Полукровка (ЛП)

— Ммм, — согласилась она, губы ее потемнели от ежевики.
Орек безуспешно пытался не замечать, как ягодный цвет делает их более пухлыми, подчеркивая форму и сочную мягкость. Он уставился на ее рот, когда фиолетовый сок потек по ее языку. Только после того, как она начала отвечать ему, он понял, что она заговорила… и поймала его пристальный взгляд.
Она улыбнулась загадочной улыбкой, прежде чем сказала:
— Да, я полагаю, это самая важная часть. Он служит королевству и лорду.
— А как же семья? — не мог Орек удержаться от вопроса. Из ее объяснений это звучало так, как будто ее отец чаще отсутствовал, чем бывал дома. Такая жизнь имела смысл для мужчин вроде Орека, у которых не было ничего и никого, но для мужчины, у которого была пара? Детеныши? Это просто непостижимо.
Не многие из клана Каменной Кожи брали себе пару, как в старые времена, заявляя права и привязываясь друг к другу так, что даже смерть не могла разлучить их. Это было почитаемо, но редко. Сам Крул никогда не брал пару, говоря, что это — слабость. Многие мужчины последовали его примеру, не желая довольствоваться одной женщиной — и мало кто из оркцесс, казалось, был склонен довольствоваться одним партнером в постели. Не один старейшина заметил, что некоторые женщины хотели остаться свободными, если Крул когда-нибудь передумает.
Он знал немногих, кто позволил узам супружества пустить корни, и наблюдал, как они лелеяли их на протяжении многих лет. Орек едва мог смотреть на такую пару, видя преданность и привязанность, свободно струящиеся между ними — заметное отличие от уродства того, как его отец относился к его матери, в какой семье он сам появился на свет.
Всегда было больно смотреть на то, чего он так отчаянно хотел, но Орек знал, что никогда этого не получит. На то, чтобы унять острую душевную боль, всегда уходило несколько дней. Обычно он специально терялся в лесу.
Мысль о том, что мужчина может иметь все это и просто… уйти… заставила уродство внутри него вскипеть от гнева. Он не бросил бы пару.
Сорча издала еще один хмык и сделала что-то странное со своими глазами, закатив их и отправляя в рот очередную ягоду.
— Так и есть, — сказала она.
Ответ ничего не дал, но Орек не знал, что еще сказать, кроме того, что ее отец казался глупцом, но даже он знал, что этого говорить не следует.
Ее молчание затянулось, словно вопрос или возможный ответ тревожили Сорчу. Но вскоре она вновь заговорила, на этот раз рассказывая о зарослях ягодных кустов, которые густо росли вокруг озера неподалеку от ее дома. Она делилась историями о летних днях, проведенных за сбором ягод, и теплых ночах под открытым небом, которые омрачала лишь ворчливость ее строгой матери.
— Однажды я больше двух недель ходила с фиолетовым лицом, — рассмеялась она, и в ее глазах зажегся озорной блеск, как будто этот момент был ей по-своему дорог.
Он позволил себе легкую улыбку, радуясь тому, что она вновь обрела хорошее настроение. Спокойно шагая следом за ней, он следил за ней взглядом, когда они наконец оставили воспоминания о ягодах позади.
Даррах широко, причмокивающе зевнул прямо ему в ухо и обернулся вокруг шеи, как шарф. Щенок радостно запищал, понюхал свою шерсть и быстро заснул с животом, полным ягод.
Они отказались от полуденной трапезы после ежевики, вместо этого решив увеличить расстояние между собой, человеческой деревней и теми, кто мог последовать за ними с гор. Орек не сомневался, что Сайлас и, возможно, другие пойдут по их следу — все, что он мог сделать, это сохранять дистанцию между ними и ищейкой.
Завтра они перейдут границу той местности, что знал Орек.
Он бы нервничал больше, если бы Сорча не раздобыла карту. По крайней мере, у них был маршрут. И он не слишком беспокоился о себе, люди могут быть удивлены, но они вряд ли нападут на него. По крайней мере, не самые глупые.
Тем не менее, дурное предчувствие росло в его животе по мере того, как они продвигались дальше на север. Сорча, должно быть, тоже почувствовала это, или, по крайней мере, почувствовала его, потому что в конце концов затихла. Тишина не была комфортной, как та, которую они установили между собой за эти дни. Вместо этого от нее встали дыбом маленькие волоски на его руках.
  
Он раздул ноздри, вдыхая все возможные запахи — свежий барсучий помет, несколько кроличьих нор поблизости, первые опадающие листья, разлагающиеся на лесной подстилке. Ничего… угрожающего. Но они находились с подветренной стороны, а это неподходящее место для обнаружения хищников.
Деревья здесь прогибались вниз, к земле, стволы наклонялись, а ветви, как расплавленный воск, свисали над поросшей кустарником лесной подстилкой. Тени сгустились темными пятнами, и земля стала прохладнее, когда они приблизились к высокому скалистому выступу. Корявый дуб цеплялся за свою жизнь на вершине, половина его корней обнажилась из-за эрозии.
Он не хотел обходить эту скалу.
Он вообще не хотел проходить через эту рощу.
Орек остановился, заставив Сорчу тоже прервать шаг. Она посмотрела на него большими встревоженными глазами, но у нее хватило ума промолчать.
Он снова раздул ноздри, пытаясь что-нибудь учуять.
Ничто, кроме его инстинктов, не подсказывало ему, что за ними наблюдают.
Орек потянулся за спину и натянул на ворчащего Дарраха капюшон. Сердце орка учащенно забилось, когда он вытащил из-за пояса кинжал, а в другую руку взял топорик. Когда он снова посмотрел на Сорчу, она вытащила кинжал, который он ей дал.
Он откинул голову назад, жестом показывая ей возвращаться тем путем, которым они пришли. Птицы затихли, и все хищные животные залегли в укрытиях. Воздух стал тяжелым от предвкушения, а в ушах зазвенела тишина.
Орек расставил ноги шире и поднял руку, пряча Сорчу за себя.
Свист вырвал у Сорчи крик, и она отпрыгнула, чтобы увернуться. Стрела вонзилась в грязь рядом с тем местом, где она стояла.
Орек зарычал, глядя на стрелу, а затем на дерево, откуда она прилетела, заметив тень, движущуюся между большими ветвями. Его хватка на рукояти топора стала крепче, клыки обнажились в рычании, когда он подумывал метнуть его в лучника.
— Я бы не стал этого делать, орк.
Из-за выступа вышел человек в капюшоне, высокий и широкоплечий для своего вида. Он откинул капюшон, обнажив голову с коротко остриженными темными волосами и шрамом, идущим по левой стороне черепа. По взмаху руки еще четверо людей выскочили из-за деревьев, окружив их.
Все мужчины были разного роста и цвета кожи, но у всех на шеях были похожие зазубренные татуировки — три линии, разделенные пополам буквой V.
— Работорговцы, — прошипела Сорча.
Говоривший поднял руки.
— Торговцы, — сказал он, — …приобретенными товарами.
— Людьми, — усмехнулась она в ответ.
— У всего есть цена.
Маслянистый взгляд мужчины скользнул по Сорче, и Орек возненавидел его. Он снова зарычал, зверь внутри заставил его кровь разгореться, мышцы вздуться от напряжения.
— Здоровая. Большие сиськи. Красивые волосы. За нее дадут хорошую цену, — сказал мужчина Ореку.
Орек увлек Сорчу за собой, подальше от этого подлого, оценивающего взгляда.
— Она — личность. Она не продается.
— Послушай, мы не для того шли за тобой весь этот путь, чтобы уйти ни с чем. Такие, как она, встречаются нечасто. Здешние женщины тверже вареной кожи и трахаются похуже. Кто-нибудь очень хорошо заплатит за такую неженку, как она.
— Ты не тронешь ее, — выплюнул он. Оторву любую руку, которая попытается.
— Орек… — он почувствовал, как ее рука сжала его предплечье. Другие мужчины приближались, затягивая петлю окружения. Даже если он спрячет ее за спиной, это ничего не даст, если двое из них нападут на него сзади.
— Мы не хотим сражаться с тобой, орк. Я выкуплю ее у тебя. Реальная справедливая цена. Избавлю тебя от необходимости продавать ее самому.
Его ярость вязким потоком текла по венам, опаляя изнутри. Огонь сжигал от того, что эти люди сделают с Сорчей, от того, что такие люди, как они, уже сделали. Его ненависть была уничтожающей, как к ним, так и к самому себе.