и она содрогалась от ужаса, отказываясь подходить к воде весь остаток дня.
— По крайней мере, никого, кто хотел бы меня видеть.
Она нахмурилась, но все испортила усмешка.
— Тогда я пойду умоюсь.
— Держись у берега.
Махнув рукой, она ушла в темноту, и Орек воспользовался паузой.
Он подхватил Дарраха и взвалил его на плечо, пока готовил их постели на ночевку.
Когда он развернул свой большой мех, что-то выпало на землю со звонким шлепком. Орек опустился на колени и поднял кошелек с монетами.
Лес отозвался эхом от его раскатистого смеха.
Непрерывный дождь барабанил по брезенту, отдаваясь эхом в их маленькой импровизированной пещере. Они и раньше путешествовали под дождем, не торопясь надевать плащи из промасленной кожи и укрывать рюкзаки, но до сих пор к ночи дождь прекращался.