Полукровка (ЛП)
— Ты останешься здесь.
Все в нем похолодело.
— Мама…
— Я… люди, не примут тебя. Ты слишком похож на своего отца. — ее губы сжались в тонкую линию, она отвела взгляд, как будто не могла больше на него смотреть. — Для тебя нет другого места, кроме этого клана. Оставайся и стань охотником. Будь быстрее и умнее остальных, и ты выживешь.
— Но я хочу быть с тобой.
Она была единственной, о ком он по-настоящему заботился в лагере.
— Я не могу взять тебя с собой, — Орла поправила ремни рюкзака, по-прежнему не глядя на него. — Это к лучшему, Орек. Однажды ты поймешь.
Аргументы застряли у него в горле, но ничего не вышло, и Орла выскользнула из палатки. Слезы защипали глаза, и после мгновения отчаяния, от которого ему захотелось выблевать свой ужин, он последовал за ней на улицу.
Он держался в стороне, ошеломленно наблюдая, как она крадется по окраине лагеря. Она держалась в глубокой тени — трюк, которому научила его, и вскоре исчезла в расщелине между высокими валунами, окружавшими лагерь. Снаружи был лабиринт скалистых холмов и бесплодных скал, спускающихся в темный древний лес.
Больше она не появлялась.
Орек долго смотрел на то место, где она исчезла, слезы текли по его лицу в рот. От них у него помутилось в глазах, а соль обожгла язык.
Он шмыгнул носом и потер лицо, зная, что никто не должен увидеть его плачущим.
Но слезы продолжали литься, и он всхлипывал:
— Мама… мама… — снова и снова, как будто это могло вернуть ее обратно, как будто он мог заставить ее передумать и забрать его с собой.
Мысль о том, чтобы вернуться в палатку одному и обнаружить, что она пуста, разбила что-то внутри него. Его грудь треснула посередине, волна гнева и отчаяния затопила ее. Что он скажет своему отцу? Как она могла оставить его здесь терпеть побои, которые он получит за то, что не сможет сказать, где она?
Как она могла бросить меня?
— Где твоя мать, коротышка?
Орек подпрыгнул при звуке орочьего голоса, поспешно отскочив назад и вытирая слезы. Он поднял глаза еще выше и увидел свирепое лицо Крула. Самец был самым крупным из всех, кого Орек когда-либо видел, с плечами шире валуна и ногами, похожими на стволы деревьев. Его руки были огромными и покрытыми шрамами, и гуляло много историй о том, как Крул мог одним ударом кулака размозжить человеку голову.
Хуже всего были его глаза — багрово-красные и расчетливые, глубоко посаженные на резко очерченном лице.
Орек сглотнул, его пальцы похолодели.
Не следовало позволять ему подкрадываться ко мне. Глупо, очень глупо.
— В нашей палатке, — заставил он сказать себя.
Ноздри Крула раздулись.
— Вы оба оставайтесь там, пока вас не позовут, — его огромная рука надавила на голову Орека, чтобы подтолкнуть в направлении палатки его отца.
— Д-да, сэр.
Сердце бешено колотилось в груди, Орек поспешил прочь, исчезнув в лабиринте палаток. Он не останавливался, пока не нырнул под полог и не зарылся в одеяла.
Он лежал один, в темноте, дрожа от страха.
Он прижал к груди пальто, оставленное Орлой, вдыхая ее знакомый запах. Даже когда звуки за пределами палатки становились все громче и яростнее по мере того, как ночь приближалась, он не мог удержаться от слез в мамино пальто. Из-за этого он не слышал происходящей снаружи драки, и ему было на самом деле все равно. Не тогда, когда казалось, что в земле разверзлась дыра, засасывающая его в липкую яму печали.
Ему была дарована одна ночь для горя и отчаяния.
Когда наступило утро и Орек узнал, что произошло, он мог беспокоиться только о себе.
Орла была права.
Той ночью Крул бросил вызов его отцу за лидерство. И победил.
1
Двадцать лет спустя
Моросящий туман липнул к плащу и плечам Орека, поднимаясь от ветра, когда он приближался к лагерю орков. Он взвалил тушу кабана на плечи и, морщась от того, как теплая струйка крови стекала по шее за воротник, начал подниматься по крутому каменистому склону.
Он выслеживал зверя в течение двух дней, и тот оказал достойное восхищения сопротивление — запекшаяся кровь на боку являлась тому доказательством. Рана щипала и тянула, пока он шел, и с каждым долгим шагом в гору тоска по палатке и горячему котлу с водой все сильнее сжимала его внутренности. Он достаточно долго посидел бы у костра, передавая свою добычу, надеясь на быстрый комментарий о том, насколько велик зверь, а затем направился бы к своей кровати. Он почти захныкал, думая об этом.
Потом кто-то застонал, и он чуть не споткнулся.
Звук исходил с левой стороны, и он навострил уши, но не остановился. Мерк, должно быть, дежурил сегодня ночью, и стон мог означать только то, что он спал или теребил свой член, а не наблюдал за тропинкой.
Орек раздраженно фыркнул. Это был только вопрос времени, когда нечто гораздо худшее, чем он, проскользнет мимо Мерка в лагерь Каменнокожих. Устрашающая репутация главы клана не могла долго удерживать захватчиков, особенно учитывая, что Крул становится старше.
Яркий свет костра освещал вершину холма, очерчивая силуэты валунов, выстилающих вход в лагерь, как пасть какого-то огромного каменного зверя. Орек прошел через внешнее кольцо и миновал еще несколько каменных кругов, наконец добравшись до тропинки, ведущей непосредственно в лагерь.
Высокие шпили палаток по всему лагерю отливали теплым янтарем в свете костра, и волна тепла окатила Орека, когда он проходил в первый круг жилищ. До него донесся треск и шипение мяса на большом костре, и хотя он не мог видеть его из-за множества навесов, от этого его живот закричал в предвкушении, и он ускорил шаг.
Следующей на него обрушилась волна шума. По лагерю разнесся радостный гул, когда орки-сородичи собрались на вечернюю трапезу. В это время суток ему всегда нравилось наблюдать, как все собираются за едой, щебеча, как птички, о прожитом дне. С юнлингами приходили женщины, и иногда пели песни — глупые и трагические баллады. Орека никогда не приглашали, никогда не втягивали в круги сплетен или пения, но ему нравилось наблюдать за этим, пока он спокойно поедал то, что удавалось раздобыть. Однако, он всегда старался уходить до того, как самцы напьются.
Кабан, которого он нес, будто стал немного легче, когда Орек шел по тропинке лагеря, гордый своим вкладом в клан. Как бы они ни насмехались над ним, называя коротышкой, и плевали в его сторону, они не могли отрицать, что он действительно вносил свой вклад. После того, как его отец проиграл Крулу, он провел остаток своих дней в боли и горечи. Стыд от капитуляции преследовал Ульрека в течение его последних несчастных лет, отчего настроение его было испорчено, и он часто пускал в ход кулаки. Но он держал Орека рядом, нуждаясь в помощи кого-то проворного. Орек провел свою юность, служа отцу и группе его друзей и союзников, которые все еще оставались с Ульреком. Эта группа изможденных и недовольных мужчин порой насмехалась над ним, но тем не менее передавала свои знания о борьбе и охоте, даже если сами порой не имели полного представления об этом.
Орек учился всему, чему мог, тренировался каждую свободную секунду — он должен был это делать в клане, где «маленький» означало — «уязвимый».
Если отец и сделал ему что-то доброе, так это подождал со смертью, пока Орек не подрос и не смог защитить себя от Калдара и других молодых юношей. Итак, Орек стал самым быстрым бегуном, самым быстрым бойцом и самым лучшим охотником в клане.
Это было его четвертое крупное убийство только за эту луну. Много ночей клан пировал тем, что он приносил, и это согревало Орека по ночам, когда не горел общий костер.
Он провел последние двадцать лет, извлекая из этого максимум пользы, доказывая им свою состоятельность — ибо что еще он мог сделать? Что еще оставалось полукровке вроде него?
